Прозвучавшие из уст Эрмины слова выдавили улыбку Марии. Она взяла отброшенное в простыни зеркало и окинула себя критическим взглядом:

– Да, ты права, но сначала мне нужно выспаться. Приготовь-ка ты мне липового отвара. Добавишь в него немного апельсиновой воды и валерьяны, а потом иди спать. Не будь ты так молода, имела бы и ты такой же вид, если бы тебе довелось испытать этот ужас!

Оставшись одна, она попыталась дышать глубоко и ритмично, чтобы успокоить себя, затем широко распахнула окна. Ночь была тиха, небо усеяно звездами, отражавшимися в Индре, там внизу, за садом. Прекрасная ночь, ночь для любви... Права Эрмина, подсказав лекарство от черной ее меланхолии. В одном лишь она ошибалась, и трудно было бы ей объяснить: Марии нужен не телок влюбленный, а мужчина, каково бы ни было его положение, главное, чтобы он был молод и силен. Надругательство над ней той ужасной ночью оставило в ней лишь отвращение, ничуть не утолив копившийся долгие месяцы голод...

Марии вдруг пришла в голову мысль искупаться. Вода в ночное время, должно быть, восхитительно свежа, она приглушит ее лихорадку. Мария набросила на ночную сорочку легкий пеньюар, сунула ноги в домашние туфли и бесшумно выскользнула через кухонную дверь. Она спустилась к берегу реки по тропинке, идущей вдоль шеренги деревьев. Свет луны освещал ей дорогу. Под сенью деревьев Мария сбросила с себя одежду, и в это время до нее донеслись звуки флейты. Звуки долетали с другого берега. Должно быть, играл какой-то припозднившийся пастух. Ушло набежавшее облако, на некоторое время закрывшее серебристую луну, и Мария увидела темный силуэт на прибрежном камне у самой воды. Подрагивая от холода, она осторожно вошла в воду, затем поплыла и быстро согрелась.

Услышав всплески, человек перестал играть, приподнялся и стал внимательно вглядываться в речную гладь. К своему удивлению, он увидел, что кто-то плывет легко и почти бесшумно. Мария часто купалась в этих местах, и ей был знаком песчаный спуск, переходящий в небольшой песчаный пляж. Подплыв к этому месту, Мария встала во весь рост. В нескольких шагах она увидела молодого светловолосого крестьянина. При виде появившейся из воды обнаженной женщины юноша, казалось, потерял дар речи.

– Не бойся! – прошептала она.

– Ух ты! А я нисколечко и не боюсь. Вы прекрасны, как фея!

– Представь, что я одна из них! Я пришла к тебе, потому что ты славный и понравился мне. Возьми меня и люби!

Дважды ему повторять не пришлось. Он бросился к Марии, схватил ее в объятия, и она тут же погрузилась в удовольствие. Он был силен, этот юноша, она стонала в его крепких объятиях и целовала его еще безусое лицо. Они упали в траву, и Мария почувствовала в себе возвращение к жизни, тем более что мальчик этот был хоть и нетерпелив, но достаточно умел. Трижды заходили они в круг любовной игры, прежде чем Мария высвободилась из его объятий. Он жалостливо спросил:

– Это все? Вы вернетесь?

– Может быть, завтра, при условии, что ты будешь молчать об этом приключении.

– Крестным знамением клянусь!

Вернулась она тем же путем, стараясь воспользоваться отсутствием луны, спрятавшейся за тучами, чтобы юноша не смог увидеть, где она выйдет на берег. Давно не испытывала она такого восхитительного расслабления, и, осторожно пробравшись к себе в комнату, Мария наскоро высушила волосы и уснула, едва голова ее коснулась подушки.

Погода на следующий день была просто ужасная. С утра разразилась гроза, молнии сверкали, слышались раскаты грома. Ничто в этот день не располагало к забавам на свежем воздухе. Огорчившись, Мария понадеялась лишь на то, что назавтра погода может улучшиться. Но скоро ее внимание уже было занято другим: в тот же вечер, вымокший до нитки под проливным дождем, среди сверкающих молний и раскатов грома во дворе замка верхом на мокрой лошади появился Пьер де Ла Порт. Мария сразу позабыла про свои любовные луговые забавы. Она затрепетала в предвкушении дворцовых новостей.

