Когда главный гелемлаи, в ковбойской шляпе и длинных штанах под бубу, появляется на площади, все жители уже в сборе. Он торжественно расхаживает перед ними взад и вперед, размахивая жезлом из сухих трав и требуя приношений. Каждый из мужчин Тувелеу, произнеся требуемую обычаем речь, передает свой взнос на торжество.

Гелемлаи тем временем продолжают кружить по деревне в своих увесистых ошейниках. Они одновременно стараются добраться до билакоро и ускользнуть от наших камер. Они явно не хотят быть заснятыми и убегают, едва завидев нас. Мальчики шести-семи лет, еще не достигшие возраста инициации, визжат от радости и смотрят на нас с восхищенными улыбками: мы приводим в трепет гелемлаи, которых они так боятся.

Церемония продолжается добрую часть второй половины дня. Затем защитительный барьер внезапно расступается, все билакоро в едином порыве бегут к лесу, их преследуют гелемлаи, которых Жану на этот раз удается заснять.

Вернувшись в деревню, дети толпятся в нашей хижине. Звонкими голосами они повторяют хором одно и то же непонятное нам слово.

— Что они говорят? — спрашиваю я Вуане.

— Охотники на гелемлаи. Они прозвали вас так, потому что вы наводите страх на гелемлаи.

Дети устраиваются вокруг нас, но входит Зэзэ и знаком приказывает им уйти. Он хочет поговорить с нами наедине. Он дает нам совет, который только подтверждает принятое нами накануне решение. Мы должны пойти к вождю кантона Уламаи, ответственному за большую татуировку этого года, и добиться его поддержки. Это совсем еще молодой человек, своим назначением обязанный белым; по мнению Зэзэ, он ни в чем не сможет нам отказать. Вуане проводит нас к нему, а слишком скомпрометированный теперь Зэзэ останется в Тувелеу и будет «греться» с помощью Вэго. Мы выйдем завтра.

После очень утомительного перехода мы прибываем к месту назначения. Кантональный вождь, ужо извещенный о нашем прибытии, выходит навстречу. Он выглядит нервным и болезненным. Его приветствие кажется неискренним, как и он сам. Вождь вооружен огромной тростью, на его черепе, словно тюбетейка, водружен баскский берет. Он принимает нас в хижине, убранство которой представляет собой любопытный компромисс между классическим стилем тома и столовой в стиле Генриха Второго. Красные оборочки украшают тяжелую мебель работы местных мастеров. Фотографии забытых кинозвезд соседствуют на стене с портретами сошедших со сцепы политических деятелей. Вождь усаживается за широкий письменный стол, покрытый расшитой цветами скатертью, мы садимся на стулья ^напротив. Как все кантональные вожди, он довольно бегло говорит по-французски, но попреки ожиданию не осведомляется о цели нашего визита и без конца рассыпается в любезностях. Мы вынимаем классический подарок — бутылку рома. С хмурым и раздраженным видом он бормочет какую-то благодарность и прячет бутылку в выдвижной ящик стола. Я никогда не видел, чтобы тома поступал таким образом. Спиртное пьют, а не прячут в запас, это не в характере людей этого народа. Как только мы заводим речь о татуировке, вождь под предлогом необходимости заняться нашим обедом и жильем прерывает беседу.

— Здесь живет великий шарлатан, — заявляет Вуане, когда мы выходим на площадь. — Я должен с ним увидеться.

В темной хижине уже собралось несколько стариков. Они дружески здороваются и подвигаются, чтобы дать нам место. Тут я уясняю себе, как относятся к нам тома. Они безоговорочно принимают нас в своей среде, по — странное противоречие — отказываются допустить к своим тайным обрядам.

Колдун в засаленном бубу расстилает перед нами циновку и рассыпает на ней песок. Прикрыв глаза, молча, он добрых полчаса водит пальцами по песку, чертя кабалистические знаки, очень похожие на знаки геомантов [41] Северной Африки. Когда не остается свободного места, он широким жестом стирает все и начинает сызнова.

Наконец он начинает медленно говорить. Вуане, широко раскрыв глаза, внимательно слушает. Он зачарован так же, как в тот вечер, когда Вирэль гадал ему на картах. Затем он поворачивается к нам.

