Куинлен повернулся к Коннору:
– Не лучше ли тебе пойти за женой?
– Она не уйдет далеко от солдат моего брата.
– Я думаю, она как раз надеется, что ты пойдешь за ней.
– Пошло оно все к черту, – пробормотал Коннор Но в следующую же секунду он передумал и, раскидав мужчин в разные стороны, широкими шагами устремился вслед за женой.
Ему пришлось пройти больше, чем он ожидал. Он увидел Бренну далеко от поляны, она привалилась к дереву и казалась совершенно уничтоженной. Ему не понравилось это. Он почувствовал свою вину и с благодарностью подумал – хорошо еще, что она не плачет.
Она предостерегающе подняла руку, запрещая ему подходить ближе, но он подошел и подхватил ее на руки.
Коннор ожидал сопротивления, но Бренна опять удивила его – ее руки обвились вокруг его шеи, она положила голову ему на плечо и снова стала нежной я покорной.
– Мой брат говорил мне, что ни одна женщина в здравом уме не выйдет за меня замуж. И если ты действительно собиралась пойти за своим сундуком, то я должен сказать…
– Что я не в здравом уме? – закончила она. – Если и так, я не виновата. Ты, довел меня до этого, Коннор.
Он невольно улыбнулся. Жена бросила ему непростительный упрек.
– И ты собралась уйти?
– Я хотела немного побыть одна. Ты понял, да? Нет, он не понял, но решил притвориться. – Да.
– Я так давно не была одна. Ты и это понял?
– Да, понял. – А кто эти два солдата, которые идут за мной?
– Часовые моего брата. Ты на земле Алека, если помнишь. Ничего такого Бренна не помнила. Она вдруг зевнула и обратила внимание на кое-что поважнее.
– Кажется, я потеряла туфельку. Не понимаю, как это могло случиться.
На сей раз он не удивился – она забывала свои вещи где попало – Я найду ее. Бренна, а из-за чего на самом деле все так вышло? Ты сама знаешь, о чем я.
– Ты хочешь спросить, есть ли другая причина, почему я так разозлилась?
Именно об этом он ее только что спросил. Разве нет?
– Да.
Она принялась перебирать волосы у него на затылке, размышляя, как бы ответить, чтобы он понял. Коннор сомневался, что жена отдает себе отчет в том, что делает, но ее ласка была ему очень приятна.
– Сейчас я понимаю, что меня так взволновало. А тогда – нет. Он возвел глаза к небу. Получить от нее ясный прямой ответ – тяжелое дело.
– И? – подсказал он.
– И сундук, и седло, и моя лошадь – подарки членов моей семьи. Ты пытаешься их отнять у меня, а я не могу этого позволить, я еще не готова.
– Что я отнимаю у тебя?
– Мою семью.
– Бренна…
Но она не дала ему продолжить:
– Ты собираешься все это отнять у меня, да? Но если я тебе это позволю, с чем я тогда останусь?
– Со мной.
То, как, ни секунды не раздумывая, Коннор ответил ей, потрясло Бренну. Однако она еще пыталась сопротивляться. Она не хотела поменять свою семью на него.
– У тебя есть я. – Его голос звучал твердо и настойчиво. Бренна подняла глаза на Коннора, и ее детское стремление ухватиться за старое, хорошо знакомое, казалось, начало улетучиваться. Выражение его глаз гипнотизировало Бренну. Она видела в них только нежность и незащищенность.
– Ты есть у меня, Коннор?
– Да, девочка, конечно.
И тогда она улыбнулась, отбросив все сомнения. Коннор говорил от души, и она поверила ему. На сердце у нее стало тепло и радостно. Таким она видела его только раз, в их первую брачную ночь, когда он обнял ее и занялся с ней любовью. Тогда воин исчез, растворился, она обнимала мужчину. Сейчас он снова готов преподнести ей этот волшебный дар, как же могла она противиться?
Бренна умиротворенно кивнула, соглашаясь с ним. Она наконец поняла, что то, что она делает, – дело святое и правое, благословленное церковью, самим Богом в ту минуту, когда отец Синклер соединил их как мужа и жену. И хотя она продолжала твердить себе, что из сложившихся обстоятельств надо извлечь все самое лучшее, она призналась, что только сейчас начинает воспринимать всерьез свое замужество.
