- Ну погоди! Ты скоро перестанешь чочокать, - пригрозил Сикстен, еще сильнее сжав его руку. - Не беспокойся, мы из тебя вытрясем, что это значит.
- Будь сильным! Будь стойким! - кричал Калле.
- Держись, держись, мы скоро придем! - кричала Ева Лотта.
И сквозь запертую дверь услыхали они последние слова своего предводителя:
- Да здравствует Белая Роза!
А следом за этим:
- Отпусти мою руку! Я следую за вами добровольно. Я готов, господа!
Потом они больше ничего не слышали. Великая тишина воцарилась над их тюрьмой. Неприятель покинул дом, захватив с собой предводителя Белой Розы.
4
Разумеется, Алые намекнули, что Калле и Ева Лотта останутся там, куда их посадили, пока мхом не порастут. Но это, вероятно, сказано было не слишком буквально. Даже в войне Роз ребята вынуждены были принимать во внимание весьма обременительный и постоянно мешающий элемент, именуемый родителями. Конечно, в глубине души благородным воителям бывало досадно, когда в разгар самых жарких сражений приходилось прекращать боевые действия, отправляться домой и есть жаркое и кисель из ревеня. Но родители раз и навсегда решили, что дети, как бы там ни было, должны соблюдать время трапез. И неписаным правилом войны Роз являлось, что нужно смириться с этими дурацкими родительскими требованиями. А не сделав этого, рискуешь очень серьезным перерывом в военных действиях!
Ведь родители обладают таким безграничным отсутствием такта, что спокойненько могут запретить тебе выходить из дома в тот самый вечер, который станет решающим в битве за Великого Мумрика. Да и вообще родители прискорбно мало разбираются во всех этих Великих Мумриках, даже если в их собственных детских воспоминаниях о Прерии, словно случайная полоска света, брезжит иногда искра их былого, ныне померкнувшего разума.
Когда Алые ушли вместе с Андерсом, оставив Калле и Еву Лотту запертыми в пустой комнате необитаемого дома умирать с голоду, то это, следовательно, означало лишь то, что они будут умирать примерно два часа или, другими словами, до семи часов вечера. В семь часов как у бакалейщика Блумквиста, так и у пекаря Лисандера, да и в других домах городка, обильно и питательно обедали. За некоторое время до рокового удара часов Сикстен пошлет Венку или Юнте крайне тихо открыть дверь пленникам. Поэтому Калле и Ева Лотта с непоколебимым спокойствием смотрели в глаза голодной смерти. Но быть запертыми таким гнусным образом казалось им оскорбительным. Кроме того, это означало окончательную, сокрушительную победу Алых. Их превосходство именно сейчас, когда они взяли в плен и увели с собой предводителя Белых Роз, было, по правде говоря, катастрофическим. И даже то, что Великим Мумриком владели теперь Белые Розы, не могло уравновесить этот позор.
Ева Лотта с горечью смотрела в окно вслед уходившим врагам. Они шли, окружив со всех сторон предводителя Белой Розы. Они шагали вперед боевым шагом по земле, поджариваемой солнцем Прерии, по дороге к городу. И вскоре исчезли вдали.
- Интересно, куда они его поведут? - спросила Ева Лотта.
- Ясное дело, в гараж Сикстена, - сказал Калле и огорченно добавил: - Будь у нас хотя бы газета или еще что-нибудь!
- Газета! - раздраженно сказала Ева Лотта. - Читать газету, когда надо попытаться выбраться отсюда!
- Ты абсолютно права, - согласился с ней Калле. - Нам надо выбраться отсюда. Поэтому мне и нужна газета.
- Думаешь, там будет что-нибудь про то, как лучше спускаться по стенам домов?
Ева Лотта свесилась из окна, чтобы смерить взглядом расстояние, отделявшее их от земли.
- Ясное дело, прыгнем - разобьемся, - продолжала она. - Но тут уж ничего не поделаешь!
Калле вдруг удовлетворенно свистнул.
- Обои! О них я и не подумал. Они сгодятся.
Он быстро сорвал большой кусок отклеивавшихся обоев. Ева Лотта удивленно смотрела на него.
- В восемнадцатом веке это были, верно, очень красивые обои! - сказал Калле.
