Элисон была одновременно удивлена и тронута. Эта смуглая откровенная девушка так не похожа ни на кого из тех, кого она знала, но в ее словах читалось искреннее дружелюбие, и настроение Элисон чуточку улучшилось. Ей было всего шестнадцать лет, и, хотя ее старательно готовили к подобным обязанностям, перспектива взвалить на свои плечи ответственность за такое громадное поместье, как Конингтон, втайне страшила Элисон. Слабое здоровье леди Конингтон давно вынудило ее передоверить все деятельные хлопоты по ведению домашнего хозяйства своей кузине и компаньонке мисс Мэри. Но мисс Мэри состарилась и была бы рада передать бразды правления жене Даррелла. Элисон, лишенная поддержки матери и сестер, слишком робкая, чтобы поделиться своими переживаниями с мужем или с леди Конингтон, отчаянно нуждалась в человеке, на которого могла бы положиться, и с благодарностью ухватилась за предложенную Черити дружбу. У Элисон был мягкий, податливый характер, и она ощущала в своей младшей подруге силу духа, которой так не хватало ей самой.

В последующие дни Даррелл и его родители с удовлетворением наблюдали за крепнущей дружбой двух девушек. Черити вскоре привыкла относиться к Элисон покровительственно, хотя было кое-что в ее новой подруге, чего она никак не понимала. Черити не просто удивилась — ее потрясло, что Элисон все еще побаивается своего мужа. Для самой Черити, при ее характере и давнем обычном товариществе с Дарреллом, такая вещь казалась невероятной. Черити обожала Даррелла и смотрела на него как на старшего брата, что не мешало ей поддразнивать его, спорить с ним, а то и вовсе поступать назло. Застенчивость Элисон, ее неизменная почтительность и уважение к его желаниям, напряженное, до потери дыхания, стремление угодить ему озадачили Черити и даже вызвали легкое презрение.

Да еще эта ее робость! В Конингтоне, как в любом большом поместье, была своя конюшня с превосходными лошадьми, были гончие и соколы. И Черити не знала страха ни перед самой норовистой лошадью, ни перед самой злой собакой. Она была отличной наездницей, скакала на лошадях Даррелла, как только предоставлялась такая возможность, и он уже давно посвятил ее во все таинства охоты. Элисон не находила в себе сил разделить их энтузиазм. Она чувствовала себя гораздо счастливее, погружаясь в мирные домашние хлопоты. Только желание угодить Дарреллу и сознание, что он о ней беспокоится, утруждает себя поиском особенно смирной лошади, заставляли Элисон выезжать с ними и осматривать окрестности своего нового дома.

Первая из подобных экспедиций оказалась вполне удачной: они ехали плодородными долинами, мимо ферм и домов, чьи обитатели были щедры на улыбки и уважительно приветствовали молодого сквайра и его жену. Однако для второй прогулки Даррелл, уступив просьбам Черити, выбрал дорогу, которая вела на север, к Дартмуру.

Черити завораживала эта местность — вересковые пустоши, суровый край, где водятся великаны и ведьмы, а по ночам, как гласят легенды, лают и воют среди скал призрачные собаки Йета, подгоняемые демоническими охотниками. Дикость вересковых пустошей находила самый живой отклик в ее воображении, хотя ей нравился и спокойный пейзаж вокруг дома. Старая няня Шенфилдов, от кого Черити и услышала эти волшебные легенды, рассказала ей также, что еще мальчиком ее отец любил скакать там верхом, и ничто не доставляло Черити такой радости, как делать то же самое.

Когда они подъехали к вересковым пустошам, Черити принялась пересказывать Элисон кое-что из этих легенд, причем с самыми лучшими намерениями, но она забыла о ее природной робости, и Дарреллу пришлось созерцать внезапную бледность жены и расширенные от ужаса глаза. Кончилось тем, что он резко велел Черити замолчать. Сообразив, какой эффект произвели ее сказки, Черити угрюмо пробормотала извинения, а затем, желая сгладить свой конфуз, пришпорила лошадь и пустила ее вскачь по ухабистой дороге через пустошь. Элисон, решив, что лошадь понесла, вскрикнула в тревоге, но Даррелл с улыбкой покачал головой.

