– Но покинуть королеву...

– Я ее не покидаю, более того, мы сможем видеться даже чаще, чем вы думаете. Мария Медичи, и вам об этом известно, старая моя приятельница, так вот я думаю сблизить ее с нашей королевой.

Мария не смогла сдержать возмущения:

– Желаю успехов в вашем предприятии! Вы не слыхали, как она поносила невестку, когда узнала о потере ребенка? Я отнюдь не ханжа, но стыжусь повторять...

– Вы знаете ее не хуже меня: пускай она и накричит на кого угодно и за что угодно, но в той драке, что вот-вот начнется – она ведь не передумала уничтожить Ришелье, – я предпочитаю занимать ее сторону. Того желает Бассомпьер и я, как верная его супруга.

– Это что-то новое. Подумайте хорошенько о том, что вы оставляете у себя за спиной.

– Все наладится, увидите. Здесь у меня кое-кто остается, и вы должны мне помочь. Или вы позабыли, что еще совсем недавно тоже ненавидели кардинала?

– Нет, но согласитесь, что я обязана ему возвращением своего положения, к чему король до сих пор относится неприязненно. Я обещала ему не противодействовать. Я напоминаю вам, что в этот час и он, и король сражаются, а с ними и мой супруг. Так что о моем участии в кознях королевы-матери не может быть и речи.

– Какие перемены! Я вас не узнаю!

– Я не изменилась. Просто мне представляется разумным держать нейтралитет. И потом, повторяю вам: королеве нужна моя помощь.

– Может статься, вы останетесь в одиночестве. Мадам дю Фаржи на нашей стороне, это вам известно?

– Нет, я этого не знала, только не очень и удивилась. Эта интриганка всюду сует свой нос, чтобы всегда держать его по ветру. Так что же, мне следует тому удивляться? – спросила она, услышав, как ее подруга громко рассмеялась.

– Меня позабавило это слово – «интриганка». В ваших устах, милая вы моя, оно приобретает воистину дивный привкус!

Все оставалось как есть. Правда, едва стареющая флорентийка обосновалась в аббатстве, как тут же город оказался буквально запруженным памфлетами против кардинала. В них кардинал и первый министр обвинялся как противник установления мира, его обвиняли в подготовке вторжения Франции на земли верных Святой Церкви Италии и Испании. Брат короля Гастон Орлеанский вступил в сговор с Испанией против короля и его первого министра, жалуясь на несговорчивость Людовика XIII по поводу условий его возвращения, хотя король перед Лионом завернул в Шампань и задержался там на переговоры. Требования его высочества были просто абсурдными: он претендовал на звание чуть ли не генерал-лейтенанта, своего рода титул вице-короля, в чем ему, конечно же, было отказано. Поскольку Гастон с легкостью, удивившей всех, отказался от Марии-Луизы де Гонзага, объяснения чему еще только предстояло найти, то вынужден был укрыться на широкой груди своей матери и примкнуть с усердием к хору источающих желчь хулителей Ришелье, обвиняя его в посягательстве на принадлежащую его высочеству по праву – так он утверждал – власть.

На удивление мадам де Шеврез, он явился к своей невестке, к которой относился весьма холодно, с визитом и, искусно пользуясь всем набором доступного ему оружия, включая лесть и похвалу, попытался склонить ее к примирению со свекровью. Обе женщины упали друг к другу в объятия, чем немало озадачили Марию, впервые после приезда давшую волю своим чувствам:

– Ради всех святых, мадам, что заставило вас искать приют на груди этой старой мегеры, которая не упускала случая, чтобы досадить вам?

– Она так нежно отзывалась о моей родине, которую в этих местах каждый готов облить грязью, о моих братьях и сестрах. Она мне напомнила, что мы с ней одна семья, что одна из ее дочерей является королевой Испании, другая – принцессой Савойской. И что к войне короля подталкивает гнусный Ришелье, настраивая против самого Папы, а сам дает послабление врагам веры.

– А что, неплохое заклинание! От него за версту пахнет Марьяком! Что ж, если я правильно понимаю, отдай король Богу душу, и вы готовы выйти замуж за Гастона?

