– Что вы имеете в виду? – осторожно спросила она.

– Вы же хотели выйти за него замуж. Разве вы не любили его?

– Полагаю, да. Он был добр ко мне в те времена, когда мне так не хватало доброты. И к тому же он красивый мужчина.

– А теперь вы его не любите?

– Мне кажется, он слишком хорош для меня. Он прекрасно понимает разницу между добром и злом и твердо, несмотря ни на что, отстаивает то, во что верит. А у меня так много недостатков. Я не смогу быть хорошей женой для священника.

– Делал ли он вам снова предложение?

– Да. Но я отказала ему. Я рассказала ему все. Только не назвала вашего имени.

– Так, значит, вы все ему рассказали? И он не повторил своего предложения?

– Но я ведь уже отказалась сама.

– Он не любит вас. Он вас просто не достоин. На его месте я бился бы до конца своих дней, чтобы заставить вас изменить свое решение. И еще больше уважал бы вас за вашу смелость и искренность.

Она положила ложечку на блюдце.

– Священник – и не достоин шлюхи? Мы что, живем в перевернутом вверх дном мире?

– Он что, вас так и назвал?!.

– Да, он употребил именно это слово. – Она убрала руки со стола и сложила их на коленях. – Но это святая правда, разве не так?

– Хорошо, что он за тридцать миль отсюда, – сказал герцог. – Не то я бы поправил кое-что на его лице. – Он встал из-за стола, отбросив салфетку. – Я готов убить его, этого лицемерного святошу.

– Но верьте, он произнес это слово скорее с отвращением и болью, нежели с осуждением.

Он наклонился над ней, опершись одной рукой на стол.

– Флер, не разрешайте никому приклеивать вам этот ярлык. Обещайте мне это.

– Я примирилась с тем, что сделала тогда единственное, что могла, – ответила она, глядя ему в глаза. – Но все это в прошлом. Как и ваши раны, все это навсегда останется со мной и будет влиять на мою судьбу. Но я не позволю этому разрушить мою жизнь.

– Я готов получить вдвое больше шрамов, если бы мог залечить ваши раны. Флер, – произнес он горячо и искренно.

– Не надо, – возразила она, дотронувшись рукой до шрама на его лице. – Не надо, пожалуйста. В том, что случилось, нет вашей вины. Совсем нет. Полагаю, все, что происходит в жизни, имеет свою цель. Мы только становимся сильнее, потому что не даем житейским бурям сломить нас.

– Флер, – он прижал ее руку к своей щеке. – Но разве в этом есть смысл? В том, что начиная с завтрашнего дня мы больше никогда не увидим друг друга?

Она прикусила нижнюю губу.

А он выпрямился и отпустил ее руку.

– Я хочу пройтись, – сказал он. – Но сначала я провожу вас в вашу комнату. Это был трудный и полный событий день. А завтра мы узнаем все, что хотели. Обещаю вам.

Она прошла впереди него к своей комнате, повернула ключ в дверном замке и взглянула на герцога, который стоял чуть поодаль от нее.

– Доброй ночи, Флер, – сказал он.

– Доброй ночи, ваша светлость.

– Адам, – поправил он ее. – Скажите так, я хочу слышать это от вас.

– Адам, – прошептала она. – Доброй ночи, Адам.

Герцог Риджуэй в задумчивости спускался с холма. Неужели лорд Броклхерст питал страсть к ней? Наверное, так и было, если уж он прибег к столь необычным мерам, чтобы подчинить ее себе. Он старался завлечь ее в свои сети, отлично зная, что не только не нравится ей, но что она даже не уважает его и никогда в жизни не полюбит. Он вел себя по меньшей мере странно.

В этом Броклхерсте есть что-то не совсем нормальное.

Иного объяснения не придумаешь.

Флер находилась в снятой им гостиной, где он оставил ее после раннего завтрака. Герцог не без труда сумел убедить ее, что лучше именно ему сходить в дом мистера Хобсона.

– Ну? – спросила она герцога, напряженно вглядываясь в его лицо.

– Похоже, что похороны состоялись в Таунтоне, – пояснил он. – Это в двадцати милях отсюда и в сорока от Герон-Хауса. Мистер Хобсон был там и видел могилу. Там уже поставили надгробный камень.

