Посвящается моему прадеду Пясецкому Александру Акимовичу и всем отцам, дедам и прадедам, воевавшим в Великой Отечественной войне против фашистов

Чернакова Кондрата Тимофеевича призвали на войну в самом начале сорок третьего, через полгода следом за ним на фронт ушел старший сын, младший попал на войну уже в сорок четвертом. Дома остались жена Кондрата, дочка, сноха и двое внучат. Всевышний сберег их семью, все три фронтовика вернулись в сорок пятом. Не сказать, что здоровые, слава богу, живые.

В сорок шестом Кондрат с женой Агафьей выдали замуж дочку, в сорок восьмом она родила девочку, через год мальчика. Вскоре третий ребенок родился и у старшего. Только вот младший сын все никак не мог выбрать себе невесту.

Красавец, связист, прошагавший пол Европы, – отбоя у двадцатипятилетнего героя от противоположного пола не было. Стоило ему, увешанному наградами, выйти вечером во двор родительского дома, как со всех сторон большой деревни начинали стайками стекаться девчата. Те, кто поскромнее, просто здоровались через забор и, стыдливо опуская головы, проходили мимо. Девчата посмелее заводили разговоры, угощали семечками и приглашали в клуб на танцы.

На таких, слишком уж бойких, Кондрат посматривал с неодобрением, но молчал, даже на Агафью свою ругался, если она девок гнала.

– Не лезь, мать, пусть парень сам определяется, чай не дитё малое, к тому же фронтовик.

– Да как не ругаться? – бурчала та в ответ, – весь забор облепили, так и зыркают глазюками, ух, бесстыдницы.

– Пусть зыркают! Знать, судьба такая. Пусть женится на ком хочет. А ты не мешай и поперёк не лезь. А то переломаешь сыну всю жизнь, из-за тебя нужный ребенок в семье не родится.

– Тьфу ты, старый! Сам-то понял, что сказал? – злилась на него Агафья.

В сорок девятом сын, наконец, женился, один за другим у них с женой родилось трое детей. Стал отчий дом тесен для большой семьи. Сыновья построили себе новое жилье в этой же деревне. Дочка с мужем переехали в город.

Но не опустело родительское гнездо. Каждый день после школы в гости к деду с бабкой забегали внуки – дети сыновей. А зимой и летом съезжались на каникулы и остальные «пострелята», как их называли Кондрат с Агафьей.

***

Время шло, внуки росли, они оканчивали школы, поступали в институты и упархивали из родительских домов. Потихоньку стали создавать и свои семьи. И вот тут обычно спокойный Кондрат вдруг занервничал. Каждого правнука он ждал, словно чуда. Через день бегал на почту, звонил внукам и справлялся о здоровье будущей роженицы. Как только приходила телеграмма, что в семье пополнение, первым делом интересовался – кто родился и как назвали? Услыхав ответ, хмурился и мрачнел. Больше этот ребенок его не интересовал.

А еще завел тетрадку, расчертил ее на месяцы и даты и скрупулезно отмечал в клеточках все беременности внучек и жен внуков.

– У Таньки никак не получится летом родить, весной должна… а вот Ленке вроде в самый раз. А может я что-то перепутал? Или забыл? Да, нет! Не мог я такое забыть. И не показалось мне, тем более и не один я был… Она сказала, что родилась в июле шестьдесят девятого… – тихо бормотал он себе под нос, раз за разом принимаясь пересчитывать сроки и уточняя у жены, сколько у женщин длится беременность.

Агафья злилась на мужа, – Ты, старый, совсем ополоумел? Твое какое дело, сколько бабы на сносях ходят? В повитухи, что ль собрался? Или чо другое заинтересовало? Седина в бороду, бес в ребро? Вот я тебе покажу! – и замахивалась на мужа скрученным полотенцем или скалкой.

***

Наступил шестьдесят девятый год. В семье старшего сына ждали очередного пополнения – сноха была в положении, роды по срокам попадали на середину лета. Кондрат весь изнервничался. Забыв про свои годы и больные ноги, по нескольку раз на дню захаживал в дом детей на соседней улице, все интересовался, скоро ли.

Двадцатилетняя пузатая девчонка сначала с благодарностью принимала его гостинцы: то яблоки, то сливы, то бабкины пирожки. Потом начала смущаться, а потом и вовсе прятаться от надоедливого деда. Даже сын со снохой не выдержали.

