Правда, именно из-за разницы мировоззрений нередко возникали трения между старой и новой эмиграцией. "Антибольшевизм эмиграции более принципиален и идеен", эмигранты прекрасно понимали, как была создана и функционирует вся пирамида коммунистической власти, тогда как подсоветские люди, нередко сами бывшие "составной частью этой пирамиды, не могли видеть ее структуру так отчетливо, как это было видно со стороны… Они редко отрицали систему в целом" [39], - так это описывал А. Казанцев. Характерно и упоминание во власовском Пражском Манифесте "прав, завоеванных… в народной революции 1917 года" после "свержения царизма" — это никак не могло выглядеть достижением в глазах правой эмиграции. Показательно осторожное отношение к Манифесту генералов РОВСа: В.В. Бискупского ("он монархист и поэтому ничего сказать не может") и А.А. фон Лампе ("он обязан доложить сначала о тексте начальнику Союза генералу А.П. Архангельскому") [40]. Это была одна из главных причин, почему некоторые старые эмигранты, большей частью монархисты (например, ген. П.Н. Краснов), не признавали "красного генерала" Власова как руководителя всего движения…

Все же наличие конкретного врага отодвигало подобные разногласия на второй план — в среде военных. Тем более, что с детства верующими были генералы Ф.И. Трухин, М.А. Меандров и сам Власов, который до революции учился в духовной семинарии (Власов сразу нашел общий язык с митрополитом Анастасием, получив от него благословение на свою деятельность). Главным препятствием для создания Русской Освободительной Армии были не внутренние разногласия, а запрет Гитлера, который не без оснований опасался, что РОА выйдет из-под немецкого контроля (в этом он оказался прав: самым крупным военным действием РОА стало освобождение Праги в мае 1945 г. — от гитлеровцев).

Гитлер согласился на создание РОА лишь в безвыходном положении, когда война была уже в сущности проиграна и когда уже не было русской территории, на которую Движение могло бы опереться. 14 ноября 1944 г. в Праге был провозглашен Комитет Освобождения Народов России (КОНР) со статусом независимого российского правительства. Власов специально выбрал для этого славянскую столицу, куда все съездили на один день специальным поездом. Этот торжественный акт был оформлен в соответствии с международным этикетом: присутствовали дипломатические представители союзных с Германией стран, иностранные корреспонденты. Создание КОНРа было поддержано духовенством Русской Зарубежной Церкви, ее первоиерарх митрополит Анастасий и митрополит Серафим присутствовали на второй церемонии обнародования Манифеста КОНРа (специально для русской эмиграции) 18 ноября в Берлине, где от духовенства выступил о. Александр Киселев (до войны живший в Эстонии и не принадлежавший к Зарубежной Церкви).

В Манифесте говорилось, что "Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики". В январе 1945 г. КОНР заключил, за подписью Власова, соглашение с правительством Германии о предоставлении вооружения и снабжения — в форме кредита, который КОНР обязался в будущем выплатить.

Лишь после этого — в январе 1945 г. — началось формирование двух власовских дивизий. Немецкий МИД рассматривал соглашение с КОНРом как внешнеполитический акт, а 28 января 1945 г. вооруженные силы КОНРа (многие продолжали называть их РОА) были объявлены армией союзного с Германией государства. Немецкие представители в русских частях имели лишь консультативные и связные функции. Эта русская армия была в юридическом и военном отношении отделена от Вермахта, она имела на серой немецкой форме (другой пошить было уже невозможно) русские нарукавные знаки, а на шапке кокарду РОА. Значок РОА (белый щиток с синим Андреевским крестом в красном обрамлении) по предложению генерала Малышкина был принят еще в феврале 1943 г. (тогда Розенберг перечеркнул девять первых эскизов с бело-сине-красным флагом, на что Власов сказал: "Я бы так и оставил: русский флаг, перечеркнутый немцами, потому что они его боятся" [41]). На штандарте главнокомандующего РОА — изображение Георгия Победоносца. Гимн — "Коль славен наш Господь в Сионе".

