А она принялась танцевать. Но это не был определенный, известный танец.

Его даже нельзя было назвать танцем в собственном смысле слова. Это были еще не совсем уверенные, медленные движения тела, которое только-только постепенно пробуждалось.

Зрителей не покидало ощущение, что номер буквально висит на волоске.

Достаточно было какого-нибудь пустяка: кашля, смешка, неловкого жеста — и все очарование исчезнет.

Оставалось проделать самое трудное. Селита это знала лучше, чем кто-либо другой, ибо она никогда не соглашалась обнажать свою грудь.

Затем последовал долгий и глубокий вздох. Бросив тревожный, перепуганный взгляд в окружающую ее темноту, Мадо завела руку за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер.

Именно с этого мгновения Селита почувствовала, что прокусила губу до крови, ибо она ясно поняла, что новенькая выиграла партию. Никогда еще ей и никому другому не удавалось держать публику в таком напряжении.

Внезапно после удара тарелок Джианини, у которого даже выступил пот на лбу, переменил темп музыки, и инструменты стали воспроизводить нечто похожее на прерывистое дыхание, сперва робкое, жалостливое, а затем в нем постепенно начинали звучать торжествующие нотки.

Не об этом ли моменте мечтала девушка из Бержерака, когда покидала родительский дом с твердым намерением заниматься стриптизом? И не от этих ли ласкающих ее тело взглядов она впадала в транс?

В отличие от Мари-Лу она не имитировала любовный экстаз, а искренне его переживала с таким видом, будто бросает вызов тем, кто смотрит на нее. Видно было, как по ее телу пробежала дрожь, и все мужчины и даже женщины, забыв об ее обнаженной груди, о ее животе и бедрах, внимательно следили за тем смятением, которое читалось в ее зрачках.

Когда же она рухнула на колени, все встали, некоторые даже зааплодировали, но их заставили прекратить, ибо в это время Мадо с полузакрытыми глазами всем своим телом вела какую-то таинственную борьбу, пока не опрокинулась на спину без сил.

Это зрелище захватило Селиту, как и всех остальных, что только усилило ее бешенство. После напряженной паузы зал разразился такими овациями, что задрожали стаканы на столиках. Люди били в ладоши, топали ногами, что-то выкрикивали, приподнимались на цыпочки, чтобы лучше разглядеть безжизненно поникшее тело девушки.

— Дамы и господа…

Голос Джианини терялся в общем шуме.

Обеспокоенный мсье Леон, которому от выхода больше ничего не было видно, кинулся в толпу.

— Отлично, малышка!

Он был так потрясен, что Селита и Флоранс переглянулись.

Хозяин протянул руку Мадо, помог ей подняться, собрал ее одежду и повел девушку к двери, ведущей в служебное помещение.

Зрители продолжали аплодировать. Тогда оркестр по указанию Джианини заиграл танец самба, что привлекло пары на танцевальную площадку, зажегся яркий свет.

Флоранс не было у кассы. Она, должно быть, отправилась туда, где находились ее муж и Мадо. Наташа, которая проходила мимо, тихо прошептала:

— Ну, старушка, ты как в воду глядела…

Селита вспомнила, как сегодня она им объявила, что новенькая может занять место одной из них. Сказала просто так, чтобы их позлить.

Но Мадо Леруа угрожала занять не просто чье-то место, а именно ее, Селиты. Мадам Флоранс тоже это поняла. Как бы они ни ненавидели друг друга, но боролись они обе за одного и того же мужчину, и в такой ситуации, как эта, становились союзницами.

Как обычно после окончания первого сеанса, начиналась суматоха. Часть посетителей требовали счет, и Жюль метался от столика к столику, а Франсина сновала по залу, разнося пальто и меха, хранившиеся в гардеробе.

Никто не обращал внимания на сумочку из черной лакированной кожи, лежавшую около пустого стакана на столике, за которым сидела Мадо. Эта совсем новенькая сумочка заинтриговала Селиту еще днем, поскольку она не вязалась с поношенной одеждой девушки.

Нельзя сказать, что сработала интуиция, скорее, это было не более чем простое любопытство. Ничто не мешало ей устроиться за соседним, свободным столиком — обычным местом «завлекательниц», которые заставляли посетителей заказывать выпивку. Но сейчас Мари-Лу была занята в другом конце зала со своими двумя клиентами, а Наташа находилась у стойки, где убеждала выпить какого-то американца, который только что зашел и счел было, что вечер уже закончился.

— Ты не принесешь мне виски, Жюль?

— Одну минуту, мадмуазель Селита. Я должен сперва дать сдачу.

Сумочку она уже преспокойно держала на своих коленях, так что можно было подумать, что это ее вещь. Пошарив в ней, она нашла медную пудреницу, покрытую эмалью, носовой платок, два письма, таблетки аспирина, вату и почти пустую пачку сигарет.

Почему она взяла одну из трех оставшихся в пачке сигарет и закурила ее?

Из вызова? Или в отместку за зло, причиненное ей появлением новенькой?

Она сунула пальцы во внутренний боковой карман сумочки и вынула оттуда маленький картонный квадрат. На нем было написано печатными буквами: «Галери Лафайет», а чуть ниже был виден фиолетовый оттиск цены: 4450 франков».

Когда Жюль вернулся, сумочка Мадо уже находилась на прежнем месте, а Селиты в зале не было. Она проскользнула к выходу. Эмиль занимался выходящими посетителями и не успел ни о чем спросить ее, когда девушка пробегала мимо.

Узкая лестница, слишком узкая для проезда автомобилей, застроенная старыми домами, в которых давно погасли огни, вела в сторону Рыночной площади.

Уже прибыло несколько грузовиков, готовых к разгрузке. Двое мужчин в потертых кожаных куртках и фуражках ели бутерброды и пили кофе с лимоном в баре «У Жюстина».

— Дай мне один жетон для телефона.

Он заметил, что лицо ее осунулось, глаза лихорадочно горели, но никак это не комментировал, только внимательно следил за ней, пока она не зашла в телефонную кабину.

— Алло! Это полиция? Сегодня утром в Галери Лафайет на улице Фош была украдена дамская сумочка стоимостью четыре тысячи четыреста пятьдесят франков… Воровка находится в настоящий момент в кабаре «Монико», где она только что исполнила номер стриптиза… Ее зовут Мадо Леруа…