И он, позабыв обо всем на свете, кинулся к первому же стеллажу с игрушками и, усевшись прямо на ковер, принялся выкладывать все рядом с собой. «Класс!» «Вот это ничего себе!» «Ни фига себе!»

— Правильно, это детский сад. Я немного помогаю сторожихе, дежурю за нее, а она меня отлично знает и разрешает мне здесь ночевать. Так что на сегодняшнюю ночь вплоть до семи утра — садик наш. Тебя ведь зовут Маша? — Соломон подошел к оробевшей Маше и улыбнулся, стараясь немного разрядить обстановку.

— Да, меня зовут Маша, — отозвалась она довольно прохладно, поскольку еще не решила для себя, можно все-таки доверять этому кудрявому проныре или нет.

— Так вот, Маша, здесь есть душ с горячей водой. Я покажу тебе, где можно взять чистые полотенца. Это МОИ полотенца, так что бери смело и ничего не опасайся. Они чистые, потому что совершенно новые. Я заработал их на рынке, когда разгружал «фуру». Здесь вообще есть мой шкаф, он находится в прачечной, и туда никто и никогда не лазает. Больше того, в сущности, это мой второй дом.

— А где же первый? — спросила Маша уже более мягко, поскольку о душе она и мечтать не могла, а тут еще и полотенца!

— Вот там бы вам точно не понравилось. Это под мостом, у меня там небольшая хижина, в которой сейчас живут мои друзья, такие же, как и я… Словом, у них тоже проблемы. У кого-то нет отца или матери, а у других есть полный комплект, да толку-то от них… Пьют… Но со мной они не пропадут.

— А у тебя родители есть? — спросил Пузырек, даже не поворачивая головы и с увлечением собирая мозаику.

«Поистине устами младенца…» — подумала Маша, краснея за бестактность брата.

— У меня — нет, — пожал плечами Соломон. — Но я и без них много чего достигну в жизни. У меня же есть цели, поэтому мне куда легче, чем им.

— Мальчики, так я… в душ? — Маше показалось, что в ее отсутствие Соломон расскажет Горностаеву с Никиткой куда больше, к тому же ей действительно хотелось поплескаться в теплой воде. — А мыло в этом доме есть?

— Пойдем, я выдам тебе все, что положено, — и Соломон, в смущении взъерошив на голове свои прекрасные кудрявые волосы, повел Машу в прачечную. И там, отперев шкаф, действительно дал ей запечатанный кусок мыла, большое красное полотенце и даже большую махровую простыню.

— Это ты тоже заработал?

— Ты бы видела, сколько этого барахла у меня было неделю тому назад! Но я почти все раздал. А в эту простыню можешь потом обернуться вместо халата. Душ вон там… С водой проблем быть не должно.

И он ушел, оставив ее в коридоре и предоставив ей полную свободу действия.

«А он милый», — подумала она и пошла в ДУШ.

— И какие же у тебя цели? — спросил Соломона Сергей, когда тот вернулся в группу (как назывались помещения в детском саду).

Как-нибудь потом расскажу, — уклончиво ответил он. — Знаю только одно: мои родители в эти цели и планы не входят. Особенно мать.

— Она бросила тебя? Ты извини, что я задаю тебе такие вопросы…

— Да ничего, я уже не реагирую. Что касается матери, то я не знаю, где она, да и жива ли вообще. Бросила? Если бы… Как я понял, она вообще продала меня одному типу, но я от него сбежал.

— Продала? Разве такое бывает? Она что, тоже пьющая была?

— Нет, у меня мать была красивая, я ее помню. Мне тогда лет восемь было, когда все это случилось. Мы вообще-то издалека приехали… — Он погрустнел и замолчал, опустив голову. — Я же не на помойке родился. У меня и няня была, и учительница музыки… Но все это, оказывается, делалось для того, чтобы потом меня подороже продать. Так мне сказали в детском доме, где я жил первые несколько месяцев. Потом-то я сбежал, жил под мостом, после меня поймали и определили в интернат. Знаешь, там ничего было, кормили хорошо, но у меня отношения не сложились с воспитательницей. Она воровкой оказалась, одну вещь у меня украла и до сих пор не вернула. Короче, я и оттуда тоже сбежал.