В частях появились русские священники. "Некоторые из них уже состояли в юрисдикции Зарубежной Церкви, некоторые же покинули родину, находясь в юрисдикции Московской Патриархии, и не смогли по ряду причин оформить свое новое каноническое положение. На подобного рода вещи тогда не обращалось особого внимания. Часть священников оставалась также в юрисдикции Вселенского патриарха" [42] — так описывает это протопресвитер штаба вооруженных сил КОНРа Дмитрий Константинов (впоследствии клирик Американской юрисдикции). Кроме него, духовным окормлением РОА в разное время руководили о. Александр Киселев из Эстонии и архимандрит Серафим (Иванов) из монастыря в Ладомирово [43]. В торжественном молебствии о даровании победы вооруженным силам КОНРа, кроме митрополитов Анастасия и Серафима, в числе священников участвовали прот. Адриан Рымаренко, о. Георгий Бенигсен [44].

То есть, и в этот период войны мы видим "сотрудничество с Гитлером" представителей разных православных юрисдикции. Так что не очень понятно, почему тот же самый прот. Георгий Бенигсен, присоединившись после войны к Американской Церкви, будет обвинять Зарубежный Синод в "писании благодарственных адресов Гитлеру, войска которого… убивали на фронте детей «наивных» православных американцев" [45]…

Тем более естественным было присутствие духовенства в русских частях, созданных военными первой эмиграции еще до появления РОА. В "Русском корпусе", сформированном на Балканах уже летом 1941 г., в числе священников в корпусном журнале "Наши вести" упоминаются о. Владимир Могилев, о. Владимир Ульянцев, прот. Борис Молчанов, прот. Григорий Баранников, иеромонахи Никодим (Нагаев), Антоний (Медведев), Викторин (Лябах), старшими корпусными священниками были прот. Иоанн Гандурин и иеромонах (затем игумен) Никон (Рклицкий) — после войны четверо из них стали архиереями в разных епархиях русского зарубежья [46]. В "Русской Национальной Народной армии" (создана в марте 1942 г. под руководством инженера с. Н. Иванова и полковника К.Г. Кромиади) был о. Гермоген Кивачук. Имелось русское духовенство и в частях, созданных ген. Б.А. Хольмстоном-Смысловским (последнее их название: 1-я Русская Национальная Армия), а также в казачьих частях генералов-эмигрантов Краснова, Туркула, Шкуро.

К этому следует лишь заметить, что представители Церкви не столько брали на себя духовное водительство военно-политической борьбой против безбожных поработителей Отечества, сколько выполняли свою вечную миссию спасения душ, считаясь с войной как с фактом. Как недавно напомнил архиепископ Серафим (Дулгов), в годы русско-японской войны именно так повел себя архиепископ Николай (Касаткин) в Японии: он оставался со своей японской православной паствой в стране, воевавшей против России, а ведь японцы были коварным врагом!.. Тем не менее архиепископ Николай исполнил свой пастырский долг, против чего российской церковной властью не было высказано ни слова упрека; недавно он причислен к лику святых как Московской Патриархией, так и Зарубежной Церковью.

Так же и священники РОА и русских эмигрантских частей были со своей паствой там, куда ее позвал патриотический долг, помогая ей быть достойной звания христиан в столь трудном положении. Они совершали требы, принимали исповеди, причащали, отпевали погибших. Приходилось и разъяснять основы Православия бывшим советским военнослужащим (как, например, в школе РОА в Дабендорфе). И снова заметим, что православное духовенство в странах, воевавших против Германии, в том числе остававшиеся в США иерархи Зарубежной Церкви, не осуждали своих собратьев в Германии, полагая, что им на месте виднее, как поступать.

Ведь это политическое движение было шире, чем РОА, оно включало в себя широкие гражданские слои населения. Поэтому многие называют его Русским Освободительным Движением (РОД). Кромиади свидетельствует: "В то время, за исключением ура-патриотов, принимавших коммунистов за «своих», вся остальная эмиграция относилась к РОА как к своей национальной армии и делила с ней горе и радость" [47]. Вероятно, это не преувеличено: так, в Париже, когда 24 июля 1943 г. генерал В.Ф. Малышкин выступал в зале «Ваграм» перед русской эмиграцией как представитель Власова — 6000 эмигрантов устроили ему овацию; его выступление "произвело сильное впечатление даже на демократические круги русской эмиграции, стоявшие в непримиримой оппозиции к немцам", — писал меньшевик Б. Николаевский, ссылаясь на восторженное письмо присутствовавшего на собрании либерала В.А. Маклакова: "по отзывам даже тех, кто пришел заряженным против Власова, это произвело впечатление бомбы" [48].