Осень катилась к зиме, закончился сбор урожая, а об отце не было никаких новостей. Уже прошла пора отбраковки овец, уже складывали на хранение корнеплоды, отставляли на зиму масло и сыр. Во всем доме ощущалась некоторая нервозность, а внизу, в деревне, люди один за другим начали валиться с тяжелым, лающим кашлем.

— Где же носит Ибудана, когда он мне так нужен?! — сквозь зубы цедил Лайам, быстрым шагом направляясь к ферме. Вокруг него толпились работники, хором задавая всевозможные вопросы.

Луна пошла на убыль, снова выросла и опять исчезла, ночи стали холоднее. Я зажигала свечу и наблюдала, как растет мой сын. В воздухе витал холод, никакого отношения не имеющий к близкой зиме. Я думала, как там Крашеный, далеко-далеко от нашего леса, может, даже за границами Ирландии, со своей опасной, безнадежной, самоубийственной миссией? Брат стал необычайно молчалив и озабочен. Они с Лайамом часто и подолгу совещались наедине, а один раз даже с приехавшим буквально на пару дней Шеймусом Рыжебородым. Дело двигалось, но о нем никто не говорил. Не упоминали также о смерти Фионна. Я тоже держала язык за зубами. Однако я боялась за Брана и сказала себе, что если мне представится такая возможность, в следующий раз я так ему и скажу. Это не жизнь — постоянно мучиться в ожидании, а в редкие моменты свиданий постоянно прощаться. Я хотела предоставить ему выбор: изменить свой путь, поставить свои способности на службу иной цели или навсегда уйти от меня. Но мне казалось, я знаю, что он скажет в ответ, и боялась это услышать.

И вот наступила такая ночь, когда темных видений стало столько, что я просто должна была с кем-то поделиться. Возможно, сначала я и правда заснула, но мне не просто снились кошмары. Видения нахлынули небольшими обрывками, будто мой разум сложил и перемешал множество мест и времен и теперь выдавал их мне в случайном порядке. Я увидела дряхлого, древнего старика, одиноко бродившего по пустым галереям Семиводья, тяжело опираясь на тисовый посох. Он бормотал про себя: «Все ушли… ни сыновей, ни дочерей… как можно спасти лес, если детей Семиводья совсем не осталось?». В этом сгорбленном старце я узнала своего брата Шона. Потом картина резко изменилась, я оказалась в каком-то тесном, закрытом помещении, мои скрюченные руки и ноги сводило судорогой, я не могла дышать. Там было жарко, душно, кто-то кричал, но поскольку воздуха не хватало, крик выходил не громче шепота: «Где ты?»

Тут мои глаза распахнулись, я, дрожа и задыхаясь, лежала в собственной постели, в Семиводье, и когда ужас слегка поулегся, я обнаружила, что вокруг не абсолютная темнота, поскольку огонек моей свечи до сих пор горит. Сердце у меня стучало, как молот, вся я была в холодном поту. Но видения не окончились, я увидела, как ссорятся двое, Эйслинг и ее брат. За их спинами злобно таращились чудовища, вырезанные на столбах главного зала в Шии Ду. «Ты не можешь так поступить! — кричала Эйслинг, а глаза у нее опухли от слез. — Ты уже согласился! Ты дал слово!» Лицо Эамона было холодно, как у мирового судьи, оглашающего приговор. «Союз нам больше не нужен, — ответил он. — Я все решил». Эйслинг всхлипнула, и видение снова изменилось. Она стояла на сторожевой башне, часовые повернулись спиной к ней. Она в своем белом платье вскарабкалась на парапет, а потом кто-то закричал: «Нет!» Но она шагнула в пустоту и беззвучно рухнула на острые камни далеко внизу. Видение не скрыло от меня ни единой детали. Я в ужасе закричала, Джонни проснулся и захныкал, Фиакка тут же присоединил свой голос к общему шуму.

Реакция последовала незамедлительно. Сперва, зевая, появилась служанка, взяла малыша на руки и начала убаюкивать. Потом, хмурясь, вошла Жанис со светильником, а за ней — Шон. Он быстро оценил ситуацию и уловил мой ужас, который в такие моменты свободно выплескивался наружу. Он отослал всех обратно в постель, я взяла мальчика на руки и обнимала его, пока мы оба не успокоились. Потом Шон сел рядом, и я выпила вина. В окне горела моя свеча. Я теперь ставила ее там каждую ночь, независимо от того, что было за окном: тоненький серебристый серп, круглая сияющая луна или полное теней темное небо.

