Я решила им подыграть и довольно натурально упала и закрыла лицо руками. Жест вполне естественный для робкой крестьянки в подобной ситуации.

Разумеется, изображая ужас, я только провоцировала их на озорство и демонстрацию своей силы и власти. Но меня совершенно не устроило бы, если бы они отпустили меня, пожелав счастливого пути. А поначалу они, кажется, именно это и собирались сделать. Во всяком случае, интерес ко мне у них появился лишь тогда, когда они подошли ко мне вплотную и заставили оторвать руки от лица.

– А она хорошенькая, – игриво заметил более молодой из них и сделал попытку погладить меня по голове.

– Не обижайте меня, – испуганно попросила я.

– Да ты и так Богом обиженная, – миролюбиво заверил меня второй, намекая на мою хромоту.

– Я ногу подвернула и идти не могу, – пожаловалась я и убила таким образом двух зайцев. Объяснила причину хромоты и сообщила, что не обладала врожденным уродством.

– Ну-ка, дай посмотрю, – с видом знатока предложил «добряк».

Я стыдливо прикрыла ноги юбкой и отползла в сторону, уронив при этом лукошко и рассыпав грибы.

– А ты откуда будешь-то? – явно заинтересовался его молодой товарищ.

– Из Лисицына я. Иду мимо, смотрю – грыбы…

– Грыбы-ы, – передразнил меня парень. – А ты знаешь, что тебе за эти грыбы положено?

– Так я же чуток… Самую малость…

– Да брось ты, Митя, пущай себе хромает, – заступился за меня старший. Он явно был настроен миролюбиво.

Но молодого его слова только раззадорили:

– Это как же – оставь. Если каждая девка начнет в нашем лесу грибы собирать – так это что будет? Ну-ка пойдем со мной.

Последние его слова были обращены ко мне, но по его лицу я видела, что он еще не решил, как со мной поступить, и пока только пугает. Но сделала вид, что переполошилась насмерть.

– Да возьмите вы эти грыбы, чтобы им пусто было. Вот ведь нечистый меня попутал…

– Нечистый, говоришь? – усмехнулся парень. – А может, ты ведьма?

– Брось, Митя, не балуй, – снова попытался защитить меня второй.

– Это что значит – не балуй… – не унимался молодой. – А вот барин-то узнает, что мы ее отпустили, так он тебе покажет «не балуй».

Я прислушивалась к каждому их слову, потому что в этот момент решалась моя судьба. И от того, кто победит в этом споре, зависело, попаду ли я сегодня к Орловскому, или мой план потерпит фиаско.

Молодой мужик оказался более настырным и все-таки настоял на своем. Он припугнул своего товарища, что доложит барину про его доброту, и тот порядком струхнул:

– Да я-то что? Разве против закону? – оправдывался он. – Просто связываться неохота.

– Неохота ему… – удовлетворенно проворчал парень, добившись своего. – А от барина нам за это благодарность будет. Или не понимаешь?

И по тому, как он игриво подмигнул, кивнув в мою сторону головой, мне стало не по себе. Я только теперь по-настоящему поняла, что моя игра может оказаться небезопасной. Одному Богу известно, что за нравы царили в поместье Орловского и каким образом он «благодарит» своих мужиков. Но отступать было уже поздно.

Мои конвоиры с самым серьезным видом взяли меня под белы ручки и чуть не волоком потащили за собой. Некоторое время я уговаривала их отпустить меня с миром, но решение ими было принято окончательно и бесповоротно, и, убедившись в этом, я замолчала.

Мой план сработал. Но особой радости по этому поводу я уже не испытывала. Тем более что, вопреки моим ожиданиям, тащили они меня не из леса, а в прямо противоположную сторону.

Шли мы очень долго, лес становился все темнее, и в какой-то момент я заподозрила их в невесть каких намерениях и уже прикидывала, смогу ли при необходимости противостоять без оружия двум здоровым выносливым мужикам.

