Майа перевела взгляд на Сухэйри. Муж ее дочери был крепко сбитым, прагматичным азиатом. Типичным бизнесменом. Он был опорой семьи, каменной стеной. Он прекрасно исполнял свою главную жизненную роль. Сухэйри не спеша прогуливался в аккуратных шортиках по заросшей сорняками обочине шоссейной дороги далекой страны, в которой уже давно не был. Майа понимала, что эта встреча показалась ему очень забавной. Он считал, что у его жены на редкость чудные родственники. И был прав.

– А что вы об этом думаете, Гарри? – обратилась к нему Майа.

– Миа, вы замечательно выглядите, словно цветущая роза. Очень напоминаете Хлою в первый день нашего знакомства.

– Не надо этого говорить, – недовольно сказала Хлоя. – В твоих словах есть пять разных, но одинаково скверных намеков.

Сухэйри что-то сердито ответил по-малайски и ухмыльнулся.

– Мы пытались найти тебя в Сан-Франциско, – продолжала Хлоя. – Но врачи в клинике ничем не могли нам помочь.

– Я... э... слишком много хлебнула в клинике с этими врачами.

– Мамочка, тебе нужен медицинский контроль и забота. Так будет лучше для тебя. Я хочу сказать, очевидно, ты вложила все свои сбережения, когда согласилась на эксперимент, и все же...

– Я уже об этом думала. Действительно думала, – призналась Майа. – Если вернусь к этим мясникам, начну унижаться, покаюсь и стану жить под строгим контролем, как в тюрьме, то, вероятно, мне удастся улучшить мои медицинские показатели. Но знаешь ли, никакой пользы мне от них не будет. Эти врачи предвзяты и лицемерны. Я устала от них. Нет, я не обвиняю их во всем, что со мной случилось, но... ладно. А сейчас я занята. Мне надо еще многое сделать.

– Ну например?

– Я просто хочу путешествовать. Ходить по земле, любоваться ею, небом, звездами, солнцем. Ты же знаешь.

– Ты что, шутишь?

– И еще я буду фотографировать. Амишей, они так фотогеничны и любят сниматься. Я хочу сказать, что дети амишей выглядят как настоящие, нормальные дети, да они и есть нормальные дети, в них ничего не меняется... Амиши, которым около семидесяти лет... Естественный процесс человеческого старения. Это пугает, но это так интересно! И тем не менее это естественно и закономерно... Амиши великолепны. Наверное, если посмотреть их глазами, то я просто невообразимое чудовище, но они так добры и приветливы. Они смирились с нами, с постлюдьми. Будто сделали нам всем одолжение.

Хлоя задумалась.

– И что же ты будешь делать с этими фотографиями амишей?

– Ничего особенного. Пока что мои снимки – это куча хлама. Я не фотограф, а жалкий подмастерье, у меня скверная камера. Но это даже хорошо, мне нужно больше практиковаться. Особенно если речь идет о правильном фоне...

Сухэйри и Хлоя обменялись понимающими взглядами. Затем Хлоя сказала:

– Мамочка, Гарри и я думаем, что тебе стоит уехать с нами в Джакарту. На время.

– С какой стати?

– У нас просторный дом, и в Азии можно куда лучше устроиться. Там тебя легче поймут.

– Неплохо сбежать в Индонезию, – улыбаясь, заметил Сухэйри. – В Европе все сумасшедшие. Они никогда не умели отдыхать, никто, даже богатые. В европейцах есть какой-то природный изъян. Они просто не знают, как надо жить.

– Вы действительно хотите, чтобы ваша зловредная теща жила у вас под крышей, Гарри?

– Вы безвредное существо, – ласково произнес Сухэйри. – Вы мне всегда нравились, Миа, даже когда меня особо не жаловали.

– Нет, я не могу. Не поеду. Простите.

– Мамочка, но ведь кто-то должен за тобой присматривать. Позволь нам хоть немного о тебе позаботиться. Ты заслужила, сама знаешь. Ты для меня очень многим пожертвовала. Отдала мне долгие годы.

– Забудь об этом.

Хлоя вздохнула.

– Мамочка, но тебе же почти сто лет. И тебя лишили всякой медицинской помощи!

– Неужели я кажусь тебе такой жалкой и немощной? Я протяну еще лет двадцать. Конечно, если бы я вернулась в лабораторию и бросилась им в ноги, то прожила бы еще дольше, но мне и этого хватит. Со мной все в порядке. Никаких глупостей я теперь не делаю. Я правильно питаюсь, сплю как сурок, выполняю разные упражнения. Видишь, какие у меня крепкие ноги!

