– Его называют замком Миддлхем, – начала я храбро и... замолчала.

Глядя вниз на свою тарелку, я лихорадочно подстегивала память, но, оказывается, мне абсолютно нечего было больше вспомнить из той книги. Негромкий смех заставил меня поднять глаза и взглянуть на мистера Вольфсона. Он смеялся негромко и от души, не в силах сдерживаться, и через мгновение я присоединилась к нему.

– Что ж, кузен, я сдаюсь, – сказала я, вытирая выступившие от смеха слезы, – вы знаете, зачем я читала эту книгу. Я не помню ни словечка, за исключением того, что там написано о вас.

– Не ожидайте слишком многого, – улыбнулся мистер Вольфсон, – от замка остался лишь остов, он был сильно разрушен во времена гражданских войн. Перед этим у него была череда очень интересных владельцев. Один из них был ваш собственный предок – Ричард Невилль, граф Уорвик.

– Уорвик – тот, что делал королей.

– Ни больше ни меньше. Вам это известно, потому что ваша бабушка любила утверждать, что происходит от этих Невиллей.

– Да. Но я не думала, что вы об этом знаете.

– Именно ваша бабушка раздувала и поддерживала вражду, а не наша ветвь рода, – в голосе прозвучали нотки досады, – мне все известно о ней. И о вас. И я считал своей обязанностью охранять ее, хотя она об этом не подозревала.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила я смиренно.

– Да... Итак, Уорвик Делатель Королей. Он, по моему мнению, один из самых выдающихся личностей в истории. Только вообразите, Харриет, за несколько лет в короткое время он возвел на престол и потом сменил двух королей. Если бы его не убили при Барнете... В битве с королем Эдуардом, которому он присягал на верность перед Богом. Это были грубые, варварские времена. Клятва значила не больше, чем в наши дни.

– Верность – чистая добродетель, а не местный обычай. Я понимаю, почему мужчина может восторгаться нашим предком. Но для меня есть нечто ужасное в такой надменности и высокомерной гордости. Он превратил Англию в кровавое поле сражений – не потому, что считал себя правым, просто из-за жажды власти.

– Я забыл, что вы женщина, хотя и умная, – холодно заметил мистер Вольфсон, – вам никогда не понять чувства гордости. Думаю, следующий владелец замка был и вовсе не в вашем деликатном вкусе. Это Ричард, герцог Глостер, впоследствии Ричард III.

– Горбун? Я помню маленьких принцев, запертых и плачущих в башне, наша учительница рассказывала, как их потом убил собственный дядя.

– Вы слышали лишь широко распространенную версию, по которой учат полуобразованные гувернантки, – сказал раздраженно мистер Вольфсон. – Ричард вовсе не был горбуном. Описания и портреты современников представляют его абсолютно без физических изъянов. И доказательств, что он убил своих племянников, тоже нет. Или кого-то еще. Эту клевету распустил Генри Тюдор, впоследствии Генрих VIII, после того, как был побежден Ричардом при Босуорте. Но думаю, вы мне не поверите.

– Я вам поверю. Только мы по-разному интерпретируем мотивы.

– Прочитайте книгу Бака о Ричарде в моей библиотеке, и тогда мы с вами сможем подискутировать. И примите совет – не называйте никогда Ричарда III горбуном здесь, в Миддлхеме. Он был наместником Севера со столицей в Йорке несколько лет. После Босуорта в местных архивах знаете что написано? После битвы, разумеется, когда Генрих Тюдор был у власти. «В тот день наш добрый король Ричард был безжалостно и жестоко убит, к великому горю горожан».

Слова громким эхом отразились от стен и повисли в воздухе, как древний плач. Мистер Вольфсон, как я уже упоминала, был превосходным рассказчиком. И обладал звучным голосом.

– Я никогда не слышала об этом. Но это случилось четыре сотни лет спустя после сражения на поле Босуорта. Вы хотите сказать, что йоркширцы, как слоны, никогда ничего не забывают?

– Вот именно. Кстати, – добавил он с усмешкой, – если вы упомянете о своем происхождении от Невиллей, они падут перед вами ниц. Невилли тоже были лордами Севера.

Лорды Севера. Фраза прозвучала гордо, как зов бронзовой боевой трубы, и продолжала звучать у меня в ушах, когда я стояла наверху высохшего рва и смотрела на нависшую громаду, где когда-то шли яростные сражения. Я почти ощущала зов крови, как будто уже когда-то побывала здесь и видела не развалины, потрескавшиеся и расколотые, а шумную жизнь исчезнувших веков.

