— И тебе понравилось? — задал вопрос Арман, заранее зная ответ.
— Ты застал меня врасплох. Я поняла, куда ты клонишь, когда было уже слишком поздно. Но тем не менее мне было очень приятно.
Он помог ей приподняться и сесть рядом. Мадлен удобно откинулась на большие подушки у спинки кровати. Арман обнял ее за плечи и привлек к себе. Широко разбросав ноги, он предоставил Мадлен щедрую возможность любоваться его гордо вздымавшейся сильной и твердой плотью. Однако теперь, временно насытившись, она не торопилась, ей захотелось обсудить кое-какие проблемы. В частности, он узнал, что она глубоко возмущена постыдным поведением его приятеля Венсана Моро.
— Он открыто изменяет Брижитт, это жестоко, — сказала Мадлен. — Я уверена, ты знаешь, где он пропадает целыми днями.
— А он где-то пропадает? — улыбнулся Арман. — Я не знал. Тебе Брижитт сказала?
— Она в отчаянии, бедняжка. Мужчины любят хвастаться друг перед другом своими победами. Ты наверняка знаешь, где он бывает.
— Уверяю тебя, это не так, — сказал Арман, слегка пожав плечами.
— Может быть, он за твоей спиной ходит к той блондиночке с большой грудью, — не без ехидства предположила Мадлен. — Он не скрывал интереса к ней в прошлый вечер. Пока они танцевали, его рука не вылезала из-под ее юбки!
— Возможно, он навещает Доминику, — согласился Арман, втайне забавляясь, но стараясь не показывать виду. — У нее много друзей, хотя я бы удивился, если бы узнал, что Венсан один из них. Думаю, все дело в шампанском. В тот вечер он перебрал и допустил излишнюю фамильярность с партнершами. Ты ведь тоже танцевала с ним, Мадлен, надеюсь, ты не будешь уверять меня, что он не пытался погладить тебя пониже спины?
— Я быстро пресекла его наглость, можешь не сомневаться, — слегка покраснев, Мадлен отвергла обвинение, — но твоя подружка, кажется, поощряла его! По крайней мере, она и не пыталась остановить его, хотя не могла не знать, что жена наблюдает за ними.
— Не думаю, чтобы Доминика заботилась о чувствах жен своих приятелей, — сказал Арман, изо всех сил стараясь скрыть, что его забавляет раздражение Мадлен пустяковым эпизодом в танцевальном зале. — Скорее всего, протрезвев на следующее утро, Венсан и не помнил о вольностях с Доминикой, как и с другими женщинами, впрочем.
Он чуть было не добавил «не исключая и тебя», но вовремя спохватился, сообразив, что подобное замечание может обидеть Мадлен.
— Когда он танцевал, только одну женщину он не пытался облапить, не говоря уж о прочих непристойностях, — горячилась Мадлен, — и это была его жена! У Брижитт есть исключительное право на его внимание, и она была огорчена. Обещай мне узнать, кто его любовница. Если ты при встрече заведешь с ним небрежный разговор на эту тему, он выдаст себя, сам того не ведая.
Румянец на щеках Мадлен стал ярче, она говорила с непонятной настойчивостью. Арман с любопытством взглянул на нее.
— Но, Мадлен, дорогая, это совершенно не мое дело, есть ли у Венсана подружка. Зачем мне об этом знать? Да что хорошего будет, если я узнаю имя и адрес девушки и расскажу тебе для передачи Брижитт? Надеюсь, не хочешь, чтобы она отправилась к той женщине и выцарапала ей глаза?
Не ответив на вопрос, Мадлен смежила веки и устало откинулась на подушки, ее лицо внезапно побледнело. Арман догадался, что у Мадлен имеются личные причины, побудившие ее затеять разговор о Венсане Моро, и что не стоит, во избежание неприятных открытий, доискиваться до них. По-видимому, обличительный пыл Мадлен был направлен не столько против Венсана, сколько против супружеской неверности вообще — проблема, никогда не занимавшая Армана. В прошлом, бывало, некоторые замужние женщины, расточавшие ему свои ласки, затрагивали эту тему, пытаясь внушить, что ему необыкновенно повезло, что, если бы не беззаветная любовь, они ни за что бы не пошли на крайний шаг — измену мужу.
Разумеется, Арман ни на секунду не верил этим, несомненно, нежным, но тем не менее абсолютно неправдоподобным любовным признаниям. Он совершенно точно знал, что у многих молодых замужних женщин, поддавшихся его чарам, были любовники до него. Можно было смело утверждать, что обманывать мужей в поисках удовольствий стало для них давно привычным делом. Милости, которыми его одаривали эти женщины, он получал, так сказать, несколько подержанными, что отнюдь не роняло их в глазах Армана. Наоборот, он был твердо убежден, что до сорока лет большинству женщин любовный опыт идет исключительно на пользу. После сорока, по мере увядания красоты, они становятся, по его мнению, слишком беспокойными, а иногда и циничными.
Конечно, приятно иметь дело с юной девушкой, но искушенный Арман предпочитал женщин в возрасте около тридцати, имевших прежде не менее двух любовников. Лишь они могли дать истинное счастье. Мадлен явно не попадала в эту категорию, так как он был уверен, что она переживает первое приключение за время замужества. Но Арман считал ее столь необыкновенной, что обычные правила были к ней неприменимы. Он знал, чего ему следует остерегаться теперь — приступа раскаяния в том, что она отдалась другому мужчине.
Богатый опыт подсказывал Арману, как лучше всего унять набегающие слезы и беспокойную совесть. Он повернулся к Мадлен, обнял и начал целовать лицо и прикрытые веки.
— Как ты прекрасна, Мадлен, — восхищенно произнес он между поцелуями. — Я без ума от тебя! Я так счастлив, что могу наконец обнять тебя. Клянусь, со мной ты станешь самой счастливой женщиной на свете!
Вне всякого сомнения, у Армана и в мыслях не было обманывать Мадлен, но разум возбужденного мужчины, обнимающего обнаженную женщину, теряет способность отличать правду от лжи, властное желание отменяет понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо. Арман нес сущий вздор, но именно такого рода вздор позволяет женщине чувствовать себя желанной и любимой и сгоняет любые страхи и печали, закравшиеся в душу. С помощью ничего не значащих и таких же легких поцелуев и легких прикосновений ему вскоре удалось развеять сомнения и раскаяние, овладевшие, по его мнению, Мадлен.
Более того, как он и надеялся, слова, поцелуи и ласки возбудили ее. Арман давно усвоил, что лучшее утешение для женщины — ощутить твердое прикосновение мужской плоти. И когда Мадлен опустила руку вниз и сжала столь полюбившуюся ей часть его тела, он уже не сомневался, что от ее мрачных мыслей не осталось и следа. Его рука проникла в теплое, влажное укрытие между гладких бедер и нежно играла с маленьким бутоном, набухшим от желания.