Должно быть, я вздрогнула, потому что Тара тут же отступила.

— Черт. Прости.

— Все в порядке. — Желая сменить тему, я закрыла бальзам зубами. — Так ты все еще встречаешься с Робом?

Она театрально вздохнула и откинулась на свое нежно-голубое покрывало.

— Может быть. Вроде того. — Она пожала плечами. — Не знаю.

— Что это значит?

— Это значит, что Джош Сисеро пригласил меня на зимнюю вечеринку, и я оставляю себе право выбора.

Мои брови взметнулись вверх.

— Не может быть.

— Может. А что насчет тебя? Ходят слухи, что ты можешь получить приглашение от Эрика Соломана.

Ее брови приподнялись, а мои нахмурились.

— Ладно-ладно. — Она хихикнула. — Он не принц Эрик, но и не морской еж. Тебе стоит подумать об этом.

— Подумать о том, чтобы попытаться танцевать в переполненном спортзале с моим огромным гипсом, бьющим людей по лицу? Звучит как кошмар.

Тара обеими руками закрыла рот, чтобы удержать взрыв смеха, и посмотрела на меня сквозь пальцы.

— Это просто классика. Я голосую за.

Я не хотела идти на зимнюю вечеринку.

Я всего две недели носила это уродство на руке, и врач сказал, что, скорее всего, я буду носить его еще как минимум четыре недели, и это если кость срастется правильно. Танцы были через три недели. Кроме того, единственный человек, с которым я хотела пойти, был уже далеко не школьного возраста и, скорее всего, давно забыл о девушке с помадой «Copperglow Berry» на губах, мультяшными сердечками в глазах, ложью на языке и «Wonderwall», текущим по ее венам.

Я вздохнула, когда в комнату вбежала Божья коровка в черно-красном ошейнике, украшенном божьими коровками. Она упала к моим ногам и тут же перевернулась, чтобы получить лучшее поглаживание животика. У меня это хорошо получалось.

Ну, это мне по силам — быть лучшей в поглаживании животика.

— Так… твоя мама тебе хотя бы позвонила? — поинтересовалась Тара, в ее голосе слышалась неуверенность, когда она приподнялась на локтях.

У мамы был номер телефона Уитни Стивенс, но пока звонков не было.

Часть меня ожидала этого.

Часть меня хотела умереть.

— Нет. — Я сосредоточилась на теплом, мягком мехе Божьей коровки, а не на холодной, жестокой правде.

— Мне жаль, Галс. Это дерьмово.

— Как ты думаешь, как долго я смогу жить у тебя?

— Не знаю. Мама ничего не говорила об этом, но тебе уже почти восемнадцать. Вроде твоя мама не возражала, так что, может быть, ты сможешь жить здесь, пока мы обе не съедем. Мы будем как сестры. Это было бы здорово, да?

— Да, это было бы здорово. — Мое хрупкое сердце затрепетало при этой мысли. То, что я росла единственным ребенком в семье, где не было любви, научило меня ценить близость. Тару я точно считала своей семьей. Я взглянула на нее с мягкой улыбкой, ее светло-каштановые волосы были начесаны, завиты и украшены массивными заколками.

Мы обе любили «Gin Blossoms», голубой цвет и «My So-Called Life».

Джаред Лето был красавчиком.

И…

Меня осенила мысль.

Рид был похож на него, только с зелеными глазами и более короткими волосами.

В моей груди разлилось тепло, и мне нужно было как можно скорее погасить это чувство, пока оно не вспыхнуло, не разгорелось и не сожгло меня заживо. Глупо было все еще думать о нем. Он был в два раза старше меня, и в его распоряжении, вероятно, была целая толпа красивых, искушенных женщин.

Божья коровка выскочила из комнаты, а я выпрямилась, вглядываясь в свое отражение в зеркале Тары, украшенном фотографиями. К продолговатой рамке были прикреплены полароидные снимки и вырезки из журналов. Больше всего мне нравилась фотография, на которой мы вместе прошлым летом сосали вишневые леденцы «Blow Pops», прислонившись к ее «Сатурну» цвета морской волны.

Мои глаза были закрыты, и я наслаждалась моментом, застывшим во времени, а ее голова склонилась на мое плечо, пока мы улыбались в камеру ее мамы.

Я чувствовала близость с ней.