– Если потребуется!

– Хотя вы и знаете, так же как и я, что он ничего не стоит?

– По меньшей мере это разумная сделка. И не всякому по плечу. Я боюсь даже подумать о том, что сказал бы король, узнай он, что я потеряла всякую надежду...

– Не сомневайтесь в том, что ему это уже известно. Ваша свекровушка должна была порадоваться возможности известить короля о вашем несчастье.

– Вы так думаете? Мне об этом не докладывали.

Обескураженная Мария сменила тему и заговорила о нарядах. Сюжет, начисто лишенный подводных камней, всегда и во всем приятный. Еще она решила избегать в ближайшие несколько дней выражать свое мнение и лишь внимательно наблюдать за происходящим. Это позволило ей заметить одно занятное обстоятельство, а именно: между аббатством Эней и епископатом установлена ежедневная связь – неожиданное сближение мадемуазель де Отфор и Анны Австрийской. Молоденькая девушка, которой Мария отводила роль потенциальной соперницы королевы, проявляла к той внимание, уважение и заботу, ранее не замеченные. Как если бы это юное создание только-только попало под чары королевы. Такое поведение было ей, видимо, рекомендовано Марией Медичи, поскольку оно никак не соответствовало характеру девушки – решительному, надменному и дерзкому. Мария решила во всем этом разобраться, и как-то вечером, когда в салоне аббатства все слушали музыку, она увидела стоящую у дверей Отфор, всем своим видом демонстрирующую скуку. Мария подошла к ней.

– Вы не любите музыку? – спросила она девушку.

– Не очень, она, как правило, нагоняет на меня сон. Предпочитаю театр, но комедиантов нелегко затянуть в аббатство.

– Я такого же мнения, впрочем, и королева тоже. Длинные концерты вызывают у нее зевоту, тогда как блестяще сыгранная пьеса...

– Меня это не удивляет. Она очаровательная женщина!

Восторженный тон не остался без внимания мадам де Шеврез, ошибки быть не могло: эта малышка говорила искренне.

– Право, она вас обольстила, – заметила Мария с улыбкой.

Ответ был столь же честен, как и прямой взгляд огромных голубых глаз:

– Не нахожу причин этого скрывать. Еще совсем недавно я не осмеливалась приближаться к Ее Величеству по причине прохладных отношений королевы с ее свекровью, но после их примирения я вижу ее почти каждый день и сознаюсь вам, мне нравится ей служить! Я завидую вам, герцогиня!

Концерт закончился, разговоры стихли, а Мария оставалась задумчивой и, пожалуй, довольной. Если королева-мать вбила в свою упрямую голову мысль отдать эту девочку королю, тот обязательно столкнется с сопротивлением. Потому что юная Отфор была готова пополнить ряды небольшого круга безусловных сторонников Анны Австрийской.

Все это время на военном поприще события развивались удачно. Королевские войска овладели Савойей, заняли Шамбери, Монмельян и Аннеси, в то время как Туара, запертый в Касале, устоял под натиском испанцев во главе со старым Спинолой. «После трудного периода ситуация поменялась на лучшую. Все больше и больше раздражаясь поведением своей матери, Людовик XIII предложил ей переехать к нему в Гренобль. Она ответила отказом. Он предложил ей замок Визиль, и вновь последовал отказ. Он пытался встретиться, льстил себя надеждой убедить ее в правомерности начатой им войны. Кончилось тем, что он вынужден был направиться в Лион сам в сопровождении Ришелье».[4]

Едва король оказался рядом с матерью, она тут же вылила на него потоки упреков. Что за нужда заставляла его скакать впереди армий в то время, когда здоровье его далеко от отличного? Он похудел! Желт, как айва! Если умрет, что станет с королевством, ведь у него нет наследника?

И так она ему досадила, что, вместо того чтобы ответить ей одной из его сухих и убийственно едких фраз, секретом которых король владел в совершенстве, он показал себя полным нежного участия к супруге, несвойственного ему ранее: