— Подожди, Шарлотта, ну, пожалуйста! — Кэтрин пыталась поймать ее за руку.

Девушка отпрянула.

— Я не могу больше, — всхлипнула она и, вырвавшись, побежала вниз.

Кэтрин медленно вошла в комнату.

Выдержав несколько секунд ее осуждающий взгляд, Льюис бросился оправдываться:

— Что я могу поделать, если у нее нет чувства юмора?

— Ей не хватает не чувства юмора, а самозащиты. А вы, со своей стороны, не касались бы такого щекотливого вопроса, — сказал Алан.

— Как интересно! Наверное, вы влюблены в скромную Шарлотту, — не унимался Льюис.

— Существуют и другие причины для защиты леди, кроме личного интереса, — коротко ответил Алан.

— Вы должны простить бедного Алана, — сказала Мюзетта. — Чтобы понять любящего человека, надо сначала самому полюбить.

Льюис повернулся к своей молодой тетке, и огонь вспыхнул в его глазах. Перри, сидящий рядом с Мюзеттой, в ответ натянулся, как стрела, и сдвинул брови.

И даже Брэнтли, молчаливый и угрюмый, повернул голову и пристально посмотрел на Льюиса.

Льюис сильно покраснел, сжал губы и стиснул кулаки. Потом откинулся в кресле назад и стал смотреть в потолок.

В наступившей напряженной тишине голос Рована прозвучал спокойно и как-то задумчиво.

— А можно задать вопрос для «Дворца любви», ведь он закрывается до следующего года? Никто не против?

Удивленная Мюзетта повернулась к нему.

— Вовсе нет. Как интересно!

— Ну, тогда слушайте. Что должен мужчина женщине, если обидит ее? Чем он сможет смыть пятно оскорбления?

— Ничем, — довольно грубо ответила Жоржетта. — Он ничем не сможет загладить свою вину. — И покраснела, поскольку все в удивлении уставились на нее.

— Это зависит, я бы сказал, от природы оскорбления, — сказал Алан.

— Ну, например, самое что ни на есть что-то плохое, — отчеканил Рован.

— Предложением руки, мирскими благами, жизнью, — капризным тоном сказала Мюзетта. — Женитьба совершенно излечивает раны.

— Только частично, — вставил Перри, избегая смотреть на Брэнтли. — Для некоторых это бесполезно.

— Любовью, — Кэтрин произнесла это тихо и бесстрастно. — Только она является средством от всех болезней и ран.

Она устремила свой взгляд на картину, туда, где была запечатлена безмолвная жизнь фруктов и цветов. Она старалась не смотреть на Рована, боясь не увидеть в его глазах то, что ей хотелось.

— А если этого недостаточно? — напряженно переспросил Рован.

— Ну, тогда отдать свою жизнь, — прорычал Льюис, снова заводясь. Сейчас он их всех ненавидел. — Неужели вы все ждете от меня предложения руки и сердца Шарлотте только из-за нескольких ради шутки сказанных слов? Это же, в конце концов, смешно!

Мюзетта с жалостью обратилась к нему:

— Нет, Льюис. Мы хорошо себе представляем, чего можно от тебя ждать.

— Вот и прекрасно. — Он резко поднялся, с отвращением всех оглядел и вышел из гостиной.

Брэнтли тоже встал.

— Я хочу пройтись и проверить, все ли в порядке, а потом пораньше лечь спать.

— Я с вами, — сказал Сэтчел.

— Не покидайте из-за меня компанию, пожалуйста, — запротестовал Брэнтли.

— Я хотел бы приказать моему слуге начать упаковывать вещи, чтобы утром уехать отсюда.

— Неужели все так рано уезжают? — спросила Кэтрин.

Еще совсем недавно она жаждала одиночества, но сейчас эта перспектива расстроила ее.

Жоржетта резко вскинула голову, тряхнув уложенными кудрями.

— Мне необходимо поговорить с Шарлоттой, но думаю, что мы уедем с остальными.

Какой добрый жест с ее стороны, подумала Кэтрин, ускорить из-за подруги отъезд. Да, но она еще не услышала того, что ожидала.

— Мне кажется, что будет лучше, если я освобожу дом от своего присутствия, да и от моего слуги тоже, как можно скорее, — тихо сказал Рован.

— Да и я тоже. — Алан улыбнулся Кэтрин.

Перри, устремив взгляд на Мюзетту, промолчал.

Да и в гостиной они не задержались — кончилось время отдыха и игр в слова. Они попрощались вежливо, но как-то напряженно. Даже поклон Рована, с каким он приложился к руке Кэтрин, был почтителен и безличен.

Ее голос также был сдержан.

Ничего не было сказано о турнире следующего года. Причина, по которой они не коснулись в разговоре этой темы, имела мало общего с тем фактом, что он может не состояться, а просто, наверное, потому, что никто не хотел говорить об этом заранее.

Все, кажется, с облегчением ушли в свои комнаты.

Она пошла к Жилю и обнаружила рядом с ним Като. Кэтрин попыталась отослать дворецкого отдыхать, чтобы остаток ночи быть с мужем, но Като и слышать об этом не хотел. Он, правда, и прошлую ночь был здесь, но днем его сменил французский доктор, как он выразился, и он смог поспать. А сейчас он не устал, да и делать-то нечего, только ждать. Сердце хозяина или поправится, или нет, все в руках Господа, а не старого Като. Пусть-ка лучше она идет отдыхать и не беспокоится. Он позовет ее, если что-то изменится.

Кэтрин не хотела уходить и ложиться в свою постель — она была пустой, холодной и слишком большой. Она, наверное, там вообще не сможет уснуть. Но ничего не поделаешь, придется снова к ней привыкать.

Она взялась за серебряную ручку двери, соединяющей спальни, ее и мужа, но дверь была заперта и ключа не было. Она вопросительно посмотрела на Като.

— Я не знаю, мадам Кэтрин, на самом деле не знаю. Может, это сделала Дельфия или французский доктор?

— Может быть. Не беспокойся, я обойду кругом.

Закрытая дверь в комнату Жиля? Что бы это значило? Не подозревает ли ее доктор Мерсье в том, что она может причинить своему мужу зло. И все же она не могла винить его.

Никогда еще разница в их возрасте не казалась такой огромной, как в эти часы. Соблазн быть свободной от всех своих обетов никогда еще не был таким сладким… К ее стыду, какой-то внутренний голос тихо спрашивал: «Что будет, если Жиль умрет?»

Нет, она не будет думать об этом, не смеет. Она тряхнула головой, чтобы отбросить эту мысль, и вошла в спальню.

— Я бы открыл тебе дверь, но не думаю, чтобы это понравилось Като.

Рован.

Расслабленный, чувствующий себя буквально как дома, заложив руки за голову, устроившись на подушках, он лежал на середине кровати.

Она уставилась на очертания Рована в золотом свете единственной свечи у кровати, и ее выстраданное спокойствие полетело ко всем чертям.

Она думала, что уже не увидит его до отъезда, и приготовилась к этому. А теперь знала, что это не так.

Кэтрин выглянула в холл и быстро закрыла дверь. Взволнованно спросила:

— Ты закрыл дверь к Жилю?

— Так, кажется, будет лучше.

— Что-нибудь случилось? — Она видела, что его ноги босы, а ботинки ровно стоят у кровати. Он вдруг резко сел и легко соскользнул с высокого матраца. Подойдя к двери, которую она только что прикрыла, он запер ее. Повернувшись к Кэтрин, произнес:

— Мы с тобой не закончили одно дело.

Он потянулся к ней и крепко прижал к своей твердой груди, и ее глаза буквально окунулись в земную глубину его взгляда. Он наклонил голову и коснулся ее губ. Ее должна была разозлить его самоуверенность, она должна презирать его убежденность в своей правоте и несомненность в том, что она подчинится ему. Но она не испытывала таких чувств.

Случилось то, что она хотела, что было необходимо — он доказал, что не был так безразличен, когда говорил о своем отъезде и холодно прощался. Сердце ее радостно подпрыгнуло, и она со счастливым облегчением прильнула к нему. Он так крепко прижал ее к себе, что невозможно было дышать. Да это и не имело никакого значения, ей совсем не нужен был воздух, когда внутри нее столько любви.

В его прикосновении было столько нежности, сколько силы было в объятии. От него по-прежнему пахло выглаженным бельем, кожей, лосьоном для волос и чем-то теплым, мужским. А губы пахли портвейном и бесконечной решимостью. Ее губы горели, и она уступила с какой-то нежной грацией, как бы приглашая его в дальнейшее. И он тут же воспользовался ее страстной податливостью, проведя языком по кончикам ее фарфоровых зубов, играя с ее языком, умело и терпеливо разжигая ее.