Через несколько часов они ступили на испанскую землю, и Мария с горестным облегчением вздохнула. Что, если она навсегда рассталась со всеми, кого любила, и не увидит больше ни супруга своего, ни детей, ни свой великолепный Дампьер, ни тех людей, которые ей были просто дороги? Теперь ей остается лишь идти вперед, не сворачивая, навстречу неведомой судьбе, благополучной или гибельной. Не было с ней рядом даже Базилио. Но разве не было его долгом и обязанностью следовать за ней в изгнание?! Он оказался неблагодарным человеком, больше занятым собственным благополучным устройством, нежели заботой о той, которая дала ему свободу! Эта мысль выдавила из ее глаз слезы, но Мария сердито смахнула их тыльной стороной ладони.
Худшим явилось то, – но об этом Марии станет известно много позже, – что против нее не было выдвинуто никакого обвинения и ордера на ее арест не было. В том уверял король верноподданного Шевреза, когда тот в замке де Конфлан в который раз молил его о милосердии, стоя на коленях.
– Должно быть, – говорил монарх, – ваша супруга поддалась ложному слуху...
– Тогда, может быть, это приказ господина кардинала?
– Никто не схватил бы герцогиню де Шеврез без моего повеления. По правде говоря, я и сам не знаю, что все-таки произошло.
Может, на этот вопрос смогла бы ответить Мария де Отфор? Могла ли она спутать цвета и выслать красную книжицу? Или же просто воспользовалась подходящим случаем и освободилась или же освободила королеву от компрометирующей ее подруги, непредсказуемой и довольно назойливой? В особенности в столь опасный и щекотливый момент. На самом деле она смогла понять всю глубину пропасти, куда Анна Австрийская непременно бы ухнула, и даже решила помочь ей одарить наконец королевство наследником, используя для того любые средства, включая и невольное влияние Луизы де Ла Файетт, которую король часто навещал в переговорной комнате ее монастыря. В тщательно сплетаемых ею тонких кружевах не было места внезапным порывам и грандиозным прожектам мадам де Шеврез. Умная и расчетливая девушка тут же воспользовалась подвернувшимся случаем, чтобы отправить герцогиню много дальше Тура. Избрав Испанию, герцогиня тем самым поступила в соответствии с ее самыми потаенными надеждами: теперь Марии де Шеврез долго не будет рядом.
На горных склонах теперь уже испанских Пиренеев Марию и Перана встретили с неизменным для местных жителей радушием верующие некоего приюта, где они и смогли отдохнуть в течение двух ночей и одного дня. Герцогиня поспешила подыскать более удобное место, и они перебрались в небольшую крепость Сан-Эстебан, где удалось сменить мулов на лошадей, после чего взяли путь на Сарагосу, столицу Арагона.
В Сарагосе Мария познакомилась с губернатором города, поселилась в лучшей гостинице города и сразу же села писать письма. Первое было адресовано Ришелье, в нем она попыталась объяснить свое отсутствие. Мария писала, что с момента заключения маркиза де Шатонефа в Бастилию она жила, избегая связей, знакомств и действий, которые могли бы бросить на нее тень сомнения в лояльности к королю и кардиналу. Но ей сообщили, что ее собираются арестовать по обвинению в том, о чем она никогда и не помышляла, располагая, как ей стало известно, вескими доказательствами. Это навело ее на мысль, что кому-то понадобилось ее погубить, вот она и решилась убежать, чтобы избежать позора.
Написала она и дорогому епископу, сообщила, что добралась хорошо и рассчитывает отправиться в Мадрид. Наконец черкнула несколько строк Буапиле, управляющему Шеврезов, чтобы сообщить о своем спешном отъезде, и попросила переправить ей некоторые необходимые вещи.
На ее письма был один ответ: «Переписка с Испанией не ведется».
Пожалуй, в этот момент Мария впервые поняла, что она находится на территории врага, а посему отрезана от любых источников информации и снабжения. У нее еще оставалось какое-то золото, драгоценности и... робкая надежда на щедрость тех, к кому она пробиралась. Но, даже ссылаясь на дружбу с Анной Австрийской, на знакомство с королевой Испании, на то, что делала все возможное в пользу испанских интересов, она не была ограждена от подозрений и могла скорее прослыть шпионкой Ришелье, нежели его жертвой, а значит, и не получить теплый прием.