— Я должен сделать подарок женщинам моей семьи и убить белого петуха на могиле отца. Потом все пойдет хорошо и я, быть может, стану кантональным вождем.

Я уже собирался спросить о нашей судьбе, но ответ оракула разочаровал меня. Я ждал гораздо более интересных откровений.

В проеме двери возник тощий силуэт кантонального вождя.

— Обед готов, — просто сказал он.

Мы пошли за ним в маленькую хижину, безупречно убранную и подметенную. На полу посреди хижины нас ожидали миска риса и традиционный цыпленок в пальмовом масле. Мы не захватили с собой никаких приборов и уселись на корточки, чтобы есть, как тома, руками.

Через несколько минут наш хозяин все с тем яге отсутствующим видом приходит проститься: срочное дело призывает его в другую деревню.

Мы вышли из деревни вместе с ним. Как мы ни старались добиться ясного ответа, маленький вождь все-таки сумел выкрутиться.

— Хижина для вас у меня всегда готова, — сказал он. — Я не знаю, когда состоится татуировка, и не могу разрешить киносъемку. Нужно сначала поговорить со стариками. Потом я вам скажу.

Мы не успели и рта раскрыть, как он свернул в сторону и углубился в чащу.

Вуане задыхается от возмущения:

— Маленький вождь врет. Через неделю все знахари и колдуны будут в его деревне но случаю праздника, он это знает, п, если он хочет, он может приказать старикам.

Над Тувелеу тяжелое однообразно серое небо. Мы принимаем последнего утреннего больного. Подходит какой-то человек и протягивает адресованный лично мне пакет со штампом округа Масента. Я нервно вскрываю конверт. Тони и Жан читают через мое плечо. Начальник округа срочно требует моей явки. Подробностей никаких. Вуане внимательно смотрит на наши озабоченные лица.

— Плохо? — спрашивает он.

— Нет, ничего, нас хочет видеть начальник округа.

Оп сразу же успокаивается. По его мнению, белые всегда договорятся между собой.

Мы возвращаемся в хижину, чтобы посовещаться. Начальник округа несомненно хочет вручить мне свое решение прервать наши съемки. Я должен сейчас же уехать и попытаться добиться отсрочки. Тони и Жан в мое отсутствие снимут переходные планы, необходимые для монтажа фильма, и запишут на магнитофон все, что им удастся, в самом Тувелеу.

Я так встревожен, что тут же отправляюсь в путь, забыв о начинающемся приступе малярии и о том, как далеко идти. Жарко. Я быстро шагаю босиком, неся в руках ботинки из «кожи грузовика», по-спартански выкроенные из старых шип, которые диула продают на рынке.

Я едва смотрю на то, что окружает меня. Как я выпутаюсь в Масента? Вдруг правая нога погружается в шевелящуюся магму. Прыжок. Слишком поздно…. Я наступил прямо на колонну муравьев. Нога уже покрыта ими выше щиколотки. Давлю их, ожесточенно стряхиваю, но челюсти «солдат» остаются в коже. Жгучая боль поднимается к бедру. Ни в коем случае нельзя останавливаться. Прихожу в Бофосу хромая. Нога от лодыжки до бедра наполовину парализована.

На счастье, сегодня четверг, базарный день, и я быстро нахожу грузовик, который довезет меня до Масента. Путешествие тяжкое: дергающая боль от укусов охватывает бок.

Городок как будто заснул под свинцовым небом. Я иду на почту, чтобы, пользуясь случаем, забрать последние поступления. Служащие, сидя у двери, играют в белот, дымя сигаретами. Я удивлен.

— Ведь в Вознесение не работают, — говорит мне один из них.

Мы давно живем вне календаря. Я уже как-то потерял представление о праздниках и торжественных днях.

Можно ли явиться к начальнику округа в праздничный день в моем лесном наряде: ботинки из «кожи грузовика», старые шорты и порванная рубашка, всклокоченные шевелюра и борода? Но мне хочется сегодня же узнать решение, и я направляюсь к резиденции начальника. В конце концов костюм — дело второстепенное. Это заблуждение длится недолго. Я прохожу через цветущий сад, поднимаюсь по лестнице и врываюсь в элегантное общество. Коктейль…