— Ты что, сдурел?

— Тише, тише. Господь Всевышний и четыре с лишним десятка мучеников амморийских свидетели, я считал и считаю, что не нужно совать свой нос куда не просят, но глаза-то у меня все-таки есть. И уши. И если по моему коридору прошествует духовой оркестр, я, скорее всего, замечу. Ты ночевал под этой крышей десятки раз. Так вот, скажи: бывало, чтобы ты спал здесь в одиночку? Хоть один раз из этих десятков?

— Ну и паскуда же ты, Джубал! Н-ну, ту, первую, ночь я точно спал один.

— Бедняжка Доркас, ей, наверное, очень нездоровилось. Подожди, ты же той ночью под седативами, так что она не считается. А как все остальные?

— Ваш вопрос несуществен, не относится к делу, и отвечать на него — ниже моего достоинства.

— Вот и ответ. Заметь, пожалуйста, что эти новые спальни удалены от моей, как только можно. Звукоизоляция никогда не бывает идеальной.

— Джубал, уж если говорить о каких-то там подозреваемых, первым в списке будешь ты.

— Что?

— Ну, может, и не первым, может — третьим, после Ларри и Дюка. Всем известно, что у тебя тут самый роскошный гарем со времен султана, не помню уж как его звали. Я-то понимаю, что они тебе просто завидуют, но они этого не понимают и считают тебя старым блудливым козлом.

Новоявленный султан побарабанил по подлокотнику кресла.

— Бен, меня ничуть не задевает панибратское отношение молодежи, но в этом вопросе я не просто хочу, а требую, чтобы к моему возрасту относились со всем подобающим уважением.

— Прости, пожалуйста, — сухо кивнул Какстон. — Я решил, что могу позволить себе некоторую вольность — после того как ты тут перетряхнул мою личную жизнь.

— Нет, Бен, нет, ты меня не понял! Это девицы должны относится к моей старости с уважением, а ты — ты болтай что хочешь.

— А-а…

— Как ты верно отметил, я старый… правда, хотелось бы надеяться, не козел, а человек. Что касается блудливости — счастлив тебе признаться, тут со мной не совсем еще покончено. Только я не могу позволить, чтобы физиология мной командовала. Уж лучше я сохраню свое, какое уж оно есть, достоинство, чем предаваться этим не то чтобы опостылевшим, но насквозь знакомым и не нуждающимся в повторении забавам. Уж в моей-то, поверь мне, жизни их было более чем достаточно. Старая рухлядь вроде меня может затащить к себе в постель молоденькую девочку — и даже, вполне возможно, обрюхатить ее (спасибо, кстати, за комплимент, он не такой уж и незаслуженный) — тремя способами. Деньги. Или их эквивалент в форме завещания, общей собственности и всего подобного. Или… тут мы сделаем паузу и спросим: можешь ты себе представить, чтобы какая-нибудь из этой четверки прыгнула к мужику в постель по одной из вышеуказанных причин?

— Нет. Ни одна.

— Благодарю вас, сэр. Я стараюсь иметь дело исключительно с настоящими леди, очень хорошо, что вы это заметили. Так вот, третий мотив, он — чисто женского свойства. Случается, что юная, прелестная девушка пускает такого вот старпера к себе в постель просто потому, что она к нему немного привязалась, жалеет его, хочет доставить ему хоть какую-нибудь радость. Ну так что, такая причина подойдет?

— М-м-м… да, подойдет. И пожалуй, к любой из них.

— Вот и я так думаю. Однако эта причина, достаточная для любой из наших леди, совершенно недостаточна для меня. У меня, сэр, есть еще гордость — так что вычеркните меня, пожалуйста, из списка подозреваемых.

— Ну, видали вы таких старых пижонов! — расплылся в улыбке Какстон. — Ладно, уговорил. Надеюсь, я в твоем возрасте таким не буду, не люблю я противиться искушениям.