Наклонившись вниз, он просунул большой кусок обоев в щель под дверью.
- Азбука сыскного дела, - заявил он, вытаскивая из кармана складной перочинный нож.
Выбрав самое маленькое и самое тонкое лезвие, он осторожно сунул его в замочную скважину. С наружной стороны двери послышалось легкое звяканье. Это упал на пол ключ.
Калле снова втянул обои в комнату, и действительно на них лежал ключ. Он упал туда, куда надо.
- Как говорится, азбука сыскного дела, - сказал суперсыщик Блумквист, намекая тем самым Еве Лотте на то, что его деятельность сыщика вынуждает его ежедневно открывать запертые двери тем или иным хитроумным способом.
- О, Калле, мы победим! - восхищенно воскликнула Ева Лотта.
Калле отпер дверь. Они были свободны.
- Но мы не можем двинуться в путь, не попросив извинения у Алых, - сказал Калле.
Он выудил огрызок карандаша из неистощимого кармана своих брюк и протянул его Еве Лотте. И она написала на обратной стороне обоев:
«Упрямые черепушки, именуемые Алыми Розами! Ваши попытки заняться выращиванием мха позорно провалились. Примерно пять минут и тридцать секунд мы ждали, что мох начнет расти, но нам надоело, и мы уходим. Жалкие сопляки, разве вы не знаете, что Белые Розы умеют проходить сквозь стены?»
Тщательно закрыв окно, они набросили крючки, затем заперли дверь снаружи, оставив ключ в замочной скважине. На ручку двери повесили прощальное письмо.
- Придется им поломать голову. Окно закрыто изнутри, а дверь заперта снаружи - ну и удивятся же они, как мы выбрались оттуда, - сказала Ева Лотта, замурлыкав от удовольствия.
- Очко в пользу Белой Розы, - воскликнул Калле.
* * *
В гараже Сикстена Андерса не оказалось. Калле и Ева Лотта чрезвычайно осторожно провели рекогносцировку, чтобы узнать, как освободить оттуда Андерса. Но гараж стоял все такой же тихий и пустой, как всегда.
Мама Сикстена развешивала в саду выстиранное белье.
- Не знаете ли вы, тетушка, где Сикстен? - спросила ее Ева Лотта.
- Да нет, но он был здесь недавно, - ответила почтмейстерша. - Вместе с Бенкой, Андерсом и Юнте.
Алые явно увели своего пленника в более надежное место, но куда?
Ответ находился совсем рядом с ними. Калле увидел его первым. В зеленую лужайку был ввинчен перочинный ножик и на его острие торчал маленький клочок бумаги. Это был ножик Андерса, и Калле, и Ева Лотта тотчас узнали его. А на клочке было написано одно-единственное слово: «Юнте».
Предводителю Белых Роз удалось в какой-то - миг, когда за ним не наблюдали, оставить это лаконичное сообщение своим соратникам.
Калле глубокомысленно наморщил лоб.
- Юнте! - сказал он. - Это означает только: одно: Андерс сидит в плену - у Юнте дома.
- Да ты что? - спросила Ева Лотта. - Если он сейчас у Юнте, то куда хитрее было бы написать «Бенка», а вовсе не «Юнте».
Калле не ответил на это ни слова.
Юнте жил в той части города, которая называлась Плутовская горка. Там в небольших лачугах ютились не самые сливки общества в этом городе. Но Юнте и не претендовал на то, чтобы принадлежать к ним. Он вполне довольствовался покосившейся лачугой, где жила его семья, лачугой, вмещавшей комнату с кухней в нижнем этаже и маленькую мансарду наверху. Мансарда была обитаемой только летом. Зимой там было слишком холодно. Но сейчас на дворе стоял июль, и в мансарде было жарко, словно в свинцовых тюремных камерах Венеции, и, следовательно, она очень подходила для мучительного допроса. Юнте имел единоличное право на мансарду. Здесь он спал на простой походной кровати, здесь была его модельная полка, сбитая из ящиков из-под сахара, здесь он хранил свой склад детективов и коллекцию марок, и все самое дорогое, чем владел в этой жизни. И ни один король не мог бы быть более доволен своим дворцом, чем Юнте своей маленькой каморкой, где неподвижно застыл теплый воздух, а на потолке жужжали мухи.
