Немало было выпито. На улицах полно кур и уток, крестьяне веселятся, шутят: проехал какой-то возница, что-то нам крикнул, а что-мы не разобрали. Вообразите только: там, на шоссе, в четверти лье отсюда, — император… Да, да, император проводит смотр двум пехотным полкам, вышедшим ему навстречу из Парижа. А мы-то? По коням! Дважды команду отдавать не пришлось. Солдаты, офицеры, все вперемешку… Но, когда чуточку отъехали вперёд, вспомнили: строй-то как-никак держать надо! Построились по всей форме, у всех был такой вид, точно мы мальчишки, выкинувшие злую шутку, но когда доехали до указанного места-никого! Наполеон укатил в своей колымаге, а вместо него мы обнаружили нашего Сен-Шамана в полном одиночестве, если не считать вестового. Полковник с похоронным видом восседал на своей кляче и мрачно скрёб круглый подбородок.
Отставить Фонтенбло! Идём на Париж. Вышло так, будто мы выполняем приказ Жирардена. Только Сен-Шаман здорово этим воспользовался. Скомандовал «шагом», то и дело кричал «стой», а почему «стой» — неизвестно. Пошёл слух, что мы расположимся в Ри-Оранжи. Делюи и его двоюродный братец ускакали вперёд вместе с квартирьерами. А мы почему-то торчим на месте. Но вот тронулись и мы, и тут-то впервые появился барон Симоно.
Добрались до Ри. Что делалось с нашим беднягой, с нашим «обыкновенным носом»! Да ещё этот его южный выговор-из самого что ни на есть виноградного Юга. Что ж! Пришпорили коней. Император…
К чему, впрочем, входить в подробности? Сейчас мы под командованием Симоно при ярком солнечном свете входим в Сен-Дени. У жителей букетики фиалок. Они приветствуют нас: буржуа, рабочие. Сливаемся в одну дивизию с драгунами и другими егерскими полками. Они стоят перед казармой-там, где высажены деревья. Егеря-полк герцога Беррийского-в зелёных мундирах с колетами и небесно-голубыми обшлагами, а драгуны в медных касках с чёрным шнуром и конскими хвостами, с жёлтыми плоскими пуговицами, рейтузы белью, заправленные в сапоги, мундиры-зеленого сукна, колеты, обшлага и отвороты разноцветные-в зависимости от принадлежности к тому или иному полку. Около часа протоптались перед казармой, прежде чем тронуться в путь. Приятно затянуть песню. Ведь едем мы в погоню за принцами, за этим сбродом, «алыми» и «белыми» ротами; загоним всю эту знать за Пикардию и Фландрию. Ату их!
Ату! Эх, и здорово все перевернулось.
Только в Вильжюиве, когда уже спускалась ночь, нагнали императора. Все окна открыты, на всех подоконниках зажжены свечи, словно наступил светлый праздник. Увидеть его не успели, вокруг была целая туча генералов. Откуда только взялись, ей-богу! Люди кричали: «Да здравствует император!» А он едет в простой карете-словом, таратайка ужасная, в ней он сюда и добрался, 1-й егерский полк разделили пополам: два эскадрона перед его каретой, два позади. И Робер Дьёдонне был среди последних, среди тех, что гарцевали на белых конях у дверец императорского экипажа. Когда прибыли к заставе Анфер, там уже было полно народу. Люди кричали: «Да здравствует император!», кричали ещё: «Долой аристократов!» То-то, надо полагать, обрадовались господа де Фонтеню, де Мейронне, де Жюинье, не говоря уже о двух двоюродных братцах де Сен-Шаман… но все другие-они ведь разночинцы… Ну и нахохотались же мы вволю… И верно: раз он вернулся, не надо нам на сей раз ни герцогов, ни баронов-наш император будет теперь императором народа.
Не сомневаешься в этом ни на минуту, когда проходишь через город, где есть промышленные предприятия, мануфактуры. Император может делать ставку лишь на беднейшие слои населения, другим же только свои денежки важны, а на вс„ прочее им плевать: да что говорить, видели мы, как оно вышло в 1814 году… даже те, кто от него получил деньги, особняки, титулы, ордена…
Впрочем, для того чтобы создать прочную основу новой Империи, надо прежде всего найти людей, готовых всем пожертвовать.
