«Почти неожиданно для себя мы увидели яркую световую вспышку. И несмотря на большое расстояние от места взрыва (250 километров), были буквально ослеплены. Скоро мы почувствовали жар, словно рядом кто-то открыл заслонку мощной огнедышащей печи. Тепловое воздействие было намного сильнее, чем то, которое пришлось испытать нам 23 октября.
Клокочущий огненный шар быстро поднимался вверх. Он рос на глазах. Внутри его несколько секунд продолжались вспышки. Небольшой туман, окутавший в то утро Белушье и Рогачево, тотчас испарился. Так же мгновенно прервалась связь с кораблями, зонами, материком, самолетом-носителем и даже с Ил-14, с борта которого взрыв наблюдали министр Славский и маршал Москаленко. Нарушение связи отмечалось и после других взрывов ядерных бомб, но такого внезапного и продолжительного (более часа) ранее не бывало.
Огненный шар «разбухал», поднимаясь ввысь. Но из-за гор, в районе Маточкина Шара, вырастал, принимая гигантские размеры, столб пыли. Он как бы пытался воссоединиться с раскаленным шаром, однако расстояние между ними быстро увеличивалось. Шар с ядерным облаком, по оценке специалистов, поднялся до высоты 70 километров. Облако унеслось, как и пылевой столб, на север, что, соответственно, и прогнозировалось учеными. Через несколько минут до нас докатилась ударная волна, а чуть раньше — сейсмическая. Мы почувствовали, как под ногами, словно живая, задрожала земля. Несколько позднее раздались сильные громоподобные раскаты взрыва, а затем мы услышали звуки, отраженные от новоземельских гор. Вскоре по телефону стали поступать донесения о результатах взрыва. Спустя час восстановилась и радиосвязь. С самолета-носителя сообщили, что задачу выполнили, повреждений не имеют, но их «здорово тряхнуло» {331}.
Удар воздушной волны испытал на себе Ил-14, хотя он находился на удалении 200 километров от места взрыва. На полигоне и кораблях пострадавших не было. Однако в северной зоне, в радиусе 100 километров, в домах выбило двери, оконные рамы, вышел из строя отражатель РЛС ПВО. Взрыв «супербомбы» был виден на островах Вайгач и Колгуев и на северном побережье материка. На Диксоне (в 700 километрах от места взрыва) отчетливо ощущалась ударная волна, в некоторых домах были разбиты оконные стекла.
Испытания советской «супербомбы» имели широкий резонанс в мире, но не остановили ядерную гонку. В то же время в США и НАТО понимали, что Советский Союз, не следуя в фарватере США, идет своим путем, отвечая адекватно, но не идентично, а, так сказать, асимметрично на вызовы Запада.
Американские стратеги отмечали, что СССР оказался чуть впереди их по испытанию ядерного оружия и созданию некоторых мощных стратегических ракет, но — только в испытаниях! До массового производства и развертывания ракет на позициях было еще далеко. А соперничество толкало обе сверхдержавы к дальнейшей конфронтации.
Гонка вооружений возрастала. Она велась и раньше, но ракетная угроза в заявлении советского правительства в дни Суэцкого кризиса, испытания Р-7 и «супербомба» дали новый толчок к наращиванию ракетных арсеналов обеими сторонами.
4 октября 1957 года в советском посольстве в Вашингтоне был устроен прием для советских и американских ученых — участников совместных переговоров о проведении Международного геофизического года.
В разгар приема к телефону срочно вызвали председателя американского Национального комитета по проведению Международного геофизического года доктора Беркнера. Через несколько минут он торопливо вбежал в зал и захлопал в ладоши: «Прошу внимания, господа! Леди и джентльмены! Сейчас над нами, на высоте 900 километров, пролетает советский искусственный спутник Земли!»
Трудно вообразить впечатление, произведенное его словами. В первое мгновение все будто оцепенели. «Словно шок после взрыва бомбы!» — воскликнул кто-то из присутствовавших. Придя в себя, гости ринулись к советским ученым: все хотели получить информацию именно от представителей страны, в которой рождено великое чудо — первый спутник Земли. Вся пресса Вашингтона была возбуждена. Американские газеты в октябре 1957 года пестрели крупными заголовками: «Потрясающая новость», «Триумф Москвы».
«Нью-Йорк таймс» писала: «Уже сейчас ясно, что 4 октября 1957 года навеки войдет в анналы истории как день одного из величайших достижений человечества… Этот конкретный символ будущего освобождения человечества из-под власти сил, приковавших его к Земле, создан и запущен советскими учеными и техническими специалистами. Все человечество должно быть благодарно им…» {332}
Не прошло и месяца, в Космос поднялся второй советский спутник. Вес его возрос более чем в шесть раз и превышал 500 килограммов. На борту спутника находилось живое существо — собака Лайка. Всему миру стало ясно, какими гигантскими шагами идет вперед Советский Союз в мирном освоении Космоса.