— Лучше? — спросил Шон.

Я испустила долгий дрожащий вздох.

— Я… ох. Шон… Я видела…

— Не торопись, — тихонько посоветовал мой брат, тоном, несколько напоминавшим отцовский. — Ты хочешь мне все рассказать?

— Я… я не знаю. Это было… ужасно, и не только это, но… Шон, не думаю, что я могу рассказать тебе об этом. — Картинка все еще стояло у меня перед глазами: переломанные кости, невидящие глаза, светлые волосы, яркая кровь и… и все остальное. Я пыталась скрыть это видение, чтобы брат не проник в него.

— Я волнуюсь за тебя, Лиадан. — Шон держал в ладонях собственную чашу с вином и, не мигая, смотрел на пламя свечи. В его лице появилась твердость. Отсутствие отца изменило равновесие нашего дома больше, чем кто-либо рассчитывал. — Тебя уже давно тревожат эти видения, я же знаю. Возможно, тебе стоит поговорить с Конором. Он придет, если за ним послать.

— Нет! — резко ответила я, подумав: «Джонни подрос. Конор снова предложит мне пойти с ним в лес, и мне придется искать причины для отказа». — Шон, ты должен рассказать мне, что происходит. Я знаю, это секрет. Но Дар, похоже, предупреждает меня о большой беде, и я боюсь за… за всех, кого люблю, но не знаю, кого и о чем предостерегать. Что за задание для тебя выполняет Крашеный? Кто еще о нем знает? Что происходит с Эамоном? — Я не хотела упоминать об Эйслинг. Как только он услышит ее имя, он поймет, что мои видения касались ее, и вытащит из меня правду… а эта правда может произойти, а может ведь и нет! Он кинется действовать, и, возможно, это приведет его к гибели.

У Шона сжались губы.

— Тебе не нужно об этом знать.

— Нужно, Шон. В опасности многие жизни, и даже больше чем жизни. Поверь мне.

— Лиадан?

— Что? — Я уже знала, что он хочет спросить.

— Это ведь его ребенок, да?

Теперь, когда он наконец озвучил свои подозрения, отрицать не было смысла. Но я также не могла сказать ему всей правды. Он не мог узнать другую часть истории: о Ниав, ее друиде и бегстве в Керри. Я просто кивнула и попыталась улыбнуться.

— Что, сходство так очевидно?

— Со временем, оно станет еще яснее. — Шон хмурился точно, как дядя Лайам. — Теперь уже слишком поздно указывать на неразумность твоих и его поступков или объяснять тебе, что ты действовала бездумно и эгоистично. А что Эамон? Он знает?

— Я не сказала ему, — ответила я, от всей души желая, чтобы его осуждение не имело надо мной такой власти. — Но он знает. Он… он намекал на шпионов, на тайные сведения…

— Он очень странно вел себя в последнее время, — произнес Шон после некоторого колебания, проверив, хорошо ли заперта дверь. — Он не приезжал на встречи, на которых обязан был появиться. Я посылал ему сообщения и не получал ответа. Меня это беспокоит. Даже Шеймусу с трудом удается достучаться до собственного внука.

— Ты, когда отправлял Крашеного на задание, действовал с согласия союзников? — Джонни снова заснул, держать его было тяжело, но мне не хотелось расставаться с его теплом.

— А ты как думаешь?

— Я подозреваю, что речь идет о личном тайном соглашении между вами двумя?

— Ты верно подозреваешь. Для него это шанс проявить себя. А для меня очень выгодное предприятие, где я ничего не теряю.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, неожиданно чувствуя холод в сердце.

— Мы договорились, что если его поймают, я ни за что не отвечаю. Рискует только он. Этот парень либо совершенно не беспокоится о своей жизни, либо чрезмерно уверен в себе. А возможно, и то и другое.

— Он лучший в своем деле. Но ты прав. У него не слишком развито чувство самосохранения. Это превращает его в удобный инструмент в твоих руках, так мне кажется.

— Звучит как-то неодобрительно, Лиадан. Не забывай, что мы мужчины, идет война, и подобные сделки заключаются каждый день. Я был бы идиотом, не ухватись за такую возможность. Если он успешно выполнит задание, я щедро заплачу ему и дам новое поручение.