Нет, не так. Тело мое не знало прежде этого напитка, мои вкусовые рецепторы находили его странным, но... срабатывали ассоциации, сознание-то помнило, и я наслаждалась каждым глотком.
-- Нравится? -- прищурился дед.
-- Угу, -- промурлыкала я в ответ, -- выращиваете здесь?
-- Да, когда-то привезли зерна из одного мира...
-- Возможно, из того, где мы с Натальей родились.
-- Натаэлли, -- исправил меня дед, -- возможно, из того мира, да. Напиток многим пришелся по вкусу, так что начали выращивать и у нас.
-- Занятно...
Надо сказать, не только изобретения и пища иных миров оседали на Айиоро, но и книги, которые непременно привозили с собой путешественники. Здесь, в городском доме, хранилась основная часть библиотеки рода Май... если бы я еще могла читать на всех этих языках! Правда, знанием языка тейордов меня осчастливили в процессе всяких медико-магических манипуляций -- ко всему, для полного комплекта. Так что книги по местному целительскому искусству я у деда позаимствовала -- с клятвенным обещанием вернуть их, когда прибуду на каникулы. Да-да, это мне тоже пришлось пообещать.
-- Дед, но у меня Мариен! -- попробовала спорить я.
-- Подумаешь, проблема! -- воскликнул Гилеари. -- Перенесем и мальчишку тоже.
В общем, лето на Айиоро было вопросом решенным. А еще мне пообещали практику в столичной клинике -- дед уже заручился согласием целителей. Любопытно, что, несмотря на использование техномагических приспособлений и в медицине тоже, мои глаза были восстановлены чисто магически. То есть, эту операцию могли бы освоить и в нашем мире (дед, кстати, покопался в справочниках и выяснил, что тейорды его называют Вериинсе, миром спокойных вод). Правда, работа очень тонкая, подвластная эльфийским целителям, но никак не человеческим, даже в контакте с суигги.
-- Ничего, -- утешил меня дед, -- твоя магическая структура будет развиваться. Еще несколько месяцев, от силы полгода, и тебе будут подвластны операции, которые сейчас в вашем мире могут исполнять лишь эльфы. А потом еще попрактикуешься на Айиоро -- и с такими навыками в любом мире на вес золота будешь, уж поверь мне, Лариэсса.
...Лариэсса -- летящая в синеве. Так переводилось мое новое имя с языка тейордов. В двух мирах я птица, в третьем тоже лечу. По крайней мере, должна бы летать -- но не получается пока что. И где-то внутри начинает -- только теперь -- брезжить понимание, что дело не в способностях, которыми я наделена и пользуюсь, дело во мне самой... я сама привязываю себя к земле -- своими словами и поступками.
Гилеари перенес меня на Вериинсе на двадцатый день, к концу моих школьных каникул. С собой я тащила -- вернее, дед тащил, если совсем честно, -- кипу книг и... баночку с кофейными зернами.
Дома меня ждало письмо из Лиотании. Оно пришло в первые дни после нападения на меня, и домашние не вспомнили о нем в своих переживаниях, зато теперь я узнала, что Эниэра благополучно разрешилась от бремени... двойней. Невероятная редкость среди эльфов, воистину служительница плодородия оправдала свое служение. Счастливые родители обзавелись и сыном, и дочерью. Сыну дали имя Истаниэр, дочь назвали Лариллой -- в честь цветка и одновременно в память обо мне.
Глава 13
-- Ла-а-ари, что ты опять сделала со своими волосами?! -- издала возмущенный вопль моя соседка по комнате.
-- Ничего особенного, просто подстриглась.
Любопытно, что изменившихся глаз Рейяна не заметила. Зато заметил кое-кто другой.
...С Лэйришем я столкнулась в первый же учебный день в коридоре учебного корпуса. Я шла, задумавшись и глядя себе под ноги, потому не заметила его приближения, а когда поняла, что кто-то мешает мне пройти, подняла взгляд.
Похоже, он что-то собирался сказать мне, но встретившись со мной взглядом, отшатнулся, проглотил невысказанные слова и прошел мимо. Это было... как пощечина.