Больше ей нечего бояться за будущее и отчаянно цепляться за прошлое. Как только Бренна приняла такое решение, с ней произошло удивительное превращение – она добровольно, с готовностью отдала себя Коннору.
– Что ж, Коннор Мак-Алистер, теперь я твоя. Я решила, что ты можешь получить меня.
Она закрепила свое обещание поцелуем, несмотря на приказ никогда не целовать мужа без разрешения, а отняв губы от его губ, уткнулась лицом ему в шею и закрыла глаза.
Больше он никогда не будет удивляться ничему, что услышит от нее, подумал Коннор. Она решила? Ага, пускай будет так.
– Мы с тобой, Коннор, начинаем все сначала, – прошептала она.
Ну вот, снова-здорово. Да о чем она толкует? Но если жена спрашивает его согласия, он должен его дать, дабы осчастливить ее. На самом-то деле ему не пристало волноваться, счастлива она или нет, но его это волновало. Коннор утешал себя надеждой, что, как только она привыкнет к новой жизни, сразу перестанет забивать себе голову всякой ерундой.
Коннор отстранился от дерева и посмотрел на жену. Сейчас она казалась безмятежной, что обещало на время покои и тишину. Он подумал: черт побери, что завтра сказать брату? Впрочем, имеет ли это вообще какое-то значение?
– Коннор! – Да?
– Я буду хорошо заботиться о тебе.
Он был поражен этими словами. И хотя ему стоило обидеться на нее, ведь это он должен заботиться о ней, а не наоборот, обещание ее прозвучало так искренне, что он понял – она хотела сделать ему приятное.
Бренна заснула прежде, чем он успел поставить ее на ноги. Она приникла к его груди, ее мягкие губы уткнулись в ямочку на его шее. Он вдруг ясно осознал, что ему нравится, как тесно она к нему прижимается, нравится слушать ее сонное дыхание – ему нравится в ней все. Сейчас, когда она не пытается с ним спорить, она такая милая и желанная. Бренна начинала доверять ему, иначе не заснула бы у него на руках улыбаясь. Сердце Коннора учащенно забилось.
Он понятия не имел, сколько времени простоял в лесу с драгоценной ношей на руках. К действительности его вернули первые раскаты грома. Он подобрал туфельки жены и направился в лагерь.
Его люди тем временем соорудили из кольев и сучьев каркас для шалаша, в котором поместилось бы трое взрослых, и накрыли его толстыми звериными шкурами, привезенными солдатами Алека. Шалаш стоял на дальнем краю поляны, входом он был обращен к лесу, чтобы перед глазами жены Коннора, когда она проснется, никто не маячил.
В углу укрытия лежали вещи Бренны, оставленные у ручья. Коннор кинул туда же ее туфли и чулки.
Она так крепко спала, что даже не пошевелилась, когда он раздевал ее. Коннор вздохнул: слишком поздно он понял, что ей надо бывать одной.
Как только он развязал ленточки, которые соединяли полы нижней рубашки, и она раскрылась до пояса, его взору предстала пышная молочно-белая грудь.
Коннор с трудом удерживал себя. Он хотел ее с самого утра, едва открыл глаза. Сейчас страсть захватила его целиком. Он долго боролся с собой, но когда среди ночи гроза разыгралась вовсю и Бренна, застонав во сне, перевернулась так, что оказалась на нем сверху, он понял – сражение продолжается. Она не могла быть осторожной даже во сне.
Рука его направилась к ее бедрам, и когда он начал раздвигать их, мечтая об одном, тогда лишь он понял, что делает, и заставил себя остановиться.
Он стал трясти жену, чтобы она проснулась и слезла с него. Бренна точно подброшенная села рядом с ним, совершенно сбитая с толку звуками дождя, барабанившего по крыше из шкур, и прошептала его имя.
– Все в порядке, Бренна, спи.
Его голос прозвучал сердито, о чем он очень пожалел. Но черт побери, он только что сделал открытие – он совершенно разучился владеть собой. А она, разумеется, не помогала ему обрести утерянное самообладание. Рубашка с одного ее плеча сползла до локтя, и… О Боже, помоги ему найти силы и не сдернуть с нее все! Каждый раз, когда молния рассекала небо, ее ослепительный свет проникал через незанавешенный вход, освещая роскошное тело жены.