Через минуту из дверей появился хмурый, не молодой мужчина. Прошел к секретарю, не взглянув на девушку, молча взял протянутые документы, пролистал и повернулся к Варе, окинул критическим взглядом:

— Готовить-то умеем? — спросил не ласково. — Прописки нет. Работала швеей.

— А вы испытайте.

Дмитрий Иванович потер подбородок: а хороша. С какой стороны не глянь — ни одного изъяна, голос что колокольчик, глаза дивные — чистые бесхитростные, губы, что маки алеют, лицо — художникам бы на полотно…

— Испытаю. Сейчас пол первого, обед в два. Сможешь приготовить обед на 20 человек — поговорим. Нет, извини. Мария Ильинична покажет тебе рабочие место и юношу прикомандирует. Он тебе продукты доставит. Вперед.

И Варя двинулась за женщиной. А Дмитрий Иванович вышел в коридор, провожая их внимательным взглядом, и понял, что оставит девушку при себе, в любом случае: не поваром, так секретарем или еще кем. Главное к себе ближе. Такие сейчас редкость, их вот в таком возрасте отлавливать надо и в терем помещать, чтоб сидела, мужа ждала, детей по головам наглаживала да носки вязала.

Через час вся контора изнывала в предвкушении обеда. Дух с кухни шел такой, что те, кто по скепсису своему не вошел в ряды счастливцев, с нескрываемой завистью поглядывали на них. А те кружили по коридору, подбираясь все ближе к заветному помещению.

Обед удался на славу: что повариха что кушанья — пальчики оближешь. На завтра желающих вкушать ее яства, значительно прибавилось — весь отдел изъявил желание присутствовать на обеде.

— Вот калькуляция, — Варя протянула сытому директору листок с отчетом. Тот глянул и крякнул изумленно: сумма поражала — всего-то? За подобное качество обеда? Решено, он берет ее. Сохранить бы. Прознает кто, про удачу, быстро сокровище переманит.

— Вот что, Варенька: обедом я доволен. Такие щи и в ресторане не едал…Порадовала. Спасибо, мастерица.

— Значит, берете? — обрадовалась девушка.

— Однозначно. Если тебя мои условия устроят: готовить будешь на 42 человека. Продукты закупай сразу дня на три — вон холодильников сколько, что им в пустую работать? Помощника и машину для этих дел дам, чтоб тяжести не таскала. Зарплата 2 000 в неделю. Устроит?

— Конечно Дмитрий Иванович!

— Так посуду бери одноразовую, мусор… — и огляделся — стерильно. Ни единого признака того, что не далее как двадцать минут назад, целая рота обедала. Повезло им с Варюшей — работящая, аккуратная и красавица… Дмитрий Иванович нахмурился, вспомнив, какие взгляды бросал на нее контингент служащих. Парни-то молодые, ладные, и он, лысеющий вдовец с далеко не спортивной фигурой им не конкурент.

— Увижу, что шашни с кем крутишь, уволю! — кинул не ласково. — Косу подбери. В шкафу халат и шапочка.

И осекся, смутившись под ее взглядом. За что обидел спрашивается? За то, что блеснуть не чем перед молодкой? За то, что не молод и не очень красив?

— Хорошо, Дмитрий Иванович. Только мне бы жилье, какое…

Мужчина, стараясь скрыть смущение собственной глупой ревностью, вытащил из нагрудного кармана визитку и протянул:

— Блок в общежитии. Ключи на вахте. Визитку отдашь, они проводят. Живи.

И поспешно покинул кухню.

— Хоромы, — с восхищением оглядывая помещение, выдохнула девушка. Маленький коридор, налево санузел, направо закуток с газовой плитой, прямо вход в комнату. Все ее. А выцветшие обои и пустота Варю не пугали.

— Раскладушку могу дать, — щербато улыбнулась дородная вахтерша в вытянутой малиновой кофте.

— Дайте, ежели не жалко.

— Не жалко, — хмыкнула та, прищурив карий глаз на блаженную: чему радуется?

Эка подфартило. Да не надолго — скрадут кобели, зацепенят. Что в конторе, что в этой коробушке их полно, а мимо такой и слепой не пройдет. Месяц не больше и опять пусты `хоромы'-то будут.