Новости действительно могли любого воскресить из мертвых! Мария выслушала их с радостным нетерпением, стараясь при этом сохранять внешнее спокойствие. Франция только что объявила войну Испании под предлогом инцидента, развязанного в Мадриде при полном попустительстве сторон: войска самого католического короля взяли в плен епископа де Трева, находящегося под протекцией короля самого что ни на есть христианского, иначе говоря, Людовика XIII.

– Госпожа герцогиня без труда представляет себе душевное состояние Ее Величества королевы, – заключил Ла Порт. – Впрочем, она написала вам вот это письмо, которое мне велено передать вам лично в руки.

– Что вы и сделали! Пойдите откушайте и отдыхайте, друг мой. О вас позаботится мадемуазель Ленонкур, а завтра у нас будет предостаточно времени, наговоримся, – добавила она, срывая восковую печать.

То, что она прочла, потрясло ее. Анна, после упоминания о страданиях, вызванных решением ее супруга сцепиться с ее братом, не прибегая к иносказанию, сообщала, чью сторону она приняла:

«Глядя в будущее, я не смею более рассчитывать на ненавистного супруга, который пренебрегает мною, и мне остается лишь надежда на успех оружия моей отчизны да упование на Господа Бога. А еще вы нужны мне, как никогда прежде, дорогая моя Мария, и надежное ваше окружение, благодаря чему наши с вами друзья, они же друзья Святой Церкви, смогут иметь представление о святотатственных планах кардинала. Поскольку, как вы сами хорошо знаете, именно он и является истинной причиной всех бед...»

Письмо было пространным, на трех страницах, со множеством подробностей, так что Марии стало абсолютно ясна причина, по которой королева прислала к ней лично Ла Порта. Письмо это было весьма опасным документом. Попадись оно в чужие руки, все закончилось бы эшафотом не без предварительных «бесед» в пыточной. Что до королевы, то она рисковала не только отречением, но и заключением в одну из самым отдаленных крепостей, где верной христианке было бы обеспечено уединение понадежнее, чем в любом из самых строгих монастырей. Все это означало чрезвычайную важность роли, отводимой герцогине, как и блистательное место рядом с Анной в будущем после возможной победы испанцев, посодействовать которой следовало любой ценой.

Закончив чтение, Мария сложила послание, на мгновение задумавшись над тем, что же теперь с ним делать: бросить в огонь или же сохранить? Последнее, несомненно, опасно, но, с другой стороны, это неопровержимое свидетельство враждебных замыслов королевы против страны, корону которой она носила, и могло стоить дороже золота на случай, если дела пойдут в непредвиденном направлении и кое-кто сочтет необходимым предать герцогиню де Шеврез забвению или, хуже того, сделать из нее козла отпущения... В результате этих размышлений письмо было положено на дно небольшого железного сундучка, в котором Мария хранила самые важные свои бумаги.

На следующее утро у Марии с Ла Портом был долгий разговор при закрытых дверях, а Эрмина оберегала их уединение. До Марии долгое время не доходило никаких новостей, у нее накопилось много вопросов о событиях в Париже и особенно в Лувре. Прежде всего обо всем, что касалось свиты королевы. Мария об этом ничего не знала. А перемены случились немалые: место первой фрейлины теперь занимала маркиза де Сенесей, в девичестве Маргарита де Ла Рошфуко, весьма преданная королеве и потому никак ее не стесняющая, но главным вдохновителем того, что называлось заговором, бесспорно, являлась мадам де Отфор. Ближайшее доверенное лицо Анны Австрийской, самая надежная ее опора, которую та, в свою очередь, тоже некоторым образом оберегала, и в первую очередь от собственного же мужа. Ее ослепительная красота была причиной ее несомненного влияния на Людовика XIII, притязаниям которого она так и не уступила, над которым даже позволяла себе подшучивать. Огорченный король теперь волочился за мадемуазель де Ла Файетт, также до сих пор не ответившей должным образом на его внимание.