– Мамочка, послушай. Ты живешь как бродяга, как нищенка. Разве не так? Ты все делаешь будто назло и совершенно безответственно. Другие люди, которых оперировали и лечили, как и тебя, тоже ведут себя довольно странно. Я считаю, что вам всем нужно обратиться в суд и возбудить дело против этих врачей. Вы должны отстоять свои права, как жертвы неправильного лечения. Вам нужно действовать по надежным каналам. Ты совсем не виновата в том, что с тобой случилось, ты не виновата. Тебе нужно все это организовать.

– Дорогая, если бы мы сами могли организовать, то не вели бы себя так странно. Это во-первых.

– Тебе нужно переговорить с другими. Связаться с ними по Сети.

– У меня нет доступа к Сети. И могу поручиться, что у них тоже его нет.

– Мамочка, почему нет? Ты могла бы нам позвонить. Мы с Гарри о тебе так беспокоились. Правда, Гарри?

– Это верно, Миа, – любезно подтвердил Сухэйри. – Мы о вас много думали.

Хлоя тяжело вздохнула.

– Я могу понять, что ты уже больше не человек, и готова с этим согласиться. Такое бывает. Но ты моя мать. Ты не можешь сбежать и бросить нас. Это безрассудно.

– Твой отец это сделал.

– Нет, не сделал. Папа бросил тебя, но меня он никогда не бросал. Он говорил со мной, когда я просила его со мной поговорить. И уж, во всяком случае, я знала, где он живет. Но теперь я не знаю, где ты находишься. И никто этого не знает. Тебе известно, сколько дней мы искали тебя, сколько дорог объездили по этому захолустью?

– Вы долго меня искали?

– Довольно долго, – улыбнувшись, откликнулся Сухэйри. – Слишком долго. Ваша дочь и я очень терпеливые люди.

– Ты же могла нам позвонить. И нам не пришлось бы так волноваться. Прошу тебя, мамочка, пожалуйста! Ты можешь гулять, сколько тебе хочется, я не возражаю, но пойми, ты никогда не уйдешь от своей дхармы и кармы, мамочка.

– Знаете, у меня вообще нет с собой денег.

Сухэйри сунул свои смуглые руки в карманы шортов.

– Это не проблема. Двадцать марок в неделю. Это не слишком много, как по-вашему?

– Двадцать марок? – обрадованно переспросила Майа.

Сухэйри удовлетворительно кивнул.

– Это мелочь. Что здесь такого? Для нас это не обременительно, а для вас, Миа, это скромное пособие. Помощь от семьи. Мы же ваша семья. Нам будет приятно.

– И что я должна сделать, чтобы получать эту помощь?

– Ничего. Просто звонить нам. Говорить с нами. Иногда. Вот и все. Неужели мы много просим?

Хлоя согласно кивнула.

– Кто-то должен за тобой присматривать, мамочка. Мы теперь будем это делать. Мы можем открыть небольшой счет на твое имя. Сделаем это прямо сейчас...

– Что же...

– Ты согласна? Правда? Мамочка, ты это для меня сделаешь? Помнишь, как ты мне помогла, когда я была на стажировке?

– Разве? – Майа помедлила. – Что же, полагаю, в этом есть свой смысл. Хорошо, пусть будет по-вашему.

Хлоя сентиментально всхлипнула:

– Все теперь хорошо... Любопытно было увидеть тебя такой красивой...

Помощь дочери заметно изменила ее жизнь. Майа не могла похвалиться аккуратным обращением с деньгами, но регулярные еженедельные поступления мало-помалу помогли ей подняться. Оставив положение нищей бродяжки, она влилась в низшие слои общества. Вещей у нее не прибавилось, да и они мешали бы в ее странствиях, зато теперь она чаще мылась, лучше питалась, а иногда могла подключаться к Сети.

Однако контакты в Сети бывали рискованными. Именно через Сеть собака отыскала ее в Де Мойне. Майа решила, что Де Мойн гораздо приятнее, чем о нем писала пресса. В Де Мойне были очень интересные здания, и там чувствовалось влияние Индианаполиса. Теперь она поняла, что Поль довольно цинично и поверхностно судил о современной архитектуре. Когда ваш глаз привыкал к современным зданиям, вы могли обнаружить следы архитектурных традиций, проступавшие в старых городских структурах: здесь карниз, там дверь, вазоны для цветов на окнах и даже отделка потайных дверей и ходов...