Еще из Сарагосы она направила письмо королю Филиппу IV и королеве, испросив у них средств, чтобы добраться до Мадрида, и несколько дней провела в мучительных ожиданиях. Небеса, казалось, услышали ее молитвы: король выслал за ней карету и сопровождение, пригласив ко двору.
В Мадриде мадам де Шеврез встретили, как и подобает встречать одну из ближайших подруг королевы Франции. Ей были преподнесены щедрые дары, ее поселили рядом с дворцом. Распространился даже слух, будто бы король Филипп IV выказал внимание к ее красоте. Об этом шпионы кардинала поспешили сообщить в Париж, и Людовик XIII как-то поутру сообщил своей супруге, что ее подруга переспала с ее братом. Новость для Анны стала ударом, но, вернувшись рикошетом, еще больше шокировала Марию. Позже она говорила мадам де Мотвиль, что король Филипп никогда не говорил ей нежных слов, разве что однажды, мимоходом... Но эта прелюдия так и не стала началом бурной страсти. Да только нет дыма без огня, тем более что Филипп IV слыл натурой весьма чувственной. Что же касается Марии, то на ее репутации была поставлена жирная клякса. Выводы последовали незамедлительно.
О существовании препятствий она догадалась после того, как на просьбу предоставить статус придворной дамы ей отвечено было отказом. Конечно же, в весьма учтивой форме. Испанский двор – все в черных нарядах, – строгий, чопорный, высокомерный, наглухо забранный в ханжеское целомудрие, с напускной веселостью и варварской жестокостью, с пристрастием к прекрасным паркам, дворцам и садам и одновременно допускающий сожжение на костре – одно из них состоялось накануне приезда Марии, и от Мадрида несло смрадом обуглившихся тел! – этот двор очень скоро стал ей в тягость. И до такой степени, что уже и не сожалела о полученном отказе, поначалу больно ранившем ее. Жить с этими людьми было воистину выше ее сил, и она не могла понять, как дочь весельчака Генриха IV смогла к ним приспособиться. И однажды осмелилась задать королеве этот вопрос.
– Всякая корона имеет свою цену, – отвечала Изабель. – Король – прекрасный супруг. Велел для меня возвести дворец, роскошнее этого. Жизнь в нем будет просто чудной! Вот увидите!
Но Мария не имела ни малейшего желания увидеть эту чудную жизнь. В марте 1638 года пришла новость, яркая, словно вспышка молнии в темном небе. Анна Австрийская на третьем месяце беременности, и на этот раз все вроде бы говорит о том, что она разродится благополучно и вовремя. Решение Мария приняла сразу: она должна покинуть Испанию как можно скорее, дабы не усложнять своего положения и не оказаться в стороне от великого для Франции события. Она попросила разрешения – и без труда получила его – оставить Испанию, выразив желание направиться в Англию. Филипп IV и тут остался на высоте: выделил все необходимое для путешествия, а одному из своих вельмож, дону Доминго де Гонсальво, поручил сопровождать герцогиню до самого Лондона.
И пасмурным апрельским утром Мария с неизменным Пераном поднялась в Сантандере на борт трехмачтового торгового судна. Радушно принятая его капитаном, который уступил ей свою каюту, с капитанского мостика на корме корабля Мария кинула последний взор на таявшие в солнечной дымке берега Испании, с которой еще недавно связывала она столько своих несбывшихся надежд.
В воскресенье, двадцать пятого апреля, после морского путешествия по неспокойному в это время года морю она сошла на берег в Портсмуте. Она была несказанно рада, увидав на пристани встречавшего ее Уолтера Монтэгю в компании с лордом Корингом, одним из приближенных короля, прибывшими специально встретить ее и сопровождать до Лондона. В эти минуты Мария почувствовала возвращение к жизни: в этой стране у нее были истинные друзья. И больше того, учтивые лица двух мужчин вызвали в ее памяти воспоминания о другом мужчине – незабываемом и незабвенном Генрихе Холланде! Одна лишь мысль, что ей предстоит ходить по одной с ним земле, дышать тем же, пропитанным дождем, воздухом, бросала ее в дрожь.