— Постой, как же так? Зачем твоей матери было продавать тебя? Какой в этом резон? Ведь если она тратила на тебя такие деньги, нанимая няню и учителей, то, значит, и деньги у нее были…

— Может, и были, но тогда ответь мне: зачем ей было везти меня сюда, в это захолустье и отправлять в парк с этим типом? Мы катались на яхте, отдыхали, все было так замечательно, а потом вдруг она говорит: пойди, дорогой, погуляй с дядей Буффало.

— А кто у нас дядя Буффало?

— Говорю же — тип один. Хлюст. Он повез меня к себе домой и запер в своей квартире. И сказал: если твоя мама захочет тебя увидеть, она знает, что ей надо делать.

— И ты сбежал?

— Сбежал.

— А что, если ты все не так понял, и она вынуждена была это сделать? — Сергей упорно не хотел верить в то, что мать, способная воспитать такого смышленого и талантливого парня, каким ему показался Соломон, способна на такой чудовищный поступок, как продажа собственного ребенка.

— Я уже обо всем передумал, — пожал плечами Соломон. — Пусть даже между моей матерью и этим Буффало были сложные отношения, и она была ему чем-то обязана. Пусть. Но если она жива, то она должна была меня искать здесь, потому что именно здесь мы были все трое, и именно здесь она бросила меня. Прошло уже пять с лишним лет, а она До сих пор не объявилась? Меня за это время уж кто только не хотел усыновить… Но я не соглашался. Не хочу. Я не верю взрослым. Иногда мне кажется, что у меня было две мамы. Одна хорошая, та, с которой мы жили в большом доме в лесу и которая на завтрак пекла мне маленькие блинчики с медом. А другая — это та, которая привезла меня сюда и бросила…

Он обернулся на шорох — в дверях стояла закутанная в красный махровый кокон Маша, порозовевшая после горячего душа. В глазах ее стояли слезы: она услышала последнюю часть рассказа Соломона.

— Ну как душ? — Соломон, стараясь не показывать своего волнения от воспоминаний, даже привстал, приветствуя Машу.

— Спасибо, Соломон, душ прекрасный. Сережа, предлагаю и тебе тоже… — И тут ее взгляд упал на брата, который, растянувшись во весь свой небольшой рост, крепко спал, подложив под щеку коробку из-под мозаики. — Смотри… Бедный Пузырек.

Спустя полчаса, когда и Серега привел себя в порядок, Соломон привел своих гостей на кухню. Большая и теплая, ярко освещенная, она прямо-таки завораживала взгляд своими огромными кастрюлями и сковородками, гигантской плитой и невероятных размеров чайниками.

На столе под марлевой салфеткой, которую Соломон сорвал с видом хозяина и со словами «Это мне баба Надя оставила на ужин», ребята увидели миску с макаронами по-флотски, сковородку со свернутыми трубками блинами и кастрюльки с вермишелевым супом и компотом из сухофруктов.

— Сейчас достану тарелки и — милости прошу! — сказал душка-Соломон. — Как видите, с голоду я никогда не умру. Вы себе даже представить не можете, как много вокруг хороших людей…

И Маша, вспомнив, какими чувствами руководствовались они с Сережей, когда окликнули его еще там, на улице, когда он почти спустился под землю, снова прослезилась. «Возможно, он бы и не оскорбился, если бы мы сразу предложили ему тушенку. Или?..» Она так и не нашла ответа на свой вопрос.

Соломон разбудил их в шесть утра. К тому времени на кухню пришла повариха — заваривать бульон, кипятить молоко, принимать продукты…

Покидали детсад таким же странным способом, каким и приходили: через калитку, а потом дыру в бетонном заборе неизвестного происхождения.

— А куда мы теперь? — спросил Соломона заспанный Пузырек. — И почему мы не позавтракали?

Маша сочла за благо находиться рядом с таким непосредственным человеком, каким был ее брат. Кто еще мог вот так запросто задавать самые простые и конкретные вопросы, не боясь, что его примут за чрезмерно любопытного или несообразительного?

— С завтраком туговато, — признался Соломон. — Но детский сад — есть детский сад, и испаряться из него надо в шесть, а то и в пять утра. Это хорошо, что нас еще не засекли. Сторожиха — это вам не повариха. Разные люди… Но я предлагаю вам все-таки не заниматься самодеятельностью, а обратиться за помощью в милицию.