Стихотворение, написанное в чужбине, во время южной ссылки, в новой, камерной форме (ср. пафос «Деревни», 1819) выражает глубоко волновавшую Пушкина мысль о подневольном положении человека. Посылая стихи Н. И. Гнедичу, поэт писал ему 13 мая 1823 г.: «Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресенье выпускать на волю птичку? Вот вам стихи на это» (см. т. 9). Внимание цензуры было намеренно отвлечено от подлинного политического смысла стихотворения издателем, сопроводившим первую публикацию примечанием: «Сие относится к тем благодетелям человечества, которые употребляют свои достатки на выкуп из тюрьмы невинных, должников и проч.»; («Литературные листки», 1823, э 2).

Написанное в 1817-1819 гг., стихотворение осталось недоработанным в рабочей тетради Пушкина. Оно заключало в себе после стиха «Я знал поэзию, веселость и покой» черновую запись фрагмента, не нашедшего себе места в тексте стихотворения:

Оказавшееся спустя несколько лет перед глазами Пушкина старое стихотворение его (петербургская рабочая тетрадь Пушкина была прислана ему братом в Кишинев) отвечало душевному состоянию поэта, находящегося в ссылке. «Нередко при воспоминании о царскосельской своей жизни, — вспоминал кишиневский приятель Пушкина В. П. Горчаков, — Пушкин как бы в действительности переселялся в то общество, где расцвела первоначальная поэтическая жизнь его со всеми ее призраками и очарованием. В эти минуты Пушкин иногда скорбел; и среди этой скорби воля рассудка уступала впечатлению юного сердца» (М. А. Цявловский, Книга воспоминаний о Пушкине, М. 1931, стр. 170). Пушкин стал вносить в текст элегии изменения. Для пейзажа он записал неполных два стиха:

Конец первой строфы он наметил закончить стихами, наполняющими новым содержанием юношескую элегию:

Однако дальнейшего текста поэт не коснулся.

Стихотворение отражает тяжелое душевное состояние Пушкина; оно вызвано подавлением войсками Священного союза (союз России, Пруссии и Австрии) революционных движений и торжеством в Европе реакции; однако поэт еще надеется на новые революционные взрывы. Слово свободы в предпоследнем стихе введено редактором: в черновой рукописи, из которой это стихотворение извлекается, в этом месте ошибочно написано вторично символ.

Обращение к неизвестному моряку явилось поводом для нового выражения настроения Пушкина в связи с политической реакционностью Европы обветшалой. Земле противопоставляется океан — как символ свободы. Поэт развивает этот образ в 1824 г. В стихотворении «К морю», а в 1826 г. отказывается от своих иллюзий — в стихотворении «К Вяземскому».

Стихотворение известно лишь в черновике, слово берега в стихе 8 в рукописи отсутствует и введено редактором.

Стихотворение является новым художественным воплощением мысли, волновавшей поэта еще в 1817 г. (ср. стихотворение «Безверие» — т. 1). Черновые варианты элегии показывают, что в основе мрачного чувства, владеющего поэтом, лежит все та же политическая неудовлетворенность:

и дальнейшее исправление:

В образе демона, навещающего поэта, олицетворен скепсис, характерный для Пушкина в тяжелый для него 1823 г. Современники узнавали в демоне сухого и язвительного Александра Николаевича Раевского (1795-1868), с которым во время пребывания на юге поэт был в дружественных отношениях. Пушкин думал выступить в печати с опровержением этого суждения, предполагая дать заметку (под чужим именем), объясняющую идею «Демона» («О стихотворении „Демон“» — см. т. 6).

Обращено к Амалии Ризнич (1803?-1825), жене итальянского негоцианта (купца), жившего в Одессе. В мае 1824 г. Амалия Ризнич уехала в Италию, где через год умерла от чахотки. Три раза вспоминал о ней Пушкин в «Евгении Онегине» — в строфе XIV главы третьей, в «Путешествии Онегина» («...красой блистая, негоциантка молодая...») и наконец в не напечатанных поэтом строфах XV и XVI главы шестой (см. т. 4). Ее памяти посвящены стихотворения «Под небом голубым страны своей родной...» и «Для берегов отчизны дальной...».