Саамы по-прежнему оставались неподвижны; настолько неподвижны, что когда они переговаривались, казалось, что слова произносят не они, а кто-то невидимый в темной глубине куваксы.

- Беда там! Беда! - кричал Федя, уже не зная, какими словами можно оживить этих окаменевших людей, глухих и немых. - Люди там!..

Федя хотел сказать что-то очень сильное. Но тут легкий ветерок прижал сверху дым, и он быстро заполнил куваксу. Спасаясь от него, саамы прижались к устилавшим землю шкурам. У Феди дым перехватил дыхание. Желая глотнуть чистого воздуха, он невольно бросился к выходу. Остановил его короткий резкий толчок под колени. Одновременно кто-то сильно рванул юношу сзади, за плечи. Еле стоявший на ногах от усталости, ослепший и задыхающийся от дыма, Федя рухнул на спину. Застигнутый врасплох, он не успел оказать сопротивления - руки его были схвачены крепким сыромятным ремешком.

Связать ему ноги оказалось труднее. Опомнившись, Федя сопротивлялся отчаянно. Подвернувшийся под ноту пастух получил такой пинок, что вылетел из куваксы вместе с полостью. Впрочем, он тут же вернулся и навалился на Федю, извивавшегося со связанными руками.

Полость у входа распахнулась. В куваксу вошел пожилой саам. Одетый в просторный совик, похожий на широкое, сшитое колоколом платье из грубого сукна с откинутым на спину капюшоном, низко перехваченный тасмой - поясом с длинной, почти в четверть метра кованой медной пряжкой, он ничем не выделялся среди других пастухов. И вместе с тем что-то едва уловимое в фигуре и голосе отличало его от остальных. Стоило ему войти в куваксу - и все оставили Федю и принялись наперебой рассказывать о том, что произошло сейчас. Слушая пастухов, пожилой саам чуть склонил умное лицо с резкими морщинами на лбу и по краям четко прорезанного, волевого рта.

Невольно и связанный Федя прислушался к непонятной для него речи, ловил редкие знакомые слова. Одно из них резнуло его слух так, что он весь напрягся. И снова услышал он знакомое страшное слово «шпион».

- Кто шпион? - закричал Федя. - Какой я вам, к черту, шпион? Я - русский человек. Рабочий строительства. Комсомолец!

Молодой саам, вязавший ему руки, обернулся и на вдетом русском языке спросил:

- Какой ты русский, если по-русски ни шиша говорить не можешь?

- Вошел, здравствуй не сказал, - добавил стоящий за ним старик. - Русский!

- Я?.. - Федя рывком сел на шкуры. - Да я в Серпухове десятилетку кончил! Я…

Обычно сдержанный и молчаливый, он захлебнулся от возмущения. Еще бы - его приняли за шпиона!

- У меня отец на фронте погиб! - почти кричал он. - Я сам добровольно приехал сюда. По путевке ЦК комсомола приехал. А вы… Шпион!.. Связали!

- Пожалуй!.. - задумчиво согласился пожилой саам, всматриваясь черными зоркими глазами в связанного Федю. - Пожалуй, верно. Шпион не такой дурак, чтобы забраться на Мурман, не зная по-русски. - Он помолчал немного и добавил с еле заметной доброй усмешкой: - Шпион, наверно, и нас, саамов, знает лучше, чем некоторые комсомольцы с десятилеткой едущие помогать нам. С путевкой ЦК комсомола!

Удар был нанесен точно. Федя почувствовал, что краснеет, и не нашелся с ответом.

- Развяжите его, - сказал пожилой саам.

Он подождал, пока Федю освободили от веревок, и спросил:

- Паспорт есть?

- Есть паспорт, пропуск на строительство, - хмуро ответил Федя, вытирая кулаком слезящиеся глаза. - И комсомольский билет.

Федя расстегнул лыжную куртку. Достал из внутреннего кармана, зашпиленного английской булавкой, документы.

Пожилой саам отвернулся к услужливо откинутой стариком полости. Внимательно проверил документы, сличил приклеенные к ним фотографии и спросил:

- Где прописан?

«Вот это чудеса! - искренне изумился про себя Федя. - В тундре интересуются пропиской».

- Я прописан в общежитии строительства, - сдержанно ответил он.

