Егор Яковлев, журналист, редактор, один из немногих, кто встречался с Хаджи Мамсуровым в 60-е годы, когда тот уже занимал высокий пост заместителя начальника Главного разведывательного управления, считает, «что коммунист Хаджи не мог быть героем Хемингуэя. Человек ясных целей, бесконечно преданный победе нового строя, он герой иного романа. А те, о ком писал Хемингуэй, кого любил, отравлены горечью, живут в разладе с обществом. Да, они готовы воевать (и если воевать, то до конца), но лишь с несправедливостью, а не за переустройство всей жизни».
Кстати, Егор Яковлев задал тогда свой сакраментальный вопрос Мамсурову:
— Скажите, товарищ Хаджи, а себя вы узнали в романе?
— И да, и нет, — ответил генерал.
И, думается, ответом подвел черту в споре о прототипе главного героя книги «По ком звонит колокол».
Хемингуэй сделал своего героя американцем. Иначе и быть не могло. Тем более что американские добровольцы тоже воевали в Испании.
В 1966 году в журнале «Иностранная литература» были опубликованы воспоминания Мирко Марковича, командира батальона одной из интербригад в Испании, под названием «Я знал Хемингуэя».
«Это случилось весной 1937 года, — рассказывает Маркович, — Хемингуэй находился в Испании в качестве корреспондента каких-то американских газет, а батальон американских добровольцев в составе XV интернациональной бригады занимал позиции возле Хармы, обороняя Мадрид.
Весенний день близился к концу, когда мне принесли записку командира бригады Владимира Чопича о том, что в батальон приедет Эрнест Хемингуэй…
В нормальной обстановке я, вероятно, был бы взволнован возможностью скорой встречи с писателем, которого знал по книгам, прочитанным до отъезда в Испанию: “Прощай, оружие!”, “Снега Килиманджаро”, “Иметь и не иметь”. Но на Харме я не испытал такого волнения.
Вместо этого меня беспокоила мысль: как бы с ним что-нибудь не случилось, по крайней мере, тогда, когда он будет у меня. Об этом предупреждал и Чопич, да я и сам (правильно или неправильно) понимал, что несу ответственность “за все живое и мертвое” в секторе батальона.
Несколько успокаивало то, что у нас на позициях наступило вечернее затишье…
Однако Хемингуэй появился возле нашей землянки прежде, чем я рассчитывал: он застал меня с запиской Чопича в руках…
После того, как мы обменялись рукопожатиями, последовал его лаконичный вопрос:
— Русский?
И мой очень лаконичный ответ:
— Черногорец!
На лице Хемингуэя появилась тень разочарования, которую он даже не пытался скрыть:
— А я, черт возьми, слышал в Мадриде, будто нашими ребятами командует какой-то русский.
Я возразил, стараясь говорить помягче…
— Вовсе не хочу вас обидеть, в самом деле было приятно услышать это в Мадриде… Русские — хорошие солдаты, а я по опыту знаю, что значит иметь командиром хорошего солдата… Конечно, я — интернационалист, но все-таки эти американские парни, эти молодые дьяволы из Нью-Йорка, Пенсильвании, Иллинойса и других мест как-то мне ближе».
Думаю, Хемингуэй не кривил душой, говоря о «молодых дьяволах из Нью-Йорка и Пенсильвании», только тянуло его больше к русским. Отсюда и нескрываемое разочарование при встрече с Марковичем.
Просто русские славились в Испании своей смелостью и умением воевать. А о храбром Ксанти ходили легенды. Вот оттого и «не слезал» Хемингуэй со своего коллеги и товарища из России Михаила Кольцова, уговаривая познакомить с Мамсуровым.
А Хаджи, откровенно говоря, этого очень не хотелось. Он руководил диверсионными группами и соблюдал строжайшую секретность, конспирацию, и делиться с кем-то этими сведениями не собирался. Но Кольцов уговаривал, просил, доказывал, что это необходимо. Мол, Хемингуэй напишет о героизме интербойцов. С трудом Хаджи согласился.
Их первая встреча произошла в 1937 году, после диверсии интер-бригадовцев на аэродроме под Талаверой. Прошел слух, что в ходе этого налета убит подполковник республиканской армии Ксанти. Но Мамсуров, к счастью, был только ранен.
Хаджи Мамсурову Хемингуэй с первой встречи не понравился. Воспитанный в строгих горских традициях Хаджи не пил и не любил пьющих. Хемингуэй же был нетрезв, более того — в разговоре все время потягивал вино.
