Общее веселье длилось до четырех утра. Молодые люди уступили свои комнаты гостям, приготовив себе места для ночлега на сеновале. Все покидали кухню, пошатываясь. Особенно сильно раскачивался Мануэль. Проходя мимо Аннабеллы, он не обратил на нее никакого внимания, хотя едва не задел ее. Они шли в обнимку с Майклом, причем Мануэль горланил:

Аннабелла забыла про недавнюю веселость. Поведение Мануэля на протяжении последних двух часов привело ее в смятение. Даже ее отец, злоупотребляя спиртным, не вел себя так развязно.

Однако, поднимаясь по лестнице, она напомнила себе, что почти не видела отца пьяным; разве она не слышала его оглушительного смеха, когда он принимал друзей? Она сожалела, что Мануэль утратил в эту новогоднюю ночь присущее ему природное достоинство, зато в глазах остальных он только вырос, они не могли на него нарадоваться.

Она спрашивала себя, не повлияет ли эта новая для нее неприятная сторона его натуры на ее отношение к нему. Ответ нашелся не сразу; она нащупала его, уже засыпая. Он состоял в том, что случившееся можно списать как досадное исключение: в конце концов, он мужчина, настоящий мужчина, а с мужчинами такое случается. На то и женщины, чтобы за ними приглядывать… Ожившая Аннабелла Легрендж позволила ей спокойно уснуть.

Разбудил ее негромкий стук. Она сообразила, что пора вставать. Стук по нижней ступеньке всегда служил сигналом к пробуждению.

Она, полусонная, натянула одежду и только тогда сообразила, что уже рассвело. Угрызения совести заставили ее кубарем скатиться с лестницы, где она застала хозяйку, которая спокойно занималась делами, как в обычное утро.

– Простите, что проспала… – начала было Аннабелла, но миссис Фэрбейрн, нарезавшая ветчину, радушно оборвала ее:

– Вовсе ты не проспала, девочка моя. Ты явилась на первый же стук. А где Бетти?

– Бетти? Я думала, она уже спустилась… Хозяйка прервала свое занятие.

– Она не в постели?

– Нет. Наверное, она уже внизу.

– Где именно, хотелось бы мне знать? Ступай, разыщи ее.

– Да, хозяйка. Должно быть, она в хлеву.

– Не бывало еще такого, чтобы она отправилась в хлев, не хлебнув сперва чаю. Одному Богу известно, куда она запропастилась. Вчера она изрядно набралась. Пойди, растолкай ее.

Закутываясь в плащ, Аннабелла думала: «Набралась – это еще мягко сказано…» Ночью Бетти совсем распоясалась и в пляске не стеснялась оголять ноги едва ли не до колен. Иного не приходилось ожидать, наконец-то она показала себя.

В это утро Аннабелла была сама не своя: она не отдохнула за короткую ночь, отчаянно мерзла и удрученно вспоминала поведение Мануэля.

В хлеву Бетти не оказалось. Там вообще не было ни души. Она отправилась на сеновал и застала Майкла медленно спускающимся по лестнице. Одной рукой он держался за перекладины, другой – за голову.

– Вы не видали Бетти, мистер Майкл?

– Бетти? – он прищурился на свету и покачал головой. – Наверху ее нет. – Он мотнул головой, указывая на чердак, и тут же обеими руками сжал виски, словно от этого едва заметного движения у него началась адская головная боль.

Аннабелла заковыляла по снегу, заглядывая в стойла, но и там никого не оказалось. Она уже повернула обратно к дому, когда заметила Вилли, возвращающегося из коттеджа Мануэля.

– Эй! – окликнул он ее. Подобно матери, он уже был весь в делах. Вчерашнее веселье никак на нем не отразилось.

– Вы не видали Бетти, мистер Вилли?

– Бетти? – Он покачал головой. – Вы ее ищете?

– Да.

– Значит, нас уже двое. Я не могу найти Мануэля, в постели его нет.

