Для того, чтобы напомнить себе о силе воли, свидетельствующей о воле Господа внутри него, Мартин Миллс повторял и повторял давнее доказательство своей внутренней смелости.

— Я закажу индюшку. Я закажу индюшку, — снова и снова заклинал миссионер.

Миллс стал на колени рядом с кроватью на каменный пол и взял в руки свернутый трубочкой номер газеты «Таймс оф Индиа».

Проститутка попыталась съесть его железные бусы, а потом их выбросила. Карлик пользовался теперь его кнутом. Сам он поспешил, велев доктору Дарувалле выбросить металлические вериги для ног. Поэтому теперь придется ждать, пока колени не онемеют от стояния на каменном полу. Но Мартин дождется прихода боли. Он даже будет ее приветствовать.

— Я закажу индюшку.

Внутренним взором миссионер ясно видел, как Ариф Кома не мог поднять черных глаз, чтобы встретить жесткий взгляд Вероники Роуз, которая неотрывно всматривалась в подвергшегося обрезанию турка.

— Должно быть, это ужасно больно. А ты честно не плакал? — говорила Вера.

— Это бы опозорило мою семью, — повторил Ариф.

Мартин Миллс мог бы поклясться, что сосед по комнате вот-вот расплачется, потому что он уже видел, как плакал Кома. Вера тоже догадывалась об этом.

— Но сейчас-то можно плакать, — сказала она мальчику.

Ариф отрицательно покачал головой, но слезы уже капали у него из глаз. Вера платочком стала вытирать глаза мальчика. На какое-то время Ариф полностью прикрыл лицо этим платочком. Мартин знал, что он сильно пах духами. От этого запаха сына иногда тошнило.

— Я закажу индюшку. Я закажу индюшку. Я закажу индюшку, — молился миссионер.

Брат Габриэль успокоился: молитва произносится твердым голосом. Как странно, но звук ее напомнил о голубях, которые маниакально усаживались ночевать на карнизы.

Доктор Дарувалла тоже читал газету «Таймс оф Индиа», только свежий номер. И если Мартину Миллсу бессонница этой ночи казалась порождением адских мучений, то доктор пребывал в приподнятом настроении — ненавистную ему газету Фарук использовал как стимулирующее средство. Ничто не наполняло его большей яростью, чем критические обозрения нового фильма об Инспекторе Дхаре. Один заголовок чего стоил: «Обычное идиоматическое словосочетание Инспектор Дхар». Такое название способно привести читающего в бешенство.

Обозреватель принадлежал к тому типу комиссаров от искусства, которые никогда не унизятся до того, чтобы сказать хоть одно доброе слово о любом фильме из этой серии. Дерьмо щенка в клетке, которое помешало Фаруку пробежать статью в газете до конца, сыграло благодатную роль, поскольку избавило доктора от одной из форм самонаказания. Уже первое предложение было достаточно отвратительным: «Проблемой Инспектора Дхара является его цепкая пупочная связь с образами в первых сериях картины». Фарук почувствовал, что черная энергия одного этого предложения, возбудив его негодование, позволит ему писать всю ночь.

— «Пупочная связь»! — заорал Дарувалла.

Затем доктор опомнился и одернул себя: нельзя будить Джулию, которая и так на него злилась. Фарук еще раз использовал газету «Таймс оф Индиа», подложив ее под пишущую машинку, чтобы она не дала стучать ей о стеклянную поверхность стола. Он расположился для работы в столовой, поскольку в такое позднее время не могло быть и речи об использовании письменного стола в спальне.

До этого он никогда не пробовал писать в столовой. Стол со стеклянной поверхностью оказался слишком низким. Он не удовлетворял Фарука и в качестве обеденного стола. Скорее это был кофейный столик, поскольку для того, чтобы обедать за ним, приходилось садиться на пол на подушки. Сейчас, пытаясь устроиться поудобнее, Дарувалла сел на две подушки и положил локти на края пишущей машинки. Как врач-ортопед Фарук осознавал, что такая поза неблагоприятна для спины. Кроме того, его отвлекали собственные скрещенные ноги и голые ступни — он их видел через стеклянную поверхность стола. Некоторое время доктор посвятил размышлениям о том, что Джулия, по его мнению, несправедливо злилась на него.

