Над Митей сжалились, выхлопотали ему место в детдоме, собрали миром, посадили в телегу и повезли в город Новосиль, где был детдом. Сборы все состояли в том, что Митю покормили на дорогу, сварили с собой несколько яичек, налили бутылочку молока и привели к подводе.

Возчик посадил сироту в телегу, посмотрел, как мальчуган испуганно озирается, подумал: не сбежал бы, чего доброго, хотел привязать его за ногу к тележной грядке, но решил, что не хватит ума у такого на побег, повёз его по прямому назначению, злобясь, что из-за такого ни на что не пригодного мизгиря ему приходится убивать драгоценный день, когда на полях в разгаре весенние работы, надо пахать, сеять, чтобы снова не повторился голод.

Лошади были худы, парой с трудом тянули телегу. По сторонам дороги чернели поля. На лугах зачинала зеленеть нежная молодая травка. В небе пели жаворонки и летали с криками «чьи вы» чибисы. Они злили возницу. Митя смотрел на птиц, отстававших от подводы. Ему казалось, что там, в городе, куда его везли, этих птиц не будет. На глазах у него появились слёзы.

— Не слезокапь, Митяй, — сказал возница. — В городе будешь человеком, а в деревне без отца с матерью погибнешь, вши заедят. Кому ты тут нужон? Никому. У каждого своих ртов хватает. И жизнь разлаженная. Не до тебя людям… Там тебя выучат, начальником станешь.

— Не хосю насяльником, — ответил Митя.

— А кем ты хочешь? — спросил возница.

— Пастухом хосю.

Возница рассмеялся.

— Чудак ты, Митяй. Нашёл дело. Коровам хвосты крутить каждый дурак сможет, а вот науку полезную постигнуть — тут, брат, голова нужна и городская жизнь. Без этого любому умнику эх-хе-хе и хо-хо-хо!

— Не хосю, — повторил Митя и повернулся лицом к задку телеги.

Митя смотрел на овражки, на придорожные кустики, деревья, на перекрёстки дорог, на посевы и перелески. Зажмуриваясь, он видел всю дорогу до своей деревни, казавшуюся прямой, словно холст, с уклоном туда, откуда они выехали. Внимательно Митя рассматривал деревни. И когда подвода выезжала за околицу, то на него наваливалась грусть, будто и эта деревня была его и он никогда больше в неё не вернётся.

Три деревни остались позади. Митя успокоился. Дальше от дома деревни уже стали казаться чужими и неприветливыми. Он оставлял их без сожаления, лишь примечал по-прежнему внимательно дорогу. Возница разговаривал иногда то о пашне, что хорошо мужик вспахал поле, то о зеленях: рожь перезимовала, не подмёрзла и не вымокла, хороший урожай будет. Говорил он и о садах, и о деревенских порядках или беспорядках, хвалил трудолюбивых и ругал лодырей, у кого крыши были провалившиеся.

— Первое дело, Митяй, — крыша над головой, — говорил он. — Когда по непогоде в избе не капает, жизнь раем бывает, а полило — в ад тебя поместили. Ты меня разумеешь?

— Ага, — отвечал Митя.

— Ага, — подхватывал возница, — хорошо без сапога, но на крепких ногах лучше в сапогах.

Проехали они ещё одну деревню. Лохматая чёрная собака провожала их до большого дубового леса. Какая-то ленивая и не злая собака. Она бежала следом, отставала, обнюхивая кусты, столбы граней, камни у дороги, и, словно вспомнив, что впереди чужая подвода, догоняла её, облаивала и опять отставала. В лесу вдруг послышался рёв быка. Митя встрепенулся, встал на коленки. Стада не было видно, а бык ревел, казалось, рядом.

— Ну, Митяй, берегись, — пристращал возница. — Бык одичавший. Встретится — телегу нашу перевернёт и нас закатает. Ты в пастухи ещё рвёшься. Эх ты…

— Бык хоросый, — сказал Митя. — Он заблудился. Ему скусно в лесу.

— Наговаривай, наговаривай мне, неразумный. Быку в лесу скучно! Он нас почуял — у него рога зачесались, вот и ревёт.

— Неправда, — ответил Митя. — Ему скусно.

Дорога через лес шла по дну оврага. Рядом с ней была глубокая протока. С боков промоин свешивались оголившиеся корни и уходили в землю. Корни были похожи на пастуший кнут. Митя смотрел на них и мечтал заиметь такой крепкий, гибкий и длиннющий кнут, чтобы издалека можно было пугать скотину звонким хлопком кнута, поворачивать куда надо.