Замок не казался зловещим при дневном свете, но пока я пробиралась вперед, подбирая юбки и цепляясь ими за острые выступы камней, мною овладевало чувство уныния. Ада сказала бы, что это мрачное место. Конечно, все развалины, вероятно, мрачные, но здесь витал дух трагедии, который не ушел с веками. Можно было назвать это роком – все знаменитые владельцы замка погибли насильственной смертью. Были жестоко убиты и испытали крушение надежд. Наконец молчание стало тяготить меня настолько, что я повернулась к своему угрюмому спутнику Доддсу и попыталась его разговорить. Но погода, замок и красоты Йоркшира – все эти темы потерпели фиаско, все, чего я добилась, было "а" или «да», из него ничего нельзя было вытянуть. Его нежелание говорить показалось вызовом. Я решила, что мистер Вольфсон прав, и у йоркширцев слишком длинная память.

– Невилль, – повторил вдруг он, искорка жизни загорелась на его каменном, изборожденном резкими морщинами лице, и с ужасным акцептом он произнес: – А! Это была ваша бабка, которая жила во времена моего отца.

– Да, – отозвалась я после того, как расшифровала значение его слов, – мать моей бабушки была из рода Невиллей. Она сама была урожденная Вольфсон. Ее отец женился дважды, и мистер Вольфсон, владелец Эбби-Мэнор, родился от второго брака.

– Да, так оно и было. Как долго пробудете в аббатстве, мисс?

– Пока не найду собственного дома. Мистер Вольфсон – мой опекун и опекун моей кузины.

– Опекун... Вы, значит, живете в аббатстве?

– Ну да.

Вдруг резкая гримаса перекосила лицо Доддса. Если бы дело было летом, я бы решила, что его ужалило какое-то насекомое. Потом его черты вернулись к прежнему невозмутимому спокойствию.

– Мой дед был грумом у вашей прабабушки.

– О, вот как.

Еще одна гримаса внутренней борьбы. Я уже подумала о плохом и решила закричать, позвать на помощь, когда он резко засунул руку в карман, вытащил какой-то предмет и протянул его мне. Я отшатнулась.

– Возьмите это, – проговорил он громким хриплым шепотом и с таким заговорщицким видом, что я невольно оглянулась по сторонам посмотреть, не шпионит ли кто-нибудь за нами.

– Возьмите, – повторил Доддс, разжимая кулак.

На его грубой ладони, почти затерявшись в се глубоких складках, лежала веточка засушенного растения, аккуратно завернутая в кусок ткани.

Я взяла ее. Она, безусловно, не могла причинить вреда. Когда веточка оказалась у меня в руках, широкие плечи Доддса утратили напряжение, он кивнул с явным чувством облегчения.

– Всегда носите с собой. Ночью тоже. Особенно по ночам.

Я сгорала от любопытства, но он не дал мне шанса расспросить его, приподнял меня и с такой скоростью переправил на ту сторону рва, что я, задохнувшись от неожиданности, лишилась дара речи. Потом он быстро пошел вперед, не давая возможности себя догнать...

Когда мы подошли к гостинице, мистер Вольфсон уже сидел в экипаже, проявляя явное нетерпение. Он бросил монету Доддсу, дергая одновременно поводья. Но неуклюжий Доддс не сумел поймать монету на лету, она упала на землю, и он все стоял, глядя под ноги, отыскивая взглядом деньги, когда мы тронулись в путь. Мистер Вольфсон говорил мало по пути домой, спросил только, как мне понравилось посещение замка. Кажется, его позабавил мой рассказ о странном поведении Доддса. Я хотела показать ему веточку, которую дал мне Доддс, но почему-то не нашла ее в кармане юбки. Наверное, выронила где-то.

Я зевнула четыре раза за последнюю минуту. Время ложиться спать.

Полночь

Загадка с собаками разрешилась. Я все видела сама. Сегодня я плохо спала. У меня иногда бывают такие бессонные ночи. Лунный свет свободно вливался в комнату, как вода через края кувшина. Я подошла к окну. Луна была полной, идеальной, словно полированный серебряный шиллинг. Под ее светом тени деревьев четко прорисовывались, даже самые тонкие ветки как будто были прочерчены искусным, остро отточенным пером. Вначале ничто не нарушало иллюзию застывшей картины. Вдруг появилось какое-то движение: из тени дерева, двигаясь в направлении входа, к дому перебежала одна из собак. Хотя того зверя, что появился сейчас из тени, трудно было назвать собакой. Шерсть казалась особенно густой, острый нос и острые уши – ничто не отличало это существо от настоящего волка, но только оно было огромным, величиной с годовалого бычка. Пока я наблюдала, затаив дыхание, оно остановилось и подняло голову к окну, как будто увидев меня. Это было невероятно, я понимала, что оно не может меня видеть, но сжалась за шторой, стиснув ткань повлажневшими ладонями. В неведомой игре света глаза существа вспыхнули яркими зелеными огнями – единственные цветовые пятна на черно-белом ландшафте. Затем выдвинулась еще одна тень, второй пес присоединился к первому. Они долго стояли, устремив горящие взоры на мое окно. Потом опустили морды и потрусили рядом вдоль фасада, как пара часовых.