Джубал тоже улыбнулся:

— Вот доживешь, тогда и посмотрим. Лучше устоять перед искушением, чем сдаться, а потом испытать — и причинить — разочарование. Насчет Ларри и Дюка я ничего не знаю и знать не хочу. Любому человеку, желающему поселиться под этой крышей, я сразу же и без всяких околичностей объясняю, что здесь не казарма, не потогонная мастерская и не бордель, а семья… и наша государственная система — смесь диктатуры с анархией, без малейшей примеси демократии, как и во всякой приличной семье. Например: каждый занимается чем захочет, пока не получит моего приказа, каковые приказы обсуждению не подлежат. На дела интимные моя диктатура не распространяется. Детишки всегда старались держать свою личную жизнь личной, и это им по большей части удавалось. Во всяком случае, — грустно усмехнулся Джубал, — пока марсианское влияние не раскрутилось на полную катушку. Не знаю, может, Дюк и Ларри только и делали, что затаскивали девиц в кусты, но «Помогите!» никто из этих кустов не кричал.

— Так, значит, это все Майк?

— Да. Здесь-то у нас ничего страшного — я же говорил тебе, что девицы на седьмом небе от счастья… а я — далеко не банкрот, не говоря уж о том, что Майк по первому слову расколется на любую сумму. Так что нищета планируемым младенцам не грозит. А вот за Майка мне тревожно.

— Как и мне.

— И за Джилл.

— И совершенно напрасно, сама по себе Джилл не представила бы никаких проблем. Все дело в этом новоявленном пророке.

— Кой черт, ну почему бы ему не прекратить свои дурацкие проповеди и не вернуться домой?

— М-м-м… Джубал, ты не совсем понимаешь, чем именно он занимается. Ведь я, — добавил Бен, — только что оттуда.

— Да? А чего же ты не сказал?

— Тебе скажешь, — вздохнул Бен. — Сперва ты заливался соловьем об искусстве, потом плакался в жилетку, а под конец захотел посплетничать.

— Ну, в общем-то… ладно, теперь твоя очередь.

— Я возвращался из Кейптауна с конференции и вдруг решил: дай-ка посмотрю, как они там. Картинка, прямо скажем, еще та, так что я не стал задерживаться в конторе, завернул туда на секунду — и бегом к тебе. Джубал, а не могли бы вы с Дугласом прикрыть все это хозяйство?

— Нет, — покачал головой Джубал. — Меня не касается, что там Майк делает со своей жизнью.

— Посмотрел бы ты, что там творится, сразу бы вмешался.

— Ни в коем разе. К тому же я не могу — и Дуглас тоже не может.

— Джубал, Майк согласится с любым твоим решением, касающимся его денег. Скорее всего, он даже не поймет этого решения.

— Поймет, еще как поймет! Майк, к твоему сведению, составил недавно завещание и прислал его мне на отзыв. Один из самых хитрых и дотошных документов, какие я видел. Наш марсианский лопушок осознал, что имеет значительно больше денег, чем может понадобиться его наследникам, — и использовал часть этого богатства, чтобы защитить все остальное. В завещании содержатся великолепные средства защиты не только против тех, кто претендует на наследство его биологических и юридических родителей (не знаю уж, откуда он узнал, что является не то чтобы незаконно, а скорее — сомнительнорожденным), но и против наследников любого члена команды «Посланника». Он указал точную процедуру внесудебного улаживания отношений по любому мал-мала законному иску — и в то же время устроил так, что для отмены завещания потребуется, пожалуй, свергнуть сперва правительство, ни больше ни меньше. Завещание показывает, что он знает свое состояние абсолютно точно, вплоть до последней акции и серебряной ложки. Я не нашел там ни одного слабого места, все сформулировано идеальнейшим образом. — (В том числе, подумал Джубал, и распоряжение в твою пользу.) — Так что и не думай, чтобы я, или кто еще, мог наложить лапу на его деньги.

Бен заметно поскучнел.

— Очень жаль.

— А мне — совсем не жаль. Тем более, это тоже ни к чему бы не привело. Майк не берет со своего счета ни цента, не пользуется им чуть не целый год. Дуглас заволновался и стал звонить мне — наш миллиардер не отвечает на его письма.

— Не берет со счета? Джубал, у него же колоссальные расходы.

— Может, вся эта церковная лавочка дает приличный доход?

— Вот тут-то мы и подходим к самому странному. У них там совсем не церковь.

— А что же еще?

— Ну, в первую очередь нечто вроде языковых курсов.

— Повтори-ка, повтори-ка.

— Курсы по изучению марсианского языка.