Свят. Начало.

Святослав обласкал взглядом высокую стройную фигурку, стоящую возле окна, обхватившую себя за плечи с рассыпанными по ним чёрными волосами, свёл тревожно брови, увидев, как нервно и сильно тонкие длинные пальцы сминают ткань свитера на предплечьях.

- Свят, он будет приезжать, ты же знаешь… И ему хуже, чем нам. Мы вдвоём. А он… он один. Ты его глаза видел? Когда он в машину садился?

Вместо ответа Свят подорвался с дивана и, остановившись за спиной у брата, не прикасаясь пока к нему ни руками, ни телом, уткнулся носом в волосы, запах которых так сладко кружил голову.

Ему сказать хотелось: «Кого пытаешься успокоить, мелкий? Ведь не только меня, признайся!»

Он видел глаза Ангела. Конечно же, видел. Этот внезапно увлажнившийся взгляд и скользнувшую в нём явную тоску, так больно резанувшую по сердцу.

Знал, что увиденное было тем, что тщательно пытался скрывать Дин в последнее время перед отъездом на учёбу.

- Скажи… Мы не говорили об этом больше, но… Тогда, когда мы нажрались, после результатов на ВИЧ, помнишь, ты сказал, что Дину лучше будет найти себе девчонку, чтобы… Ну, блин… Чтобы парни его не цепляли… Скажи, ты и сейчас так думаешь?

Несколько болезненных ударов пульса по вискам.

- Мелкий, давай набухаемся, а? – процедил сквозь зубы Свят, потёршись носом о родную голову.

- Ты не ответил.

Тяжёлый, перешедший в стон, выдох в ответ.

- Всё так плохо, Зверь?

- Нет. Давай об этом потом, а? Я в порядке.

- В порядке? И это после «давай набухаемся»? – и горькая усмешка. – Ну, кого ты лечишь?

- Ну… да, херовом таком, но всё-таки в порядке, Ян! Перестань, а? Имею право!

- Тебе просто нужно понять, что он не в Антарктиду уехал. Что недалеко совсем… И что часто видеться будем, - тихий голос брата совершенно не говорил Святу, что внутренне он так же спокоен.

Разве можно обмануть собственного близнеца?

- Я же молчу, - прошептал Свят. – Совсем ничего об этом не говорю… Чего ты, а?

- Дурак… Мне хватает того, что ты об этом просто думаешь.

- Вот только не пытайся сказать, что ты об этом не думаешь! – руки уверенно обвили тонкую талию, и так бесстыже томно прижалось тёплое тело, сбивая дыхание с нормального ритма.

- А я и не говорю.

- То-то же…

Часть первая

«Похождения Дон Жуана, или Эмо цвета неба»

Шипение, невнятное бормотание - и громкое в наушниках:

«Раз… раз-раз… Меня слышно, ммм?»

Пауза, щелчок.

«Ну, окей… Значит, слышно», – выдох. – «Вот… Что хотел – получил. Мелкому классный скейт с разными прибамбасами, а мне - диктофон цифровой. Нафига я его заказал - не знаю. Захотел и всё, да и штука прикольная, конечно… Думаю, что сделаю из него такой дневник голосовой. Типа, как у Купера был в «Твин Пикс». Мне нравилось, как он наговаривал на него. Ну и я попробую. Потом, наверное, будет классно услышать как я жил в это время, да? Короче… Сегодня двадцать пятое июня», – щелчок, тихое шуршание. – «Гы! Так странно слышать свой голос со стороны. Как будто и не мой вовсе… А скейт на самом деле обалденный. Посмотрели бы вы на мелкого, когда он его увидел! Я даже сам захотел начать учиться на нём кататься… А! Пацаны, идиоты крезанутые, наручники подарили! Настоящие, стальные. Из сексшопа по инету. Не… Ну, нормально вообще? Хотя… Наверное, я их когда-нибудь применю по назначению, гы… Ян долго ржал, кретин! Говорит, спасибо скажи, что они тебе подарили ЭТО, а не член резиновый. Угу. Пусть бы попробовали! А мелкий-то у меня наручники забра-а-ал. Да и ладно. И пусть. Не жалко…»

Снова пауза, учащённое тихое дыхание, и собственный ритм сердца, отдающийся гулом в ушах Ангела.

«Мама дорогая… Голос…»

Он явно отличался от нынешнего баска любимого Зверя. Но уже в то время, когда ему едва исполнилось шестнадцать, в голосе проскальзывали такие соблазнительные, немного хриплые нотки, которые так любил Дин.

А голос продолжал:

«Не могу избавиться от желания… Нет. Не совсем так… Как бы выразиться понятнее… Это не то, чтобы прямо вот так, а… это… Типа необходимости, вот! Так правильно!» - и снова пауза, после которой голос стал глуше. – «Это после его депрессухи, до сих пор отойти не могу».

Ангел напрягся, нервно сглотнув, уж никак не ожидая, что в самом начале записи услышит о немыслимо трудных днях для всей семьи Истоминых.

«Первые пару дней после той херни я всё-таки ходил за ним. Под разными предлогами… Не мог поверить, что прошло уже, отпустило... Ещё боялся, что астма может у него снова открыться, баллончики с лекарством таскал с собой. А потом мелкий меня послал. Не, ну не так, чтобы очень далеко».

Ангел усмехнулся, не сомневаясь даже, что на последних словах его Зверь улыбался.

«Просто намекнул, чтобы я прекращал фигней страдать и таскаться за ним, как будто мне делать больше нечего. Сказал, что ничего с ним не случится, если иногда без меня будет оставаться», - усмешка, выдох. – «Конечно, он понял, чего я шляюсь за ним!» – пауза в несколько секунд. – «Ебанутые линзы, да? Неужели в наше время не придумали для них материала, чтобы аллергии не вызывать?!»

Тот же вопрос задал и Дин в своё время.

«Дурдом, мать их! Как вспомню всю ту эпидерсию, бр-р-р… И всё-таки я молодец, что не дал матери его в больницу отдать. Дурка же, считай! Ну, вот что бы они там с ним делать начали? Херней всякой колоть, которой реальных психов лечат? Да ну нах… не хватало ещё! Он же нормальный, хоть и крези редкостный, конечно…»

Дин, впитывая в себя каждое слово, ловил интонацию, дыхание, тепло, с которым говорил Свят о своём брате. И это ему не только безумно нравилось, но и заставляло учащённо биться сердце. Он знал, что его Зверь не мог не высказать то, самое болючее, что притаилось в его душе, и, может быть, подсознательно чувствуя в этом необходимость, но не найдя тогда подходящего собеседника, мало кому доверяя, наговорил это на диктофон. А потом, позже на полтора года, рассказал самому Ангелу. И всё. Больше никто так и не знает, что творилось в те дни в душе совсем юного парня, так боявшегося за своего близнеца.