Это был один из моих любимых моментов.

Проводя пальцами по высушенным феном волосам, я усмехнулась, когда Божья коровка вбежала в комнату, виляя хвостом, с крепко зажатой в зубах добычей.

Но улыбка погасла, когда я разглядела то, что она держала.

— Эм… что это? — Мой голос дрогнул, когда я указала на предмет у нее во рту.

Тара вскочила с кровати.

— Нет, Божья коровка! Это не твоя игрушка. — Она помчалась к щенку, а Божья коровка счастливо виляла хвостом. — Папа подарил мне ее на Рождество, ты, дворняга.

Рождество.

Папа.

Отец Тары.

Я моргнула полдюжины раз, собирая пазлы воедино. Гадая, не разыгралось ли у меня воображение.

— Как зовут твоего отца?

Тара пыталась отобрать игрушку, но Божья коровка крепко держала ее, уворачиваясь от рук.

— Рид. — Она вздохнула, покачала головой и провела ладонями по своим голубым джинсам. — Мерзость. Теперь я вся в собачьих слюнях.

Я чувствовала себя так, словно ковер выдернули у меня из-под ног.

Я подавила сдавленный стон одной рукой и повернулась лицом к стене, мое сердце разбилось вдребезги.

Из собачьей пасти… свисала Косточка.

ГЛАВА 5

— Еще! — В меня полетели два кулака, и я плавно уклонился от удара, почувствовав порыв воздуха, когда они не попали в цель. Я подал знак восемнадцатилетнему парню передо мной, чтобы он не останавливался. — Двигайся, Скотти. Ты должен двигаться.

Студия была моим убежищем, пристанищем, где эхо шагов по голубым матам стало моим очистительным огнем. Хотя сначала моя карьера была связана с медициной, работа парамедиком позволила мне увидеть все ужасы, творимые человечеством, из первого ряда.

Я видел много дерьма.

Я пережил много дерьма.

Когда мне было за двадцать, я записался на занятия по самообороне и выложился на сто процентов, чтобы получить черный пояс по тхэквондо и джиу-джитсу, в основном чтобы справиться с последствиями жестокого нападения, которое я пережил в подростковом возрасте и в результате которого получил почти смертельную ножевую рану. С годами желание помочь другим жертвам найти в себе силы и избавиться от собственных страхов только усилилось.

Моя работа по оказанию экстренной медицинской помощи пробудила во мне нечто более глубокое — страсть к лечению душевных ран, которые не исчезали после того, как стихали сирены.

Какое-то время эти две роли органично переплетались, пока страсть не взяла верх и не стала моей постоянной работой. Моим призванием. Я знал, что полученные травмы не исчезают после заживления физических повреждений, и эта мысль подтолкнула меня к выбору новой профессии.

Стоя в дышащей майке и темных спортивных штанах, я оценивал форму Скотти. Зеркала на стене позади меня отражали выражение его глаз, в которых неуверенность сменялась яростной решимостью. Я бросил контролируемый джеб, чтобы проверить его рефлексы, и Скотти ответил четким блоком. Он учился читать своего противника, предугадывать его следующий шаг.

— Не теряй бдительности, — подбадривал я его, проводя через серию ударов ногами и руками. Запах пота, вызванного нашими усилиями, наполнил комнату, смешиваясь с приглушенными ударами соприкасающихся конечностей.

Я находился в зоне комфорта, в своем счастливом месте.

Спарринг был для меня формой терапии, и то, как мои занятия меняли жизнь мотивированных детей и взрослых, отражало то влияние, которое он оказывал на мою собственную.

Еще через двадцать минут мы закончили занятие, и я провел предплечьем по линии роста волос, одобрительно кивнув ему.

— Хорошая работа. Значительно лучше, чем на прошлой неделе.

— Да? — Скотти ухмыльнулся, положив руки на бедра и размеренно дыша. — Я тренировался. Мой отец повесил в гараже боксерскую грушу.

— Это заметно. Просто помни, что все зависит от настроя. — Я взял чистое полотенце, чтобы вытереть лицо, а затем бросил одно ему. Мы оба потянулись за бутылками с водой и сделали по глотку, пока адреналин постепенно сходил на нет. — Я могу научить тебя всем приемам в мире, но это ничто без уверенности в себе. Ты несколько раз сомневался.