Когда же наконец прибыла в Уайт-Уэбс сама новая хозяйка, то выяснилось, что она является ревностной католичкой и не дает себе труда скрывать это. Одна из комнат Уайт-Уэбса была превращена в католическую часовню, повсюду можно было заметить книги религиозного содержания. Однако это видеть могли лишь посетители Уайт-Уэбса, а они все были католиками, что, впрочем, не могло вызывать особых подозрений — преследуемые сторонники старой веры стремились держаться друг за друга, особенно учитывая нередко враждебные отношения с протестантами. К тому же надо заметить, что это были месяцы и годы, когда казалось, что репрессивные законы против католиков не переживут старую королеву и что ее наследник Яков, сын Марии Стюарт, как об этом ходили упорные слухи, прямо обещал вскоре эти законы смягчить или даже отменить вовсе.
Относительно самой госпожи Перкинс любопытствующие соседи, если и находились такие, мало что могли сообщить. Оставалось даже неизвестным, была ли она замужем. В числе ее посетителей находился некий мистер Перкинс, часто приезжавший в Уайт-Уэбс и не раз остававшийся там на довольно длительное время. Кем он приходился хозяйке, не знали даже слуги. У госпожи Перкинс и, следовательно, мистера Миза была проживавшая вместе с нею сестра Элен, супруга лондонского купца Томаса Дженгинса, низкорослого рыжебородого человека. Он изредка навещал свою жену и вносил значительную часть арендной платы за Уайт-Уэбс. Иногда происходили неожиданные переименования. Мистер Миз, например, вдруг приказал отныне называть его Фармером, а один из гостей неосторожно назвал его отцом Валеем. Миссис Перкинс оказалась Энн Уокс, незамужней дочерью католического лорда, а ее сестра — женой богатого эсквайра Бартоломея Бруксби, фигурировавшего под именем Дженгинса. И главное, сам благообразный мистер Миз (он же Фармер) был не кем иным, как главой английской «провинции»
«Общества Иисуса» Генри Гарнетом. Иезуитами были его слуга Джон — опытный заговорщик Ник Оуэн — и священники Олдкорн, Фишер, Джерард и Гриивей, каждый из которых фигурировал под несколькими вымышленными фамилиями. Часто навещали Уайт-Уэбс и дворяне-католики — высокий энергичный Роберт Кетсби и маленький толстый человек, которого для конспирации называли просто Томом. Это был дворянин-католик Томас Винтер, недавно вернувшийся из поездки в Мадрид.
Многие современники полагали, что заговорщический центр оказался весьма уютным гнездышком для отца Гарнета, сплетенным его двумя аристократическими поклонницами — сестрами Уокс. Элен Бруксби родила сына, и королевский прокурор Кок впоследствии издевательски вопрошал, не появился ли ребенок на свет с тонзурой — выбритой макушкой, как у католических патеров. На подозрения наводили и весьма фривольные замечания, употреблявшиеся Гарнетом в переписке со своими духовными дочерьми, не говоря уже о грехе чревоугодия, в котором упрекнул провинциала (так называли главу «провинции» иезуитов) даже специальный расследователь, присланный орденом, отец Флойд. Он даже добавил многозначительно, что им «обнаружено чересчур много» — намек, который никак не желали и до сих пор не желают понять историки-иезуиты, немало потрудившиеся для очищения репутации Генри Гарнета…
Духовные упражнения отца Гарнета подвергались нападкам не только впоследствии со стороны властей, но и еще ранее из лагеря старо католиков — той части английских католиков, которая осуждала иезуитов за стремление способствовать новой попытке испанского вторжения. Один из лидеров старокатоликов, патер Уильям Уотсон, опубликовал трактат под названием «Десять щекотливых вопросов», в котором обличал честолюбие Гарнета. Отвечавший ему от имени иезуитов Парсонс обвинил старокатоликов в глупости, педантизме, а также в пьянстве, разврате и даже краже оловянной посуды. Одним словом, отношения между обеими католическими группами были довольно далеки от христианской любви и всепрощения. Поэтому, хотя обе стороны строили заговорщические планы, они действовали в полной тайне друг от друга. И если иезуиты стремились проникнуть в секреты старокатоликов, то, вернее всего, для того, чтобы выдать их правительству.