Люди. у которых ничего нет, легче расстаются с жизнью. И потом, даже в армии есть немало офицеров и солдат, которые видят в Наполеоне нечто противоположное Бурбонам, и прежде всего-продолжателя Республики… ах, если бы Маленький Капрал заявил в один прекрасный день, что он, император, провозглашает Республику! Сплотил бы вокруг себя всех тех, кто не мог или не успел воспользоваться нашими победами… Карно, аббата Грегуара, Левассера… тех, о ком уже давно не вспоминают вслух, но в кого до сих пор верит народ…
По правде говоря, никто за нами не следует; неужели же мы одни на этой дороге, как это понимать? Робер высказал свою мысль вслух, и рядовой Лангле ответил ему, что драгуны сразу же после Сен-Дени свернули на Кале. Возможно, дивизия делала обходный манёвр, с тем чтобы взять в клещи арьергард королевской гвардии…
Сам не знаю, может быть, потом, дальше, будет не так уж хорошо, но здесь, на просторном Экуанском плато, где хозяйничает солнце, где копошатся крестьяне-жгут прошлогодние сорняки или разбрасываю! вилами по полю навоз, а мы едем по дороге, едем скопом, всей компанией: Арнавон, Шмальц, Делаэ, Ростан! — здесь усталость как рукой сняло, хоть снова скачи всю ночь. Вчера вечером улеглись спать в половине одиннадцатого, пройдя по новым бульварам мимо Дома Инвалидов, через мост Людовика XVI до Тюильри. «Как Наполеон входил в двери Павильона Флоры среди восторженных криков толпы, я не видел: нас поставили позади двух первых эскадронов, напротив дворца, словно стремились защитить императора от вражеской армиидаже пушки навели на ворота…»
Обо всем этом думает, двигаясь к Крею, он, Робер Дьёдонне.
Ему представляется Пантемонская казарма, где они провели ночь.
Он не знает, что в этом самом помещении, на той же самой койке прямо возле дверей ночевал накануне его друг, Теодор. Он мечтает, он начал мечтать ещё ночью, среди казарменного хаоса, оставшегося в наследство от королевских мушкетёров. Он сверлит даль широко открытыми глазами, голова ещё полна сновидениями победы. Солнце уже скрылось, небо затянуло тяжёлыми тучами.
Капитан Бувар-он едет во главе колонны, которая сопровождает штаб, — догнал хвост 2-го эскадрона, где скачет рота Дьёдонне, и сказал ему, что нынче ночью привал в Клермоне отменяется, хотя был намечен именно этот пункт: пришёл приказ, требуется ускорить продвижение войск. Во всех этих городках, через которые проходит их путь, население настроено патриотически-не забыли ещё казаков, да, впрочем, давно ли это было!
Привал сделан в Люзарше-где это такое Люзарш? Девушки принесли кавалеристам воды; кавалеристы отпускали вольные шуточки, девицы краснели, но глаз не опускали. Славно было бы провести с ними ночку! Робер-любитель таких вот быстротечных романов… И, кроме того, говорят, что замок господина де Шамплатре вполне заслуживает осмотра. В Шантильи рабочие фарфоровой мануфактуры, кружевницы, прядильщики с хлопчатобумажной фабрики господина Ришар-Ленуара, выпускающей также и цветные ткани, — словом, все, кто удержался ria работе .юсле прошлогоднего краха, вышли их приветствовать. :i при йыезде из города к ним навстречу сбежались камнетесы. Дорога шла лесом, поэтому никто как-то не заметил, что небо опять затянуло тучами. Да и вообще здешний край лесной, озёрный…
Так лесными дорогами через речки и ручьи добрались до возвышенности на берегу У азы. Тут их застал первый ливень, но остановки не сделали. Только когда переправились через реку, миновали Ножан, взобрались на откос-словом, проехали немногим меньше лье, впереди послышалась команда: .Стой!» Удивигельное дело: крикнут где-то впереди, и по всей колонне, вплоть до замыкающих, прокатится эхо. движение разом ГЕрекрашается.
Эх, все-таки в кавалерии, особенно когда дисциплина строгая, когда взвод выполняет приказ чётко и быстро, чувствуешь, сам не знаю почему, гордость, почти физическое наслаждение!
Команда «привал!» была отдана на перекрёстке, у подножия холма мягких, округлых очертаний, где слева отходила тропинка и стоял столбик с надписью, указывающей путь на Муи. Тропинка выводила к шоссейной дороге и примерно с четверть лье шла через долину, вплоть до пригорка, по склону которого уступами лепился посёлок, окружённый огородами, под сенью густых деревьев. Дьёдонне соскочил с седла перед невысоким квадратным строением с тремя окошками по фасаду, из которых среднее было вверху красиво закруглено, а над ним вывеска «Для пеших и конных», — это оказалась почтовая станция; в нижнем этаже помещалась кофейня, где поручику сообщили, что местечко зовётся Рантиньи, а посёлок чуть подальше-Лианкур.
