И тотчас же, пока Марианина не успела произнести ни слова, он, словно хрупкую статуэтку, схватил ее за талию, поставил хорошенькими ножками на ладонь левой руки, поднял ее на воздух и вытянул руку вперед: прекрасная головка девушки находилась в пятнадцати футах над землей. В течение десяти минут он легко, как игрушку, держал ее на вытянутой руке, а потом аккуратно опустил на прежнее место.

Марианине казалось, что сердце ее вот-вот разорвется от страха.

Исполин явил ей пример нечеловеческой силы, показал свои немыслимые для простого смертного возможности; Марианина была ошеломлена, она не находила слов, чтобы выразить свои чувства: ей чудилось, что она переносится в мир сверхъестественного.

— Теперь ты убедилась, — продолжал старец, — что мой взгляд может убить любого человека, а сила, заключенная в моих руках, равна силе самого смертоносного оружия? Но смотри — волосы мои стали белее снега (и он невыразимо медленно склонил свою огромную голову), лицо состарилось, и кости черепа затвердели; неужели ты считаешь, что столетнему старику еще доступно вожделение? Что он может возбудиться при виде юной красавицы? Приди ко мне, дочь моя, излей на моей груди свои печали, а я, подобно доброму и любящему отцу помогу тебе, утешу тебя и, как отец, буду ласков и нежен с тобой. У меня щедрая рука, я всегда жду случая, чтобы раздать еще толику богатств: сокровища эти принадлежат не мне, но я имею право дарить их. Я иду по земле и исправляю несправедливость, допущенную судьбой, неумолимо караю за преступления и восстанавливаю справедливость, награждаю обиженных и утоляю печаль страждущих, излечиваю неизлечимые болезни и врачую язвы, словом, искупаю последствия вынужденной жестокости множеством благодеяний.

Вкрадчивый медоточивый голос был подобен целебному бальзаму, изливавшемуся в душу Марианины; словно помазанные святым елеем, раны ее затягивались, и девушка внезапно испытала невыразимое удовольствие от пребывания подле этого загадочного существа. Мысли ее путались: она восхищалась этим исполинским человеком, но не могла поверить в реальность его существования. Ей казалось, что она грезит…

— Подумай, девушка, — продолжал царственный старец, казавшийся Марианине каким-то неземным гением.

В самом деле, при взгляде на сидевшего на камне убеленного сединами старца, чья длинная серебристая борода ниспадала ему на грудь, в памяти сразу воскресал образ Оссиана, певца бурь и мрачных демонов тьмы. Старец воздевал руки к небу, и ночная твердь то освещалась звездами, то заволакивалась тучами.

— Подумай, — говорил старец, — земные боги карают отцеубийство, а твой отец, быть может, сейчас умирает, проклиная или призывая тебя! Зато как будет радостно вернуться под отчий кров отягощенной грудой золота, увидеть, как на закате дней своих достойный старец наслаждается всем, что может предоставить нам безбедная жизнь! Он крепко сожмет твою руку, обнимет тебя и воскликнет: «О, дочь моя!..»

От нарисованной старцем картины по щекам Марианины заструились слезы; его прочувствованный голос придавал ей еще большую достоверность.

— И за это я всего-навсего прошу тебя иногда навещать несчастного Столетнего Старца… Дитя мое, ты хотела умереть, так не лучше ли умереть ради спасения отца?

Это ужасное предложение нисколько не испугало Марианину.

— В таком случае, — воскликнул старец, — вот тебе награда!..

При этих словах Марианина в ужасе отшатнулась, но старец, устремив пламень своих глаз и направив всю силу свой воли на лицо молодой женщины, заставил ее вернуться на прежнее место; красавица напоминала голубку, завороженную взором плотоядного змея.