"Спокойно, -- напомнила я самой себе, -- ты сама его прогнала, отвергла. Его ошарашили изменения в тебе? Случается. Он не обязан принимать тебя любой. Он тебе вообще ничем не обязан, ничего не должен. Отпустила? Имей силы смириться, принять..."
И все-таки было больно. И все-таки мне потребовалось все мое мужество, чтобы не разреветься прямо там, а стиснуть зубы и пойти по своим делам. Потому что жизнь продолжалась...
Особенно мучительным было участие в семинаре по ментальной магии. В какой-то момент я не выдержала напряжения, распиравшего меня изнутри, и упустила щиты -- те самые, которым меня обучал Гилеари. И в тот же миг на меня обрушились чужие мысли и эмоции -- все, как обещал дед. Нет, Лэйриша в этом потоке не было, он успешно блокировал свое сознание, но мне хватило и однокурсников.
...На уроках магистр держался со мной вежливо и отстраненно, как и с другими студентами. Впрочем, он и прежде не позволял себе никаких вольностей в присутствии учащихся, но именно сейчас мне причиняло боль абсолютно все, неважно, было у его поведения какое-то обоснование, отличалось оно от обычного, или нет.
В лечебнице тоже было все непросто. Нет, я по-прежнему работала, и вполне успешно. И с Рьеном дружила, как прежде. Рассказывала ему о своем пребывании в мире Айиоро, делилась знаниями, вычитанными из медицинских книг моих родичей. И все чаще замечала горечь в его глазах. Какое-то короткое время я даже полагала, что он просто завидует мне, моим возможностям приобщиться к чему-то новому, неизведанному. Моей грядущей практике в клинике тейордов. Такая... зависть профессионала. Вполне понятная и объяснимая. Так я думала, пока случайно не упустила щиты в его присутствии -- мне не всегда удавалось их удерживать. Я узнала, что его горечь -- это жалость ко мне. К женщине, несколькими неосторожными словами разрушившей собственное счастье. Так он думал. И меня это... раздражало. Возможно, потому, что он был прав...
И только дома все было правильно. Все как надо. Если не считать пытливых взглядов сестры, которые она украдкой на меня бросала. Я ее ни о чем не спрашивала: будет надо -- сама заговорит. А я просто занималась с ней, как могла, пыталась научить всему, что считала необходимым. Просто старалась проводить с ней побольше времени. С ними обоими. Братец, с виду повзрослевший и посерьезневший за время моего отсутствия, нуждался во мне не меньше, чем сестра, а может, и больше -- он как раз вошел в такой возраст, когда мальчики не считают для себя возможным как-то показывать свою слабость, признаваться в ней, и потому всячески избегают любой ласки, и только когда никто не видит, могут нырнуть под руку, прижаться и замереть.
Но иногда мне просто делалось душно дома, стены начинали давить, и я сбегала, чтобы не взорваться и не нагрубить тем, кто мне дорог. Просто уходила гулять -- чаще всего вечерами, потому что днем хватало дел, а ночью все спали и некому было раздражать меня, усугубляя и без того мучительное состояние.
...Я и в тот вечер попыталась сбежать от самой себя. Бродила по темным безлюдным улицам и, чтобы не думать ни о чем, считала. До тысячи и дальше. Помогало не очень -- в какой-то момент я непременно замечала, что уже давно считаю автоматически, в то время как в голове гуляют все те же беспокойные мысли.
В общем, к восприятию окружающей действительности я оказалась не готова. А действительность дала о себе знать подгулявшим мужиком, решившим покуситься на свободу моего передвижения. Он попросту сцапал меня за рукав, развернул, обдав запахом отвратительного дешевого пойла, и рявкнул:
-- Эй, ты куда спешишь, детка?
Тревожного сигнала не было, значит, опасности он для меня не представлял. Я глянула в лицо парня -- он оказался довольно молодым -- и попыталась вырваться из его цепких пальцев, но не преуспела.
-- Э-э-э, нет, сестричка, -- гнусавым голосом пропел парень, -- не годится так! Тут братец голодает, крыши над головой не имеет, а ты, значит, горда теперь слишком, чтобы бедного родственника признать?!
