У Смита был такой вид, словно его ударили по лицу.

— Нет? — вопросил он трагическим голосом.

— Нет, — решительно подтвердила Джилл, но затем посмотрела на него и добавила уже несколько мягче:

— Ничего страшного не случилось, но ты меня не отвлекай, я занята.

Для ускорения процесса Джилл спустила из ванной воду, велела Смиту встать и обмыла его из душа, затем она включила сушилку, а сама стала одеваться. Ошарашенный хлынувшими на него потоками теплого воздуха, Смит задрожал; Джилл терпеливо, как ребенка, успокоила его и посоветовала держаться за поручень.

Затем она помогла ему выбраться из ванной.

— Ну вот, после купания ты и пахнешь получше и чувствуешь, готова поспорить, получше.

— Я чувствую себя хорошо.

— Вот и прекрасно. А теперь одевайся.

В спальне перед Джилл встала сложная проблема: то ли надеть на Смита шорты, то ли объяснить ему, как это делается, то ли показать личным примером…

— НЕМЕДЛЕННО ОТКРОЙТЕ! — прогремел мужской голос.

Шорты выпали из пальцев Джилл. Они что, знают, что в квартире кто-то есть? Да, иначе бы не приехали. Ну, ясно, этот чертов автомат.

Так что, отвечать? Или затихариться? Еще один повелительный окрик.

— Сиди здесь! — шепнула Джилл Смиту и вышла в гостиную. — Кто там? — Она изо всех сил старалась, чтобы голос звучал спокойно и непринужденно.

— Именем закона — откройте.

— Именем какого еще закона? Не порите чепуху. Говорите, кто вы такой, иначе я вызову полицию.

— Мы и есть полиция. Ваше имя Джиллиан Бордман?

— Как? Я Филлис О'Тул, и я жду тут мистера Какстона. Честное слово, я сейчас же звоню в полицию и заявлю о попытке незаконного вторжения.

— Мисс Бордман, у нас есть ордер на ваш арест. Открывайте немедленно, вы только отягощаете свою вину.

— Никакая я вам не мисс Бордман, и я звоню в полицию.

Голос за дверью смолк; Джилл стояла, судорожно сглатывая и беспомощно ожидая, что же будет дальше.

Неожиданно в лицо ей пахнуло жаром, стальная пластинка замка начала светиться тусклым багровым светом, затем раскалилась добела; что-то громко хрустнуло, и дверь ушла вбок. Один из двух стоявших за ней мужчин переступил порог, ухмыльнулся и торжествующе объявил:

— Вот она, голубушка. Джонсон, осмотри квартиру, он где-то там.

— О'кей, мистер Берквист.

Джилл попыталась преградить им путь, но человек по фамилии Джонсон легко отодвинул ее в сторону и направился в спальню.

— Где ваш ордер? — срывающимся голосом выкрикнула Джилл. — Это полный произвол!

— Ну вот, ордер, ордер, — нежно улыбнулся Берквист. — Не создавай нам трудностей, веди себя паинькой — может, и отделаешься полегче.

Джилл пнула Берквиста в щиколотку, но тот ловко, без труда увернулся.

— Фу, — укоризненно покачал он головой, — какая гадкая девочка. Джонсон! Так нашел ты его или нет?

— Тут он, мистер Берквист. В чем мать родила; и чем же это они, интересно, собирались заняться? Угадайте с трех раз.

— У тебя, Джонсон, грязное воображение. Тащи его сюда.

Из спальни показались сперва Смит, а потом Джонсон, заломивший ему руку за спину.

— Он, видите ли, не желал идти.

— Пойдет, как миленький!

Увернувшись от Берквиста, Джилл отчаянно бросилась на Джонсона; тот резко отшвырнул ее в сторону.

— Ну, ты, без этих!

Джонсон ударил Джилл не так сильно, как бил свою жену до того, как та его бросила, и уж во всяком случае не так, как заключенных, не очень расположенных к беседам. Вплоть до этого момента на лице Смита не отражалось ровно ничего; он молча подчинялся грубому принуждению — вот и все. Он совершенно не понимал происходящего и старался не совершать никаких поступков.

Но теперь его брата ударили. Смит развернулся, вырвался…

…и протянул.

И Джонсона не стало.

И только на том месте, где только что стояли широкие, массивные подошвы сапог, медленно распрямились травинки; Джилл смотрела на них и чувствовала, что сейчас шлепнется в обморок.