— Девушка, мне понятны твои сомнения, ибо я не только угадываю мысли, зарождающиеся в мозгу любого смертного, но и вижу их. Я предоставил тебе достаточно доказательств дряхлости и юности, силы и слабости, могущества и снисходительности, чтобы ты могла составить представление обо мне. Во мне соединились все противоречия, свойственные человеку, и все, что в нем есть необычного, — разве тебе этого недостаточно? Так неужели в моем присутствии уместно проявлять человеческие чувства? Что означает твое смущение перед тем, кто отрезает от человеческой жизни приглянувшийся ему кусочек, оставляя свою добычу жить дальше? Кто может укротить любую бурю, кто может переместить любую субстанцию человеческого духа, принадлежи она женщине или мужчине, на сотню, тысячу, десять тысяч лье, в то время как плоть его или ее не только останется на прежнем месте и в прежнем временн?ом измерении, но даже не сдвинется с места? Природа подвластна мне — пока еще не полностью, но большая ее часть: я господин ее, мне не препятствуют ни смерть, ни время — я их победил!.. Посмотри на мою состарившуюся голову! Солнце греет ее вот уже более четырехсот лет, и это то же самое солнце, что светило тебе сегодня утром. Можешь считать меня ангелом или демоном, как тебе будет угодно, но подумай хорошенько: ведь ты бы наверняка согласилась принять золото из рук суверена? Так прими же его из рук Вечного!..

Прикованная к месту неведомой силой, после этих слов Марианина ощутила, как память ее, все ее чувства внезапно улетучились словно тени, а сама она впала в состояние, не поддающееся описанию. Она не спала, но любой сторонний наблюдатель сказал бы, что она спит, ибо девушка была так же безмятежна и недвижна, как мы бываем во сне. Ее прекрасные глаза были устремлены в небо, и, когда исполинский старец с серебристыми волосами довел до конца свою пламенную речь, ей показалось, что с небосвода полилась музыка божественных арф. Она видела (хотя воля ее была полностью парализована и она не могла сделать ни единого движения), видела, как старик исчезал — медленно, подобно тающему в безветренный день дыму. Некоторое время глаза Марианины следили за его истончающейся тенью, скользящей в сторону Обсерватории, но скоро бледный призрак окончательно растворился в воздухе.

Марианина слышит бой часов; она хочет бежать, но какая-то непонятная сила удерживает ее на месте. Она смутно помнит, что старик сказал ей: «Подожди меня…» Марианина тщится понять, что ей делать, но неведомая сила сама направляет ее мысль: она продолжает восхищаться старцем, и восторг ее готов длиться вечно! Внезапно в кромешной тьме она замечает громадную светящуюся массу, движущуюся ей навстречу; движения призрака столь медлительны, что от томительного ожидания ей становится больно. Наконец она различает фигуру старца, но тут чей-то голос кричит ей: «Твой отец умирает… беги!..» И со словами «До завтра!» исполин исчезает.

Непривычный звук донесся до ушей дочери Верино. Пробудившись, Марианина, все еще под впечатлением призрака, который, казалось, мог явиться к ней только во сне[21], невольно трет свои утомленные, но как всегда прекрасные черные глаза и в неверном свете луны замечает, как сквозь грубую холстину брошенного старцем мешка блестит золото.

— Отец мой умирает, — произносит она. — Чтобы спасти его, мне надо продать себя…

В памяти ее всплывают странные слова старца, и невольная дрожь пробегает по всему ее телу. Ей страшно! Она берет мешок и, убедившись, сколь он тяжел, с трудом водружает его на камень.

Марианина смотрит на сокровище, и тысячи противоречивых мыслей роятся у нее в голове. Однако стремление скрасить последние дни отца всеми доступными за деньги радостями жизни побеждает все прочие доводы.

— Ведь не враг же старец рода человеческого, — убеждает она себя, — он не какой-нибудь убийца… Лишь бы требования его не заставили меня поступиться моей девичьей честью, лишь бы расплачиваться за это золото пришлось только мне!.. И разве не должно нам поддерживать отцов наших…

С этой мыслью она взвалила тяжелый мешок на свои хрупкие плечи. Внезапно раздаются шаги: Марианина дрожит от страха. Поставив мешок с золотом за камень, она прячется рядом. Кто-то направляется к укрытию Марианины — это женщина; она садится на камень и плачет.