«Запуск Советским Союзом двух искусственных спутников Земли, — писал тогда известный американский ученый Р. Стеббинс, — …явился крупным поворотным пунктом в международных отношениях…», вызвал «серьезные сомнения относительно адекватности военных, политических и экономических приготовлений, на которые западные державы до сих пор полагались» {333}. «Советские спутники, — писал американский военный специалист профессор Б. Броди, — нанесли удар по самодовольству американцев, впервые показав, что русские способны опередить нас в технических достижениях большого военного значения» {334}.
Стратегия «массированного возмездия», базировавшаяся на внезапном ударе стратегической авиации и предполагавшая преимущества США перед СССР в средствах доставки (свыше 1500 стратегических бомбардировщиков В-47 и В-52), оказалась несостоятельной. Запуск баллистических ракет в СССР показал, что неуязвимость территории США отошла в безвозвратное прошлое, а стратегическая авиация как средство доставки ядерных бомб к цели потеряла свое былое первостепенное значение, так как в случае внезапного нападения на СССР силами стратегической авиации ответный ракетно-ядерный удар настигал агрессора раньше, чем его бомбардировщики подлетали к цели.
Действительно, испытания первых советских межконтинентальных ракет, запуск искусственных спутников Земли — все говорило о том, что в Союзе появились мощные, принципиально новые средства вооруженной борьбы. А это означало, что вынашиваемый Пентагоном план воздушно-ядерной войны против СССР не сможет быть выполнен безнаказанно: агрессор тотчас получит сокрушающий ответный ракетно-ядерный удар. Это был адекватный, но асимметричный, сугубо свой ответ на вызов Вашингтона, строившего в 50-х годах всю свою стратегию на воздушно-ядерной мощи. Создавая огромную дорогостоящую армаду стратегических бомбардировщиков, сжимая кольцо авиабаз вокруг СССР, Пентагон полагал, что, разрабатывая ответные меры, Советский Союз пойдет по тому же пути (казалось, воздушный парад 1955 года в Москве подтверждал это). Американские стратеги рассчитывали, что в дорогостоящем соревновании в области стратегической авиации Советский Союз всегда будет в роли догоняющего, а бремя расходов на создание громадного парка стратегических бомбардировщиков вынудит СССР все время увеличивать военный бюджет и тем самым сокращать расход на гражданские отрасли экономики страны, снижать жизненный уровень населения СССР.
Однако Советский Союз тогда пошел другим, менее дорогостоящим, однако более эффективным путем. Межконтинентальные баллистические ракеты были более грозным, надежным и быстродействующим оружием, чем стратегические бомбардировщики. Они к тому же не требовали чрезвычайно дорогостоящих заморских баз, ибо действовали с территории самой страны. Вот это и делало американскую стратегическую авиацию оружием уже вчерашнего дня.
Хотя имевшиеся в ЦРУ и Пентагоне сведения свидетельствовали о том, что Советский Союз не стремился к «превосходству» над США в ракетно-ядерных вооружениях, а только хотел обеспечить возможность адекватного эффективного ответного удара в условиях гонки вооружений, развязанной странами НАТО, и прежде всего США, и обезопасить себя от воздушно-ядерной агрессии. В США набирала обороты пропагандистская кампания о «ракетном отставании» Америки. Дело дошло до того, что в конгрессе было проведено «расследование» причин ракетного отставания США от СССР. Но начавшие заниматься в 1959 году этим вопросом сенаторы «оставались в неведении» о том, что сведения разведки, которые были у президента и руководства ЦРУ, не давали каких-либо оснований думать, что «русские приступили к массовому производству и размещению межконтинентальных баллистических ракет». А между тем сотрудники ЦРУ все твердили о «ракетной опасности», утверждая даже, что СССР якобы производит по 15 ракет в месяц. Спецслужбы, словно не зная об истинном положении дел, составляли прогнозы, согласно которым Советский Союз уже в 1960 году может иметь до 500 пусковых установок межконтинентальных баллистических ракет (МБР). Руководитель ЦРУ А. Даллес, публично выступая в конгрессе, заявил, что СССР достиг «ядерного превосходства» для того, чтобы, «угрожая США своими межконтинентальными баллистическими ракетами с ядерными боезарядами, заняться спокойно консолидацией своих позиций в ряде нестабильных регионов некоммунистического мира».