Ксанти стерпел, но после разговора сказал Кольцову: «Хемингуэй — человек несерьезный. Много пьет и болтает».
И все-таки во время других встреч писателю удалось разговорить Ксанти. Они встречались три дня подряд. Беседовать начинали часов в пять-шесть вечера и заканчивали далеко за полночь.
Мамсуров рассказывал о делах и людях его диверсионных групп, не называя, разумеется, имен, а порой и мест, где происходили события.
Если внимательно почитать роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», можно заметить, что автор хорошо знает и тонко чувствует работу диверсантов-подрывников. Но откуда? Писатель никогда не ходил в рейды, не подрывал мины. Однако все это делал много раз Хаджи Мамсуров. Он и поведал об этом Хемингуэю.
Обратимся к роману. Вот генерал Гольц провожает на задание подрывника Роберта Джордана и, напутствуя его, говорит: «Взорвать мост в точно указанный час, сообразуясь со временем, назначенным для наступления, — вот что нужно. Вы понимаете?»
Это правило знает всякий диверсант. Оно звучит так: «У каждой диверсии свой час».
Еще одна заповедь диверсанта, отправляющегося в тыл, — знать только то, что положено тебе, и не более.
«Смотрите, я сейчас покажу вам весь план, — обращается Гольц к Джордану. — Видите? Мы начнем не у входа в ущелье. Это уже решено. Мы начнем гораздо дальше. Вот — смотрите сюда.
— Я не хочу знать, — сказал Роберт Джордан.
— Правильно, — сказал Гольц. — Когда идешь за линию фронта, лучше брать с собой поменьше багажа, да?»
Эти, пусть и немудреные, профессиональные секреты украшают роман, доказывают, что Хемингуэй смог «подсмотреть» и «подслушать» у Ксанти важные детали.
«Впрочем, все это штрихи, — говорил в беседе с Егором Яковлевым генерал Мамсуров. — Еще радостнее — узнавать людей, которые действуют в романе. Я узнал почти всех…
В романе упоминается соратник Джордана по подрывной работе, его русский друг Кашкин. Он все время страшится попасть живым в руки фашистов. Джордану пришлось исполнять последнюю просьбу друга — он застрелил тяжело раненного Кашкина…
Он случайно оказался недалеко от истины. Кашка — вид цветка. В Кашкине я узнал старшего лейтенанта Цветкова. Он был опытный подрывник, но со временем стали сказываться усталость, перенапряжение. Цветков нервничал, храбрость его порой граничила с безрассудством. Так было и в последнем бою. Он взорвал эшелон с войсками. Надо было отходить. Но Цветков нарушил запрет и ввязался в бой. Его тяжело ранило. Цветкова вынесли товарищи. Он умер у них на руках. Похоронили его в глухом уголке Эстремадуры».
Дальше генерал Хаджи Мамсуров рассказывал о старике-испанце, его звали Баутиста. Он был против убийства людей, считал это грехом. Ксанти поведал Хемингуэю о старике.
И вот в романе старик Ансельмо говорит: «По-моему, людей убивать — это грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать». И тем не менее в критический момент он убивает часового и гибнет сам.
В жизни, к сожалению, было все трагичнее. После нападения отряда диверсантов на аэродром в Севилье, где они уничтожили семнадцать самолетов, старик Баутиста попал в руки фашистов. Его ждала страшная смерть. Фашисты соорудили крест, распяли на нем партизана и подожгли.
Узнал Хаджи Джиорович в романе и Марию, дочь мэра одной из деревень, который помогал партизанам. Фашисты надругались над ней. А ведь в жизни, в отличие от романа, она была совсем ребенком, двенадцатилетней девочкой.
Командир партизанского отряда, мексиканец Мигель Хулио Хусто, в книге предстает в образе Эль Сардо, а испанская Шура (так прозвал ее поляк Макс Тадек) похожа на одну из персонажей романа — Пилар.
Можно перечитывать роман еще и еще раз и находить в его героях все новые черты испанских интербригадовцев. Откровенно говоря, искал и я в литературных образах штрихи легендарного Ксанти. И находил: и в подрывнике Роберте Джордане, и в генерале Гольце, и, возможно, еще в ком-то. Хемингуэй наделил чертами Хаджи Мамсурова многих героев своего романа.
