Заодно мы достали драгоценности, опять или любовались, обсуждали, что делать. Было уже совсем поздно, когда мы услышали шум машин — именно машин, а не машины — на дороге к пристани, и визг тормозов. Потом по пристани затопали тяжелые шаги. Мы выглянули в иллюминатор и увидели не только Степанова с охраной, но и…

— Отец! — заорали мы с Ванькой.

— Папа! — завизжала Фантик.

Да, приехали и наш отец, и дядя Сережа Егоров. Степанов оповестил их, что у нас происходит нечто необыкновенное, и спросил, не хотят ли они прокатиться вместе с ним. Они, естественно, помчались.

— Ладно, показывайте, какую вы там рыбу поймали! — сказал Степанов. И загоготал. — Встряхнули меня так, как давно никто не встряхивал, так надо знать, с чего!

Мы открыли ларчик.

Наступила долгая тишина.

Потом отец сказал:

— Вот это да!

— Умереть! — сказал дядя Сережа.

А Степанов сказал:

— Мамочки!.. Да за это и впрямь могли пришить!

— А вы бы видели, как они мне идут! — вмешалась Фантик.

— Представляю… — пробормотал её отец, и все засмеялись, а Фантик смутилась.

— Ладно! — сказал Степанов. — Валяйте полную историю.

Мы «вывалили» полную историю, рассказывая наперебой. И можете вообразить, какое впечатление она произвела.

— М-да! — Степанов почесал в затылке. — И что теперь с этим делать?

— Вообще-то, это не общий клад, а Борькин! — заявил Ванька. — Борька сам его нашел, сам у этого бандита отбил, поэтому тут делить нечего! Как он решит, так и будет!..

— Я не о том… — Степанов созерцал драгоценности. — Такой клад не присвоишь. Точно посадят. Или такими налогами обложат на приобретение, что придушат. Этому место в музее или в этой, Грановитой палате, а нам… не по Сеньке шапка.

— Но действительно клады надо сдавать государству? — спросил я. — И чем это считать — кладом или произведением искусства? Потому что, вон, где-то писали недавно, что человек бесценную картину вот так же в старом доме нашел — и она у него осталась, и никто не придирался. А ведь это все равно что картина — сразу видно, что настоящие художники делали!

— Вот этого я не знаю, — сказал Степанов. — Надо бы с адвокатами посоветоваться.

— В Англии есть закон, — проговорил отец. — Что преступник не имеет права наследовать имущество жертвы. Даже если преступник — прямой наследник и ближайший родственник. Собственно, из-за таких случаев закон и был введен. Надо бы узнать, нет ли похожего закона в российском законодательстве. Потому что если это имущество кого-то из расстрелянных или репрессированных, то, в данном случае, государство выступало в роли преступника и ни на что не может претендовать… Да, тут надо бы с адвокатами посоветоваться… А у вас были какие-нибудь идеи?

— Ну… — Павел замялся. — Мы обсуждали одну проблему. Хорошо бы снять эти драгоценности для нашего фильма. Совсем здорово было бы разыграть, как все происходило. Как Борис плавает с аквалангом, как он всплывает с ларчиком в руке, как Алик подбирает его на надувную лодку, как мы на яхте открываем ларчик и раскладываем драгоценности… Это было бы потрясающе! Но, с другой стороны, это бы означало, что мы засвечиваемся перед всеми, что нашли клад, поэтому, если вы хотите его скрыть…

— И ещё это означало бы, — добавил отец. — Что в подводный город хлынут такие толпы искателей сокровищ, что все море по берегам расплескают.

— Я имею в виду, ближайшие ваши планы, — сказал Степанов.

— Ближайшие планы? — переспросил Павел. — Продолжать снимать! Завтра надо перехватить кузнеца, снять его в его кузнице, беседу с ним снять, рассказ о его ремесле, его работы. Потом…

— Потом, — вклинился Ванька. — Нам надо поднять со дна бронзовую люстру и бутылку, и ещё куклу поднять — и поглядеть, нет ли и в ней какого-нибудь клада!

— Иван!.. — строго сказал отец. — Как можно перебивать?

— Ну вот… — пробормотал Ванька. — Уже воспитывают… А я ведь только планы излагаю.