Она удивленно посмотрела на него:

– В Таунтоне? Но почему там?

– Похоже, что Хобсон был убит где-то поблизости, когда они с Броклхерстом возвращались из Лондона. Броклхерст похоронил его там, а затем уж сообщил о его смерти родным.

Флер смотрела на него во все глаза.

– Я не понимаю. Он же умер в Герон-Хаусе.

– Конечно, – согласился герцог.

– И там его не похоронили только потому, что его семья находится здесь. Я ничего не понимаю…

– Мы поедем в Таунтон и своими глазами увидим все, – сказал герцог, – Вы готовы ехать?

– Да, – ответила она коротко, подозревая, что он что-то скрывает от нее. Во всяком случае, не хочет делиться своими подозрениями.

Через пятнадцать минут они уже были в дороге.

– Все это лишено смысла. Таунтон даже не на прямом пути в Роксфорд.

Она взяла его за руку, как ему показалось, машинально.

Он положил ее руку на свое бедро.

– Расслабьтесь и наслаждайтесь поездкой. Мы зададим наши вопросы, когда доберемся до места.

– Но мы не успеем сегодня вернуться домой, – сказала она. – И ваш отъезд придется отложить на день.

– Да, – сказал он, потом поднес ее руку к губам и снова положил к себе на бедро, заглянув ей в глаза.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– А мне – нет.

Она закусила нижнюю губу.

– О чем же нам сегодня поговорить? – спросил он. – О школе? Расскажите мне о ней. Это было не очень счастливое время, не так ли?

– О да, в некотором роде. Там я научилась любить книги и музыку даже больше, чем любила раньше. Мне нравилось мечтать, и это расширяло мои представления о жизни.

– Мечты, – согласился он, – позволяют увидеть безотрадную жизнь в более ярком свете.

И они улыбнулись друг другу.

Таунтон оказался уж совсем маленькой деревней. Только церковь, несколько домов, одна лавчонка и таверна. Его светлость указал на более или менее приличную почтовую гостиницу, стоявшую на дороге.

– Там мы остановимся на ночь, – сказал он.

Флер, казалось, это было безразлично. Главное – они вместе. Ее сердце сильно забилось.

На этот раз они нашли ее – ту самую могилу. На могильном камне красовалась надпись: «Джон Хобсон, возлюбленный сын Джона и Марты Хобсон. 1791-1822. Да упокоится в мире прах его».

Боже, о Боже! Флер замерла. Это она убила его. Хобсону был всего тридцать один год. И он был чьим-то любимым сыном. Марта Хобсон родила его. Джон Хобсон, в честь которого назвали сына, воспитывал его. Родители, наверное, испытывали чувство гордости, когда их сын стал слугой лорда Броклхерста в Герон-Хаусе. Они хвалились этим перед своими односельчанами. И вот теперь он лежит здесь, мертвый и холодный, под землей.

Она убила его…

– О Боже! – сказала Флер, опускаясь на колени и дотрагиваясь до холодного могильного камня.

– Флер, – герцог легонько тронул ее за плечо, – я на минутку схожу к викарию. Скоро вернусь.

Но она не слышала его. Хобсон, этот сильный и красивый мужчина, лежал здесь, в земле. И это она убила его.

Она не помнила, как долго простояла на коленях. И вот наконец две сильные руки взяли ее за плечи и помогли подняться на ноги.

– Я отвезу вас обратно в гостиницу, – сказал Адам. – Вы там отдохнете.

Они снова оказались в экипаже, но она даже не помнила, как очутилась там.

– Я не представляла, что это будет так трудно, – сказала Флер. – Поначалу я даже не думала об этом. Больше беспокоилась о самой себе. У меня почти не было ночных кошмаров. Временами мне даже казалось, что Хобсон заслужил то, что с ним произошло, хотя было и жаль его. Но в последнюю неделю я поняла: мне надо приехать сюда и самой увидеть место его последнего упокоения… И вот теперь я это сделала.

Она закрыла лицо руками.

– Вам надо прилечь и немного отдохнуть. – Герцог обнял ее, затем одной рукой развязал ленты ее шляпки и отвел их в сторону. Положив ее голову к себе на плечо, он перебирал пальцами ее волосы, пытаясь успокоить ее.