Берквист закрыл открывшийся от удивления рот, раскрыл его снова и повернулся к Джилл.

— Что вы с ним сделали, — с ненавистью прохрипел он.

— Я? Я не сделала ничего.

— Не строй невинные глазки. У вас там что, люк или что?

Но Джилл почти его не слышала.

— Куда он делся? — спросила она в свою очередь.

— Не знаю, — нервно облизнул губы Берквист. Он сунул руку под мышку и вытащил пистолет. — Только со мной такие штучки не пройдут. Оставайся здесь, а его я забираю.

Смит снова пребывал в пассивном, ожидающем состоянии. Не понимая происходящего, он ограничил свои действия крайним, необходимым минимумом. Но он знал, что такое оружие, он видел его в руках прилетавших на Марс людей; теперь оружие было направлено на брата по воде, которому это явно не нравилось. И Смит грокнул, что его развитие подошло к одной из критических точек, в которой верное рассуждение должно привести к верному действию, за которым будет, возможно, дальнейшее развитие. И он начал действовать.

Старики обучили его многому и хорошо. Смит шагнул и встал напротив Берквиста; ствол пистолета описал дугу и уперся в его голую грудь. Он протянул — и Берквиста не стало.

А Джилл завопила.

Все это время лицо Смита оставалось бесстрастным, но теперь на нем появилось полное, трагическое отчаяние: в критической точке было совершено ошибочное действие. Он осторожно взглянул на Джилл, начал судорожно вздрагивать, а затем закатил глаза, медленно осел на пол, свернулся в клубок и замер.

Истерический припадок Джилл прекратился так же мгновенно, как и начался. Больной нуждался в помощи, времени на всякие там эмоции и размышления, куда же это подевались двое мужчин, попросту не было. Джилл упала на колени и бегло обследовала лежащее на полу тело.

Ни дыхания, ни пульса; прижав ухо к груди Смита, она сперва решила, что его сердце совсем остановилось, но потом различила чуть слышные и редкие — с промежутками по четыре, даже пять секунд — тук-тук.

Все это очень походило на шизоидный уход в себя, но Джилл никогда не видела настолько глубокого транса, даже в школе на демонстрациях гипноанестезии. Она слышала о так называемом «самадхи», в которое умеют впадать индийские факиры, но не особенно доверяла этим рассказам.

В нормальных обстоятельствах ни одна медсестра не стала бы пытаться вывести пациента из подобного состояния, а сразу позвала бы врача, но это в нормальных обстоятельствах. Последние события ничуть не поколебали Джилл в решимости ни в коем случае не допустить, чтобы Смит снова попал в нежные объятия властей, а, наоборот, укрепили. Решимость решимостью, но уже через десять минут она убедилась в бесплодности всех своих попыток прервать транс.

В спальне Бена нашелся потрепанный чемодан, слишком большой, чтобы с ним пропустили в салон самолета, но все же не заслуживающий гордого наименования «кофр». Чемодан был набит битком: диктофон, туалетные принадлежности, одежда, даже аппарат — вполне законный, с разрешением, — позволявший входить в любую телефонную сеть. У Джилл мелькнула мысль, что уже все это хозяйство ясно показывает, что Кайлгаллен совершенно не прав насчет причин отсутствия Бена, но времени на раздумья не было, она просто выпотрошила чемодан и отнесла его в гостиную.

При всей своей худобе Смит был тяжелее ее самой, но Джилл приходилось иметь дело с пациентами и помассивнее. Чтобы запихнуть безжизненное тело в чемодан, пришлось сложить его на другой манер. Мышцы Смита сопротивлялись резким рывкам, но без труда, словно воск, поддавались не очень сильному, но постоянному нажиму. Для мягкости Джилл забила пустые углы какими-то тряпками Бена. Проделать дырки для воздуха не удалось — чемодан оказался стеклопластовым; секунду поколебавшись, Джилл махнула рукой — какой там ему воздух при почти полном отсутствии дыхания и, соответственно, нулевом обмене веществ.

Нести такой груз она бы не смогла, оторвать его от пола и то удавалось с большим трудом. К счастью, чемодан был снабжен колесиками; к тому времени, как ей удалось подтащить его к входной двери, на нормальный паркетный пол, драгоценная Бенова лужайка была перепахана глубокими, уродливыми бороздами.