— Вы не думаете, что вам стоит вернуться домой? — спросил дядя Сережа.

— Ни в коем случае! — ответили мы хором. А я добавил:

— Мне ещё надо как можно больше книг и материалов нарыть по Мологе! Я все-таки надеюсь докопаться, чей это клад!

— В любом случае, плавать с драгоценностями небезопасно, — сказал Степанов. — Я мог бы взять их пока на сохранение, запереть в своем сейфе… Если, конечно, вы мне доверяете.

— Доверяем! — ответили мы.

Степанов взял в руки колье и залюбовался.

— Красота-то какая, просто сказочная!

— Послушайте… — я размышлял. — А если мы все поделим? Ведь тогда к нам никто не придерется, по одной-двум драгоценностям всякий может иметь, даже очень хорошим. А тут как раз на всех хватит… Вот вы, — обратился я к Степанову, — возьмете это колье, мы возьмем для мамы вот этот набор с изумрудами, Егоровы возьмут вот этот сапфировый набор, для тети Кати и Фантика… Фантику на вырост! — поспешно добавил я, увидев, как все начали изображать ехидные улыбочки. — А Алику, Павлу и Сергею достаются и браслеты, и подвески, и кулон, и вот эти кольца, и они сами могут решить, кому что. Или можно как-то по-другому поделить — я о том, главное, что делится на всех и приблизительно поровну.

— А что? — сказал Степанов. — Нормальная идея! — он взвесил колье в руке. — Мне чуть ли не самая большая доля достается! Не знаю, сколько может стоить эта штуковина — не удивлюсь, если она и на пол-лимона потянет — но фиг с два я её когда-нибудь кому-нибудь продам!

И все остальные тоже одобрили мою мысль.

…Осталось досказать совсем немного. Мы провели с телевизионщиками ещё четыре дня, и, по Ванькиным настояниям, подняли куклу. Самое интересное, что в кукле и впрямь оказался клад — правда, полностью обесценившийся. Внутри куклы оказался плотный водонепроницаемый сверток, а в нем — советские деньги довоенного образца, зелененькие трехрублевки с красноармейцем и красненькие червончики с Лениным. Эти деньги и у коллекционеров почти ничего не стоят, потому что их много сохранилось. Правда, они имели исторический интерес — мы отдали их в музей затопленного города, вместе с куклой, в которой они хранились. И ещё правда, среди этих никчемных бумажек оказались четыре царских золотых монеток: видно, НЗ семьи на самый крайний случай. Три монетки мы отдали в музей, а одну мы с Ванькой оставили себе для коллекции. У нас неплохая коллекция монет, есть даже семнадцатого и восемнадцатого века, есть даже корабельник Ивана III, найденный на месте археологических раскопок на окраине нашего заповедника, и есть «картежный червонец» Екатерины Великой, историю появления которого у нас я рассказывал в «Тайне знатных картежников».

Сергей, на всякий случай, снимал весь процесс извлечения куклы со дна морского — и естественно, тот момент, когда кукле аккуратно снимают голову (разбивать куклу не пришлось) и извлекают деньги. Так что сцена обнаружения клада в фильме все-таки будет. А блеск золотых монеток среди блеклых зеленых и красных бумажек сделает эту сцену вполне впечатляющей. Павел так говорит, во всяком случае.

А Сергей предлагает сопроводить извлечение куклы стихами Гумилева:

Ну, это они сами решат, вставлять эти стихи или нет.

Что касается типов, напавших на нас, то Степанов думал сначала «разобраться» с ними, но потом иначе рассудил: виноватые, они будут служить ему верой и правдой, лишь бы зализать свой проступок. Они ходят перед ним на задних лапках, шарахаются от нас с Ванькой, завидев нас в городе, а деньги за разбитый иллюминатор, плюс (как велел им Степанов) крупную сумму «за моральный ущерб» выложили сразу и беспрекословно.

Естественно, они все валили на Патрушева: мол, он их подбил, только он и стрелял, и так далее, и Патрушева Степанов не пощадил бы, но только Патрушеву повезло — если то, что с ним приключилось, можно назвать везением. Он провел в бегах дня три или четыре, а потом сам появился у Степанова, дождавшись, когда Степанов выйдет из офиса — и повалился Степанову в ноги, на глазах у изумленной охраны.