Это сообщение не предвещало ничего хорошего. Они переглянулись. Аннабелла поплелась обратно, Вилли засеменил за ней. Двор походил на снежную равнину. Ярким пятном на ней был только старый фургон, стоявший в двух сотнях ярдов от конюшни, у изгороди. Все дети Фэрбейрнов, подрастая, использовали этот фургон для игр. Раньше он принадлежал цыганам и до сих пор сохранил следы яркой раскраски. Железные детали заржавели, крыша текла, колеса отвалились, но фургон по-прежнему ни с чем нельзя было спутать. Раньше он служил домом одинокому цыгану, который с разрешения Фэрбейрна время от времени устраивал стоянку на лугу у ручья; цыган подрабатывал на ферме, особенно во время сенокоса или уборки урожая. В один несчастливый день цыгана нашли в фургоне мертвым; за два года не объявился никто из его родичей, чтобы согласно традиции забрать его пожитки и сжечь фургон. Тогда сыновья Фэрбейрна, все это время кормившие цыганскую лошадь, притащили фургон к ферме на забаву малышам.

Скрипучая дверь фургона распахнулась. Из нее появилась Бетти, а за ней Мануэль. Он, как недавно Майкл, сжимал руками виски; спустившись, он перегнулся через перекладину… Бетти, приобняв его, прижалась головой к его плечу и нарушила грубым смехом морозную тишину. Затем она повела его по снегу вдоль изгороди.

Так они ковыляли, пока Мануэль не поднял голову и не замер. Его опухшие глаза не сразу разглядели, что за пара наблюдает за ними. Опомнившись, он помотал головой, словно избавляясь от наваждения. Потом уронил голову на грудь. А когда снова поднял глаза, за ним уже никто не наблюдал.

Прошло три дня, прежде чем ему удалось вызвать Аннабеллу на разговор.

– Я был пьян! – крикнул он. – Понимаете? Пьян! Уже восемь месяцев я так не напивался. Время от времени у меня появляется желание выпить, и тогда я теряю голову. В этот раз еще куда ни шло, обычно это продолжается по три-четыре дня кряду. Для вас это новость? Тогда зачем, по-вашему, я копил выходные, когда работал в вашем имении? Чтобы как следует загулять! Уверяю вас, я не помню, как очутился в этом фургоне. Мне об этом известно ровно столько, сколько и вам. Одно могу вам сказать: будь я в своем уме, я бы ни за что там не оказался. – Подождав, он завопил: – Да скажите хоть что-нибудь! Валяйте, не стесняйтесь! Спросите, что там произошло! Что угодно спрашивайте, только не смотрите на меня так, словно перед вами распятый Христос. Я мужчина, а мужчине иногда бывает необходимо расслабиться, иначе он лопнет. Я много месяцев держал себя в узде и в этот раз не дал бы себе воли, потому что у меня совсем другое на уме, но не рассчитал сил…

Она позволила ему выговориться, после чего отвернулась и ушла.

Спустя недели две у Фэрбейрна появилось, что сказать жене о новой ситуации.

– Этой Бетти стоило бы надрать уши. Чтобы не лишиться из-за нее Мануэля, я сам это сделаю.

– Ты так или иначе его не лишишься, – спокойно ответила миссис Фэрбейрн. – Он возьмет в жены либо одну, либо другую. Дом в его распоряжении.

– Которую из них, как по-твоему?

– Мне бы хотелось, чтобы он остановился на Бетти. Ты заметил, что в последнее время творится с Вилли?

– Я не слепой, хозяюшка. Как ты относишься к его выбору?

– Если начистоту, то неплохо. Ни Лиззи, ни Сара не годятся ей в подметки. Но мне все равно неспокойно: это ее монастырское прошлое не дает мне покоя. Ты не задавался вопросом, почему ее не оставили в монастыре после смерти родителей? Выбросить на улицу такую молоденькую, милую девушку, передоверить ее семье Мануэля? Он, конечно, отличается от себе подобных, но все равно происходит из людей, занимающихся тяжелым трудом. Обычно монахини так не поступают, особенно с молодыми невинными созданиями, они не выставляют их за ворота. Нет, тут есть какая-то загадка.

Конечно, я не отказалась бы от такой невестки, но не думаю, что на это можно рассчитывать. Вилли ей не по сердцу, пусть она и приняла его шаль. Что ж, время покажет. Одно ясно: сейчас ей противен ее кузен – не знаю только, кузен ли он ей. Пока что я не собираюсь забивать себе этим голову, довольно с меня приближающейся свадьбы. Если в ближайшие три недели не потеплеет, то как, интересно знать, они доберутся до церкви?