Вечером Варя сидела на раскладушке и поглаживала старенькое, но доброе еще одеяло, презентованное щедрой вахтершей вместе с настольной лампой и чайником. Свет от лампы, пристроенной прямо на полу, создавал видимость уюта. И тихо на душе спокойно, а пурга за окнами даже в радость. Все хорошо — `Сибирь большая, в ней потеряться проще, чем найтись'…

Варя легла, укрылась и блаженно улыбаясь, закрыла глаза. Снег бился в окно, убаюкивая девушку. Так она и заснула, уверенная, что худшее позади.

Ей снилось поле за домом — лен да медуница, колокольчики и зверобой. Они с Марфой плетут веночки и поют, а за пролеском мужики корчуют пни. И вдруг блеснуло что-то, Семен Кержак заблажил. Девчата бросились туда и увидали почерневший от времени туесок в земляной яме, оставленной после выкорчеванного камня. Береста рассыпалась, и они увидели свиток и темный продолговатый камень, внутри которого полыхала зелень. Погибель Варина…

Девушка открыла глаза и улыбнулась, прогоняя ночные страхи: не беда, все позади. Она открыла дипломат и вытащила нехитрые пожитки: пакет с бельем, вышитое полотенце, сумочку с мыльницей щеткой и пастой, круглый будильник. Остальное место в дипломате занимали иконы и два матерчатых мешочка — один с ладаном да елеем, второй побольше, с травкой — целебницей.

Варя прошла в ванную повесила полотенце на крючок и улыбнулась своему отражению — обживаетесь Варвара Федоровна? `А как же',- кивнуло отражение и потеряло улыбку. За спиной что-то мелькнуло. Сердце екнуло в груди нехорошим предчувствием, душа замерла насторожившись. Минута, другая — никого. Показалось? Варя, холодея от страха, повернулась — никого. Снова в зеркало посмотрела — чудится, морок прошлого блазнит. Пройдет. Страхи все, страхи. Не найдет он ее — заклятье-то доброе она возложила, не вырваться.

Кого она успокаивает?

Варя рванула в комнату и спешно расставила иконы по углам. Так-то лучше, спокойнее.

Г Л А В А 2.

Три недели пролетели незаметно. Люди в Плещенке добрые, щедрые и сердца необъятного. Одарили Варю необходимым, а что и сама купила. Теперь комната ее преобразилась — обои в цветочек заменили коричневую дрань, занавеска на окне и горшок с геранью, как мечталось, появились. И диван, и кресло, и ходики, как в родном доме, на стене и иконам место — книжная полка, что соседи переехавшие отдали. На кухне столик, табуретки, антресоли и даже холодильник. И пусть старенькое — ей в радость и такое. А вот сервиз у нее новый и полотенца в жар-птицах.

А еще друзей обрела, добрых. На работе все ее жалуют, Варенькой называют, то шоколадку, то безделушку какую сунут. Парни ластятся да женихаются — от того не по себе ей, но с уважением, без похабства, и то хорошо. А в основном мужчины здесь ладные, добрые. Не озоруют особо. Что Глеб, что Семен — охранник, что помощник ее по кухне Владислав — помочь всегда рады, поговорить, а то и повеселить словом не затейливым. Но самый большой друг Варе дед Тимофей — ночной вахтер и сторож. Как вечер, чай они пьют, разговоры ведут не спешные. У того служба да бессонница, а у нее организм молодой дюжий и будильник громкий. Да усеется, выспаться-то. Зато сколь она от деда Тимофея нового узнает и про мир, и про жизнь. Мудрость его безбрежна и поучительна. К каждому слову Варя прислушивается и балует старика от сердца. То пирог испечет, то сало насолит, как в общине их принято, то пряники на меду затеет, то картошку с мясом запечет. Один старик живет, бобылем, детки давно разлетелись: старший сын — мичман, на подлодке служит, средний нефть качает в Усть-Илиме, а младший доктор, в столице живет. А дочь с отцом осталась, да тоже занята — по командировкам мотается. Муж у нее рыбарь знатный. Не раз Варя семгой да лососем угощалась.

Вот и сейчас, появилась на вахте, а дед из-под стола сверток достал и на столешницу положил:

— Тебе, Варенька, Петро передал.

— Да куда ж мне, дедушка, — вплеснула ладонями девушка.