— Успокойся, дорогая, Черити вернется в целости и сохранности, — уверенно заметил он. — Неужели ты думаешь, что я посадил бы ее на этого коня, если бы не знал точно, что она с ним справится? — Он вопросительно посмотрел на жену. — Она напугала тебя, да, своими сказками о духах и гоблинах?

Элисон огляделась вокруг и вздохнула. Они выехали из Конингтона в ясную погоду, а сейчас, хотя долина, оставшаяся позади, все еще купалась в солнечных лучах, у них над головами собирались тучи, а впереди расстилалась вересковая пустошь, дикая и опасная под грозно нахмурившимся небом.

— Она не хотела ничего плохого, я знаю, — тихо откликнулась Элисон, — но это место меня пугает. Как ей может здесь нравиться? — Она робко посмотрела на мужа. — Прости меня, если можешь, за такую глупость! Мне бы хоть чуточку ее смелости!

Даррелл рассмеялся, бросив на жену нежный и одновременно любопытный взгляд. Их брак, по обычаю тех дней, был устроен их отцами, но Даррелл считал, что ему чрезвычайно повезло с выбором нареченной. Он гордился красотой Элисон, а ее мягкий, робкий характер пробуждал в нем рыцарские чувства, так что лелеять и защищать ее казалось ему самой естественной вещью на свете. Грустная нотка последних слов не ускользнула от него, и. Даррелл, перегнувшись в седле, взял руку Элисон и быстро коснулся ее губами.

— Ты очень хороша такой, какая ты есть, — сказал он ласково. — И не смей думать, что я хотел бы видеть тебя другой. Черити отважная малышка, но она дикарка, сорвиголова, ей бы лучше родиться парнем, а не девушкой.

— Наверное, ей бы самой этого хотелось! — Элисон вспыхнула от удовольствия, услышав слова мужа, и теперь с обожанием подняла на него глаза. — Черити уже много значит для меня, но, признаюсь, в чем-то остается непостижимой. Она странное беспокойное дитя, ведь так? И ничуть не похожа на своих двоюродных сестер — ни характером, ни внешностью.

— Я бы сказал, у нее странная и беспокойная история, — ответил Даррелл. — Я слышал, что в характере ее отца было мало сходства со здравомыслящим братом. Роберт Шенфилд был, по всем отзывам, шальным парнем. Едва выйдя из мальчишеского возраста, он оказался замешан в скандале, который заставил его спешно покинуть эти места. В течение семи лет до его семьи доходили слухи о его проделках. А потом от него пришло письмо с сообщением, что он женился на француженке.

— На католичке? — испугалась Элисон: ведь даже к королеве Англии многие относились резко отрицательно и настороженно, поскольку она и француженка, и католичка, что ж говорить о других людях, разделявших ее веру.

Даррелл покачал головой:

— Нет, его жена была из семьи гугенотов, и все равно Джонатан Шенфилд не одобрил его выбора, в особенности потому, что отец девушки был решительно против этого брака. Роберт увез ее против воли отца, а значит, и без приданого. — Даррелл усмехнулся. — Возможно, «увез девушку» — не лучшее выражение, поскольку предполагает какое-то сопротивление с ее стороны. Моя мать расскажет тебе — а она слышала это от самой Маргерит Шенфилд, — что та сбежала из отцовского дома, переодевшись пажом, и пропутешествовала в таком виде до Англии. Стоит ли удивляться, что союз двух столь беспокойных натур произвел такую дочь, как Черити?

Элисон было явно не по себе, ведь ее благопристойное и упорядоченное воспитание не предусматривало подготовку к подобным откровениям. Сочувствие, однако, взяло верх над декорумом, и она сказала:

— Действительно, Черити вдвойне заслуживает жалости, она же сирота. Она вообще не знала родителей?

Даррелл покачал головой, следя взглядом за летящей во весь опор фигуркой Черити, совсем маленькой вдали.

— Нет, Роберта Шенфилда убили в драке в лондонской таверне меньше чем через год после женитьбы. Когда брат узнал об этом, он отправился в Лондон и нашел вдову почти в нищете. Он привез ее к себе в Маут-Хаус, где она умерла через несколько месяцев при родах. Я не помню ее, но моя мать близко сошлась с ней и испытывала к ней глубокое расположение.