— Этот зверь совсем рядом, — сказал возница, беспокоясь от страха. — Злая скотина, чёрт возьми. Я бы их всех порешил.

— Не, не злая, — возразил Митя.

— Скажи ещё мне. Не злая! Он от тебя только мокрое место оставит — встренься ему на ровной дороге.

— Не оставит. Он смирный. Это ему скусно.

Бык ревел и ревел. Где-то отзывалось эхо, казалось, что он в лесу не один, что их много и они наступают на проезжавшую подводу.

Дорога повернула влево, повернулся и овраг, и лесные склоны. За поворотом вдруг стало светло. Митя обернулся и увидал безлесье, цветущие на склонах поляны. На правом склоне чернел огромный бык. Он рыл копытом землю, поддевал дёрн рогом, разбрасывал комья по сторонам, и ревел.

Митя соскочил с телеги и пустился по склону вверх к быку.

— Ты куда? — закричал возница. — Стой на месте.

Митя обернулся, что-то сказал в ответ, но голос его не был услышан. Бык поднял голову и направился навстречу Мите, продолжая реветь.

— Митяй, погибнешь! Я за тебя не ответчик! — кричал возница и грозил: — Сейчас догоню — отлуплю как сидорову козу.

Митя подбежал к ореховому кусту, сломил веточку и пошёл к быку. Возница остановил у края поляны лошадей, встал в телеге на ноги и стал смотреть на своего подопечного.

Бык остановился и следил за мальчуганом. Когда тот сломил ветку и пошёл прямо к нему на рога, он нагнул к земле голову, приклонился в коленках и снова принялся разбрасывать сырой дёрн рогами и реветь устрашающе. Возницу пронял страх. Он предвидел верную гибель мальца, готов был броситься ему наперерез, но не хотел из-за него погибать добровольно, подумал, что можно будет отговориться, что бык напал сам, перевернул телегу и забодал Митяя. Он даже присмотрел промоинку, куда можно опрокинуть пустую телегу, наделать следов, если, случаем чего, начнут дознавать о происшествии.

Помахивая веточкой, Митя подошёл к быку и, как будто покропил водой, помахал над бычьим боком, стегнул легонько по костерцу, погнал быка вниз. Возница пустил лошадей вперёд, опасаясь быка.

«Дуракам ни громы, ни молнии не страшны, — думал он. — Их ни мороз и ни огонь не берёт, а мы люди простые, нам лучше подальше от всего».

Бык оборачивал голову, смотрел на Митю, успокоился и послушно сходил со склона на дорогу. Возница был далеко на лесной дороге, поджидая своего подопечного. Он решил, что Митя сгонит на дорогу быка и оставит его, но тот направил скотину в его сторону. Лошади потянули телегу дальше, сначала медленно, потом закрутился над головой в руке кнут, захлестал по лошадям и ход убыстрился. Митя тоже подстегнул быка. Возница встал на ноги и погнал лошадей ещё быстрее.

«Куда он уезжает? — думал Митя. — Я пешком не дойду до города. И не знаю туда дороги».

Мите было невдомёк, что его возница испугался быка. Митя хотел вернуться назад, но решил пройти лес. Такие овражные леса далеко не тянутся. И вскоре он вышел к ещё большему оврагу с узкой речушкой, вьющейся по каменистому руслу среди ивняка и камышей, зазеленевших среди старых будыльев.

Подвода стояла на горе. Бык пристал к воде и стал пить. Митя тоже припал к воде, сдул соринки и напился. Вода была светлая и холодная. Такую воду пить только в жаркую летнюю пору на горячей работе.

Внизу по оврагу паслось стадо. Бык оторвался от воды, поднял высоко голову, понюхал воздух, заревел грозно и пошёл к стаду. Митя по валунам, положенным поперёк реки, перешёл на другой берег и поднялся вверх.

— Ты что за шутки затеваешь? — набросился на Митю возница, направляясь ему навстречу с кнутом. — Надеру сейчас — сесть не на что будет.

— Ладно, надери, — сказал Митя и повернулся к вознице задом. — Он заблудился. И не брухачий он, смирный.

— Садись! Ехать надо, — рыкнул возница. — И вздумай с телеги соскочить — порешу!

Дальше они ехали молча. Митя стал вспоминать своё деревенское стадо, пастухов. К ним приходили наёмные пастухи из чужих деревень. Каждый по-своему стерёг стадо, у каждого были свои причуды и свои пастушьи особенности. Коров и овец с телятами и подтёлками было много, но в голодную пору стадо сильно убавилось, и в эту весну даже не наняли пастуха.