– Отец, ну, ты это… в самом деле… – осторожно завел разговор старший сын, но жена его перебила.

– Прекрати, батя, девку нам пугать, она как тебя увидит, в истерике бьется! Ты, что, хочешь, чтобы она раньше времени разрешилась? – уперев кулаки в бока, пошла в наступление на свекра старшая сноха.

– Что ты, что ты? – испуганно пятился Кондрат и отмахивался от боевой бабы букетом разноцветных флоксов, принесенным для беременной жены внука.

***

В ночь на двадцатое июля у роженицы начались схватки, муж отвез ее в местную больницу. Под утро родился богатырь – мальчишка весом четыре триста. Семья ликовала. Мрачен был только Кондрат. Понуро опустив плечи, дед поплелся на почту.

– Привет, Митька, – хмуро поздоровался он с собеседником на том конце провода.

– Здорово, дядь Кондрат, – радостно отозвался солидный бас, – ну, чем порадуешь? Точнее, кем?

– Никем не порадую, – вздохнул дед, – парень родился.

– Как это парень? – почти испуганно выдохнул тот, которого Кондрат называл Митькой.

– Вот так. Парень…

Кондрат помолчал.

– Слушай, Дмитрий, я тут что-то сомневаться начал. А может, нам все это просто померещилось? Вспомни, бои шли несколько дней. Мы же не ели, не спали, с ног от усталости валились. Как чумные были. Может, у нас троих голова это… того?

– Нет, Кондрат Тимофеевич! – немного подумав, твердо заявил собеседник. – Не могло нам всем троим одновременно такое привидеться. Она и про 9 мая сказала, и про Гагарина. Все же сбылось. А кружка? А платок? Ты ее подарки хранишь?

– А как же? – встрепенулся дед.

– Опанас благодаря ей семью нашел, у меня фляга лежит. Поэтому будем ждать, – решительно произнес Дмитрий.

– Так чего ж ждать-то? – растерялся Кондрат, – беременных девок в семье больше нет. Она точно про июль говорила?

– Да, вроде, да… Не, не вроде. Точно! Так и сказала, что родилась в июле шестьдесят девятого.

– Вот я старый дурак. Надо же было тогда ее подробнее расспросить, чьих она будет, а я от волнения словно язык проглотил… – начал сокрушаться Кондрат.

– Ты дядьке Опанасу звонил? – спросил собеседник. – Что он сказал?

– Що сказав, що сказав? Сказав, ще не кинец липня. Треба чекати дива! – ответил дед.

– Правильно Опанас сказал. Еще не конец июля, надо ждать чуда!

***

А в начале августа действительно свершилось чудо. Прилетела телеграмма от дочкиной дочки. Та два года назад уехала учиться в другой город, на втором курсе влюбилась в пятикурсника, забеременела. Поженились молодые тайно, родителям признаться побоялись. В июне он защитил диплом, она сдала сессию, потом решили дождаться родов. В самом конце июля, тридцать первого числа, у них родилась девочка, они назвали ее Вероникой. В августе собирались приехать к деду с бабкой в гости.

Услыхав новость, Кондрат сначала окаменел. А потом взмахнул руками и, отбросив газету, подскочил со стула, помотал головой, крякнул, снова сел, ударил себя ладонями по коленям, пригладил седые волосы, внезапно задрожавшими руками снял очки и только после этого прошептал, – ну, слава богу, – и широко перекрестился.

За все время до приезда молодых дед и сам ни разу не присел, и родню свою загонял. Он побелил в доме потолки и печку, поправил крыльцо, покрасил наличники. Жену и снох заставил перестирать все занавески и покрывала, старшего сына и внука – заколоть поросенка и зарезать пару кур, внучек – напечь пирогов и накрыть на стол. Семья недоумевала, с чего бы это дед так раздухарился.

А тот накануне сходил в баню, постригся, побрился и до блеска надраил сапоги. Встречать молодых вышел в белоснежной отглаженной рубахе, в руках держал хлеб с солью. Располневшую после беременности внучку наскоро поцеловал, сунул ей вышитый рушник с караваем, а сам выхватил из рук внучкиного мужа сверток с розовым бантом.