- Правильно, - подтвердил пожилой саам, возвращая ему документы, и протянул широкую крепкую руку. - Что ж!.. Будем знакомы. Фамилия моя Сорванов. Зовут Прохор Петрович. Бригадир-оленевод. А это… - он слегка подтолкнул к гостю смущенного неожиданным поворотом дела круглолицего парня с жесткими черными волосами. - Это наш Яша. Тоже Сорванов. А тот… Дорофей. Но уже не Сорванов, а Галкин. А это самый старый пастух в районе. Так и зовут его все: старый Каллуст.

Прохор Петрович взглянул на залитое слезами лицо Феди и мягко, словно извиняясь, объяснил:

- Дымно в куваксе. Ребята набегались с утра за олешками. Пристали. Опять же и постряпать надо. - Он обернулся к Яше и сказал: - Убери-ка дым.

Яша привычным плавным движением вынырнул из куваксы. Вскарабкался по одной из жердей наверх и прикрыл куском брезента часть отверстия с наветренной стороны. Дым над костром сразу выровнялся столбом.

Прохор Петрович дал Феде отдышаться, потом спросил:

- Как ты попал сюда? Далеко забрел от поселка.

- Не близко… - согласился Федя.

И рассказал внимательно слушающим пастухам о поисках Васьки Калабухова, о следах, что привели новоселов на Семужью, об их задержании. Рассказал о Сазонове и его сообщниках. Не утаил Федя и о своем побеге.

- Сазонов? - повторил Прохор Петрович, припоминая. - Сазонов… Не знаю такого.

- Зато я знаю! - горячо воскликнул Федя. - Раскусил его. В поселке он… законник. А здесь?.. Показал себя! Связался с какой-то шантрапой…

- Да-а! Всякое бывает! - уклончиво протянул Прохор Петрович, думая о чем-то своем. - А насчет Васьки вашего еще вчера утром передавали по радио.

- По радио? - насторожился Федя. - Нашли его?

- Нет. Мать получила от него письмо. Пишет ей Васька, что уехал далеко. На неделю. Просил мать не тревожиться.

- Не тревожиться! - возмутился Федя - А его ищут!

- Все уже вернулись в поселок, - успокоил его Прохор Петрович. - Одни вы ищете. - Он подумал и добавил: - Если след ваш верный… надо искать. Нечего мальчишке болтаться по тундре. Может в болото залезть, с горы сорваться…

- Ваську надо найти! - обрадовался поддержке Федя. - Но прежде всего надо догнать Сазонова.

- Горяч ты больно! - остановил его Прохор Петрович. - Погляди-ка, парень, на себя. Кто с таким в тундру пойдет? В горы? Прежде отдохни…

Федя нетерпеливо махнул рукой.

- Покушай, - настойчиво продолжал Прохор Петрович. - Чаю надо напиться. На дорогу. - И, не давая возразить себе, успокоил гостя: - Найдем Сазонова. Найдем! Лихих людей в тундре нету. Ходим мы тут, ездим на олешках, зимой и летом. В одиночку ездим. Ничего. Никто не обижает.

Прохор Петрович присмотрелся к нахмуренному лицу Феди и круто перевел разговор:

- А насчет семги… ошибся Васька. Поймать семужку тут, конечно, можно. Десять штук можно поймать. А что ты станешь с ними делать? Как потащишь их отсюда? На себе одну - две хороших рыбины унесешь в поселок - и все. Какой же вор пойдет сюда за такой добычей?

- А если по реке спуститься? - спросил Федя, желая окончательно увериться в своих предположениях, что не ради семги пришел Сазонов со своими «гавриками» на Семужью.

- По реке! - усмехнулся Прохор Петрович. - Не знаешь ты, парень, нашу реку. На чем ты спустишься? Лодок здесь нет и отроду в заводе не бывало. Плота не срубишь. Не из чего. А если даже спустишься по реке и не разобьешься о камни и пороги - куда ты попадешь? В райцентр. Из райцентра один путь - на пароходе. Вот уж где поймают тебя с семгой наверняка. Нет, брат! Семга в тундре на хорошем запоре. Сторожа тут не надобны. Здесь каждого человека далеко видно. Очень далеко!

Пока Федя беседовал с Прохором Петровичем, старый Каллуст снял с костра кастрюльку. Побитая эмалированная крышка свалилась с нее, и в куваксе запахло крепким бульоном. Старик, наморщив лоб, попробовал варево. Морщины его тут же разошлись в довольной улыбке.

- Шит лим![1] - он поднял ложку и одобрительно покачал головой. - Лим, лим!..

Старый Каллуст достал из-под ската куваксы миски и принялся разливать суп, в котором было больше вареной оленины, чем бульона, и совсем немного картошки.