Паб был необычайно хорош – вдоль стены тянулись уютные скамейки с кожаными сиденьями и подголовниками – здесь их называли «снагсы». Бар находился в центре большой комнаты – красивое сооружение из красного дерева, металла и зеркал. Вокруг стойки располагались высокие столики с барными стульями. За одним из этих столиков я и устроилась.
Паб был наполнен разнородной смесью клиентов – молодые студенты здешних университетов вперемешку с отдыхающими туристами, люди, одетые в ультрамодные шмотки, и те, кто предпочитал спортивный стиль. Как бармен, я всегда интересовалась, как все обустроено в других барах: что там предлагают, кто туда ходит, какие мыльные оперы в них раскручиваются, поскольку последнее неизбежно. В любом из существующих баров всегда присутствуют несколько привлекательных парней, всегда произойдет несколько драк, завяжется несколько романов и всегда найдется несколько весьма странных личностей.
Та ночь подтвердила, что исключений из этого правила не бывает.
Он вошел, когда я уже заплатила по счету и допивала свое пиво. Я заметила его потому, что его просто невозможно было не заметить. Думаю, я ни разу не моргнула и не отвела от него глаз, пока он пересекал комнату и поворачивался ко мне спиной – спиной настоящего атлета. Высокий, сильный, рельефные мускулы перекатываются под черной кожей штанов, на ногах тяжелые черные ботинки, на плечах – ага, несложно было догадаться, что он не изменит образу Короля драмы, – черная рубашка. Я достаточно времени провела за барной стойкой, чтобы научиться разбираться в том, какие люди носят определенного рода одежду и что эта одежда может о них рассказать. Парни, которые с ног до головы одеваются в черное, делятся на две категории: одни ищут неприятностей, другие неприятности сами по себе. Женщины, которые одеваются во все черное, это совсем другая история, не имеющая сейчас никакого значения.
Так вот, сначала я заметила его спину, и как только мои мысли перешли к лирическим завихрениям по поводу такого великолепного зрелища (проблема он или нет, но глаз от него не отвести), парень, не снижая темпа, добрался до бара, перегнулся через стойку и вытащил бутылку самого лучшего виски.
И никто этого не заметил.
Возмущение мигом отрезвило меня, поскольку я подумала о бармене – это был ощутимый удар по его карману, непочатая бутылка скотча стоила шестьдесят пять долларов, и она явно будет выпита прежде, чем (только после закрытия) начнут проверять счета бара и обнаружат недостачу.
Я начала сползать со своего стула. Да, я собиралась это сделать – я, чужая в незнакомой стране, и никак иначе, – я собиралась сдать этого парня. Потому что мы, бармены, должны помогать друг другу.
И тут он обернулся.
Я замерла, опустив одну ногу на пол. Думаю, я даже забыла, как дышать. Сказать, что он был суперзвездой экрана во плоти – значит ничего не сказать. Определение «невероятно прекрасный» тоже не подходило. Сказать, что архангелы Господни должны были бы выглядеть так, как он, – это значит даже не начать описывать его. Длинные золотые волосы, глаза, такие светлые, что казались серебряными, и золотистая кожа, – этот человек был невероятно прекрасен. Все волоски на моем теле стали дыбом, все сразу, волной. И тут же возникла странная мысль: он не человек .
Я помотала головой, стряхивая наваждение, и снова села на стул. Я все еще собиралась предупредить бармена, но не раньше, чем незнакомец отойдет от бара. Внезапно мне очень захотелось подойти к красавцу поближе.
Но он не уходил. Вместо этого он прислонился спиной к стойке, отвинтил крышку и присосался к бутылке.
Пока я смотрела на него, со мной произошло нечто необъяснимое. Тоненькие волоски на моем теле начали вибрировать, еда в желудке словно превратилась в свинцовый ком, а со зрением приключилось нечто вроде сна наяву. Бар был на месте, незнакомец тоже был на месте, но в этой версии реальности он вовсе не казался прекрасным. Он был ничем другим, как тщательно замаскировавшейся мерзостью, но даже сквозь поверхность его привлекательности пробивалась вонь гниющей плоти. И, если бы я подошла ближе, эта вонь могла удушить меня до смерти. Но это еще не все. Мне казалось что, если мне удастся раскрыть глаза пошире, я смогу увидеть не только это. Я смогу увидеть, кто он на самом деле, если только внимательнее присмотрюсь к нему.
Не знаю, сколько времени я там просидела, таращась на него. Чуть позже я поняла, что этого времени было вполне достаточно для того, чтобы накликать свою смерть, но тогда я этого не знала.
От собственной глупости и от бесславного конца не успевшей начаться истории меня спас крепкий подзатыльник.
– Ой! – Я подскочила на своем насесте, обернулась и уставилась на агрессора.
Она уставилась на меня в ответ – крошечная седая женщина которой с первого взгляда можно было дать лет восемьдесят Ее густые серебристо-седые волосы были заплетены в косу, и даже челка не закрывала правильные черты лица. Одета старуха была во все черное, и я с раздражением подумала о том, что мне стоит пересмотреть свою теорию по поводу женщин, которые носят черное. Прежде чем я успела завопить: «Вы соображаете, что делаете?!», она подняла руку и постучала по моему лбу, довольно чувствительно ударяя костяшками.
– Эй! Прекратите!
– Как ты можешь так на него смотреть? – прошипела женщина. Ее голубые глаза светились молодым задором, хоть и смотрели на меня с морщинистого лица. – Ты собралась выдать нас всех, дура несчастная?
– А? – Как и в случае с престарелым лепреконом за конторкой в отеле, я медленно повторила про себя ее фразу. Вот только смысла от этого не прибавилось.
– На Темного Туата Де! Как ты можешь предавать нас. Ты, О'Коннор, подумать только! Я обо всем сообщу твоим родственникам, не сомневайся!
– А? – Вдруг оказалось, что ничего более осмысленного я произнести не могу. Я правильно ее расслышала? Что такое этот «тваде»? И кто я по ее мнению? Старуха снова подняла руку, и я, опасаясь очередного подзатыльника, выпалила:
– Я не О'Коннор.
– Определенно О'Коннор. – Женщина закатила глаза. – Те же волосы, те же глаза. И та же кожа! Ты не можешь быть никем другим, только О'Коннор. Такие как он перекусят пополам такой лакомый кусочек, как ты, и, прежде чем ты откроешь рот, чтобы закричать, он уже будет глодать твои кости. А теперь прочь отсюда, пока ты не испортила все, что можешь!
Я моргнула.
– Но я...
Старуха заставила меня замолчать, бросив устрашающий взгляд, который отрабатывала, по-видимому, не меньше пятидесяти лет.
– Вон! Немедленно! И не возвращайся сюда. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Если ты не можешь держать себя в руках и не гордишься своим происхождением – сделай нам всем одолжение, иди и умри где-нибудь в другом месте.
Ого. Все еще моргая, я заерзала на стуле. Мне не нужно было получать по голове еще и клюкой, чтобы понять, что мне здесь не рады. Подзатыльника хватило с лихвой. С высоко поднятой головой, глядя строго вперед, я попятилась от старой сумасшедшей женщины, следя, чтобы она не попала по мне, если ей взбредет в голову снова меня стукнуть. Отойдя на безопасное расстояние, я развернулась и зашагала прочь из бара.