Лидеры старокатоликов Уильям Уотсон и Уильям Кларк составили грандиозный, но довольно нереальный план: собрать под Лондоном католическое дворянство и подать Якову петицию, в которой содержалась бы верноподданническая просьба о возвращении короля в лоно святой церкви и об… изгнании иезуитов. План этот был встречен очень холодно влиятельными католическими дворянами. В заговор удалось вовлечь всего несколько человек, в том числе некоего Грифина Меркема, бывшего офицера, лишенного средств и опустившегося от пьянства человека. К заговору примкнул, правда, и уже известный нам Бартоломей Бруксби, но он явно сделал это по наущению иезуитов.
Не добившись поддержки католиков, Уотсон и Кларк решились на еще более авантюрный шаг, пытаясь привлечь к заговору протестантских вельмож — соперников Роберта Сесила, выступавших против политики примирения с Испанией, которую тот начал проводить после вступления на престол Якова I.
Отцу Уотсону удалось возлечь в свое опасное предприятие зятя Сесила — Джорджа Брука. Он был четвертым, самым младшим сыном губернатора южных портов лорда Уильяма Кобгема, участвовавшего в раскрытии «заговора Рндольфк». Тот умер в 1597 г., и его титул, а также должность губернатора унаследовал старший сын Генри, которого Брук также предполагал втянуть в ряды заговорщиков. Однако и Генри Кобгем, и оппозиционные вельможи — лорд Грей, Уолтер Ралей и другие — отказались от участия в заговоре. Но они и не донесли о нем властям. Зато это охотно сделал Гарнет. Получив подробную информацию от Бруксби, иезуит через своего подчиненного — отца Барнеби передал ее англиканскому епископу Ричарду Банкрофту. А это было все равно, что сообщить эти сведения самому Роберту Сесилу. Суд, как обычно, вынес всем обвиняемым в заговоре смертный приговор, хотя против Ралея единственным доказательством были, как мы уже знаем, показания Генри Кобгема, которые тот вдобавок то подтверждал, то брал обратно в ходе предварительного и судебного следствия.
29 ноября 1693 г. в Винчестере взошли на эшафот Уильям Уотсон и Уильям Кларк, а 5 декабря — Джордж Брук. Казнь сэра Грифина Меркема, лорда Грея и лорда Кобгема была назначена на утро 9 декабря, но еще 7 декабря Яков подписал помилование осужденным. Их поочередно выводили на плаху, ждали, пока они закончат последние приготовления к смерти, произнесут слова предсмертной молитвы и обратятся с исповедью к присутствующим, а потом уводили в соседнее помещение, где сообщали о королевской милости.
Сохранилось письмо Джорджа Брука к Сесилу, в котором наряду с жалобами упоминаются и услуги, оказанные заговорщиком министру, и данные тем обещания. Из этого письма отдельные исследователи делали вывод, что Брук был агентом Сесила. На эшафоте он стал произносить какие-то «странные слова», которые стража и палачи не дали услышать толпе.
Быть может, иезуиты решили выдать заговор старокатолической партии не только из вражды к ней, но и для того, чтобы отвлечь внимание от собственных планов государственного переворота. Эти планы, как считают, возникли первоначально у богатого молодого католического сквайра Роберта Кетсби. В юности он был рьяным прожигателем жизни. Однако, получив в двадцать лет после смерти отца большое наследство, беспутный кутила как будто переродился. Вместо праздного, беспечного гуляки появился надменный аристократ и религиозный фанатик с горячим сердцем и холодной головой, зрело обдумывавший свои планы и решивший использовать любые средства для достижения католической реставрации. В числе других дворян-католиков Кетсби принял участие в мятеже Эссекса, за что был приговорен к выплате огромного денежного штрафа в 2,5 тыс. ф. ст. Но неудача только укрепила его решимость. Сжигаемый жаждой действий, он не желал считаться с малоблагоприятной обстановкой: ни Испания, ни папа не проявляли прежнего рвения в борьбе за возвращение Англии в лоно католицизма.