В клубе Рипон они пообедали быстро, переругиваясь между собой. События дня оказалось трудно суммировать. У Джулии сложилось впечатление, что в рассказе о дневных происшествиях муж утаивает слишком много интересной информации. Она готова была всю ночь обсуждать вопрос о том, что Рахул Рай — это убийца-рецидивист. Кроме того, Фарук полагал «неподходящим» ее участие в ленче вместе с детективом Пателом и Нэнси в клубе Дакуорт и это ее тоже возмущало. В конце концов там ведь должен быть и ДжонД!

— Я попросил Джона прийти на ленч из-за его хорошей памяти, — заявил Дарувалла.

— Можно подумать, у меня память отсутствует, — ответила Джулия.

К сожалению, Фарук не смог дозвониться до Джона. По телефону он передал сообщения в отели «Тадж» и «Оберой» относительно важного ленча в клубе Дакуорт, однако Дхар не объявился. Должно быть, актер все еще дулся на него из-за происшествия с братом-двойником, хотя и не признавался себе в этом.

Что касается устройства бедняжки Мадху и обезображенного слоном Ганеши в цирк «Большой Голубой Нил», то Джулия ставила под сомнение мудрость желания Фарука участвовать в этом «драматическом вмешательстве» в их жизнь. Почему это прежде он с такой активностью не делал сомнительных шагов по спасению нищих калек и девочек-проституток? Дарувалла был сильно раздражен, поскольку и сам уже страдал от дурных предчувствий. Джулия критически отнеслась к сценарию, который доктор изо всех сил старался начать писать. Ее поразило стремление Фарука в такое время заниматься проблемами своего творчества. Сказанное подразумевало, что он эгоист, думает только о своем сценарии, когда в жизни других людей столько насилия и травмирующих душу событий.

Они даже повздорили по поводу того, что слушать по радио. Джулия выбрала каналы с программами, которые вызывали у нее сон, — «Фестиваль песен» и «Местная легкая музыка». Доктор Дарувалла застал последнюю часть интервью с каким-то писателем и выслушал его жалобу, что в Индии «ничего не доводится до конца».

— Все бросается в недоделанном виде! Мы не доходим до сути никаких явлений! Как только мы суем свой нос во что-то интересное, мы сразу же отводим его назад! — жаловался писатель.

Фарука заинтересовали его сетования, однако Джулия перестроила приемник на волну «Инструментальная музыка». К тому моменту, когда Дарувалла снова нашел интервью с писателем, гнев этого творческого работника пал уже на другую историю, о которой доктор слышал сегодня. Поступило сообщение о том, что в английском институте для девочек «Александрия» совершено изнасилование и убийство.

— Сегодня в английском институте для девочек «Александрия» не произошло никакого изнасилования и не было убийства, как об этом вначале ошибочно сообщалось, — сказал писатель.

Фарук предположил, что именно это событие свело писателя с ума. Именно это он имел в виду, когда говорил о том, что «ничего не доводится до конца».

— Слушать это по-настоящему смешно, — изрекла Джулия, поэтому доктор оставил жене ее «инструментальную музыку».

Теперь Дарувалла отставил все эти проблемы в сторону. Он думал о конечностях людей, самых разнообразных конечностях, которые ему довелось увидеть. Он не станет использовать имя Мадху. В сценарии он назовет девочку Пинки, потому что так зовут настоящую звезду цирка. Девочка будет намного моложе Мадху, таким образом ее минует всякое преступление на сексуальной почве. По крайней мере, этого не произойдет в сценарии доктора Даруваллы.

Имя Ганеши подойдет для мальчика, однако в фильме он окажется старше девочки. Фарук просто поменяет возраст реальных детей. Своему Ганеше он оставит искалеченную ногу, но не такую обезображенную, как нога реального Ганеши. Иначе слишком трудно найти ребенка-артиста со столь сложной деформацией конечности. У детей будет мать, потому что по сценарию он ее у них отнимет. Сочинять истории — жестокое дело.