Но не успела прийти к окончательному выводу, поскольку через некоторое время увидела какое-то строение в глубине леса. На первый взгляд оно напоминало крепость, острог или что-то в этом роде. Недаром Орловский называл его своим Лесным Замком. Но об этом я узнала значительно позже.

Хозяина в данный момент на месте не было, это я поняла сразу. Меня втолкнули в маленькую полутемную комнату с лавкой у стены.

– Вот ужо пусть с тобой барин разбирается, как приедет, – произнес один из моих конвоиров, запирая дверь на засов.

не совсем к месту вспомнились мне строчки известного стихотворения.

Такого поворота событий я совершенно не ожидала и не была к нему готова. Я оказалась настоящей пленницей – меня заперли в темнице. Для полноты ощущений не хватало только кандалов на руках, кувшина с водой и черствой корки хлеба в качестве угощения.

Несмотря на недостаточное освещение, я сумела разглядеть свою темницу, и по некоторым признакам поняла, что это самая настоящая тюрьма.

Крохотное оконце под самым потолком, земляной пол и весьма неприятный запах не оставляли сомнений в том, что я недооценивала грозящей мне опасности. Здесь в лесной глуши Орловский мог сделать со мной все, что придет в его грешную голову, и ни один человек никогда об этом не узнает, если сам Орловский того не пожелает.

«Во всяком случае, пока никто не мешает мне спокойно обдумать свое положение», – попыталась я отнестись к происходящему с иронией, но, честно говоря, получилось у меня это не очень убедительно. Поскольку именно в процессе обдумывания я пришла к окончательному выводу, что, приехав сюда, поступила, мягко говоря, не слишком благоразумно.

Степан, в соответствии с моим приказом, в течение нескольких дней будет послушно приезжать на условленное место, не поднимая тревоги. Я была настолько легкомысленна, что даже не ограничила этот срок конкретной датой.

«А если даже потеряет терпение и заподозрит неладное, – с унынием подумала я, – то и в этом случае положение мое не намного улучшится».

Весь ужас состоял в том, что ни Степан, ни кто бы то ни было даже не предполагали, что мне может грозить какая-то опасность. Степан даже не подозревал, куда я отправилась, да и с какой стати я стала бы посвящать его в свои планы?

А при мысли, что, кроме него, никто на много верст вокруг не знает моего настоящего имени, мне стало совсем не по себе.

Для синицынских крестьян я была Натальей Павловной, других знакомых у меня в этих краях не было.

Представив себе, как Степан пытается объяснить синицынским крестьянам, что их пропавшая хозяйка на самом деле никакая им не хозяйка, я не сумела сдержать стона отчаяния.

Я действовала исключительно на свой страх и риск и теперь могла жестоко поплатиться за свое легкомыслие.

Никогда не понимала смысла слов «положение хуже губернаторского», но на этот раз именно они пришли мне в голову.

Я прислушивалась к каждому шороху, ожидая с минуты на минуту появления хозяина темницы, и предчувствие не обещало мне от этой встречи уже ничего хорошего.

Прошло, должно быть, около двух часов, прежде чем я услышала шаги за дверью. Надо ли говорить, с каким чувством я ожидала, когда дверь откроется? На всякий случай я отошла в самый дальний угол темницы и притаилась.

Засов отодвинули, дверь заскрипела и на пороге появился…

Нет, это был не Орловский, и поэтому я вздохнула облегченно. На пороге стояла немолодая, немного горбатая крестьянка, она близоруко щурила глаза, стараясь отыскать меня в полумраке. И когда ей это удалось, сказала:

– Барыня, как же вас угораздило сюда зайти?

Это было похоже на безумный сон. Я ожидала любых, самых страшных и неожиданных событий, но только не этого. И при других обстоятельствах наверняка ущипнула бы себя за руку.

– Откуда ты меня знаешь? – только и смогла я ответить ей.

– А вы меня не признали? Анюта я. У вашей матушки-покойницы в прислугах была.

С большим трудом я вспомнила эту изменившуюся до неузнаваемости женщину. Это действительно была Анюта. Но в то время, когда я последний раз видела ее, она была еще относительно молодой и здоровой.