Вглядимся в эту ночь. Она почти совершенна, Полярная звезда сияет на своем месте, на воображаемой прямой, проведенной через Мерак и Дубхе, бету и альфу Большой Медведицы, в той точке, которую получаешь, пять раз отложив направо расстояние между ними. Полярная звезда будет пребывать здесь еще двадцать тысяч лет; увидев ее там, наверху, утешится каждый путник, ибо хорошо, что есть нечто неизменное, когда надо прокладывать курс и по морской карте, и по окутанному туманом ландшафту жизни. Если мы еще некоторое время посмотрим на звезды, мы легко обнаружим Орион, потом Персея и Плеяды. Это совсем нетрудно, поскольку ночь очень ясная, на небе ни облачка и даже ветра нет.

Зюйд-вест улегся на закате, и гавань – как черное зеркало, в котором отражаются огни портовых кранов, освещенных замков, стоящих высоко над морем, и проблески – слева зеленый, справа красный – маяков Сан-Педро и Навидад.

А теперь подойдем поближе к тому человеку. Опираясь на парапет, он стоит неподвижно. Смотрит в небо, тьма которого к востоку заметно густеет, и думает, что утром снова задует левантинец и снова поднимется волна. При этом кажется, будто он как-то странно улыбается, и если предположить, что кто-нибудь сейчас видит его лицо, освещенное снизу огнями порта, то он, несомненно, говорит себе можно улыбаться и получше – не так горько, не так безнадежно. Но мы-то знаем, в чем причина. Знаем, что последние недели в море, в нескольких милях отсюда, ветер и волна играли решающую роль в жизни этого человека. А теперь все это уже не имеет никакого значения.

Не будем упускать его из виду – ведь именно его историю мы и начинаем рассказывать. Посмотрев вместе с ним на порт, мы различим огни корабля, который медленно отходит от причала. Из-за дальности расстояния, из-за доносящихся сюда звуков города мы с трудом различаем приглушенный шум его машин и плеск вспененной его винтами воды, но догадываемся, что в эти минуты команда укладывает в бухты последние метры только что отданных швартовых. Глядя на корабль с высокой горы, этот человек испытывает два различных вида боли: одна боль расположилась там, где солнечное сплетение, она сделана из той же горькой тоски, что гримаса, которая похожа – мы скоро убедимся, что всего лишь похожа, – на улыбку Но есть и другая боль, более определенная и острая, она исходит справа: там мокрым холодом прилипла к боку рубашка, оттуда каплями по правому бедру, пропитывая ткань брюк, сочится кровь, выталкиваемая каждым сокращением сердца.

К счастью, думает он, сегодня сердце мое бьется очень медленно.

Мы могли бы назвать его Измаилом, но на самом деле его звали Кой. Я узнал его в предпоследнем акте этой истории, когда он уже вот-вот должен был потерпеть кораблекрушение и плыть по волнам, подобно многим другим, на гробу, превращенном в спасательный буй, в то время как китобойное судно по имени «Рахиль» ищет своих детей и не может утешиться, ибо нет их. К тому дню, когда Кой решил заглянуть на аукцион «Клеймор», просто чтобы убить время, он уже некоторое время лежал в дрейфе.

В кармане у него было совсем немного денег, а в номере пансиона неподалеку от Рамблас – несколько книг, секстант и диплом первого помощника, на который Главное управление торгового флота наложило запрет сроком на два года, и случилось это четыре месяца назад, после того как сухогруз «Исла Негра» водоизмещением сорок тысяч тонн сел на мель в Индийском океане в 4 часа 20 минут, то есть тогда, когда вахту нес Кой.

Кою нравились аукционы, на которых продавались предметы, связанные с морем, хотя он и не мог участвовать в торгах. Но «Клеймор», расположенный во втором этаже здания на Консел-де-Сент, притягивал его и тем, что там был кондиционер, а после аукциона обносили шампанским и клиентов обихаживала длинноногая девушка с приятной улыбкой. Что же до выставленных на аукцион предметов, то он любил рассматривать их, представлять себе их судьбу, воображать, какие им пришлось перенести штормы до того, как они оказались выброшенными на этот последний берег. Засунув руки в карманы своей тужурки из темно-синего сукна, он весь аукцион внимательно следил за тем, кому достанутся те предметы, которые особенно пришлись ему по душе.

И часто бывал разочарован: например, великолепный водолазный скафандр, с вмятинами и славными шрамами, который вызывал мысли о затонувших судах, о подводных отмелях, о фильмах Жана Негулеско с гигантскими кальмарами и Софи Лорен, выходящей из воды в облепившей ее скульптурные формы рубашке, был приобретен каким-то антикваром, совершенно бестрепетно поднявшим картонку со своим номером. А морской компас фирмы «Brown & Son», старинный, в сохранившемся корпусе и прекрасно работающий, за который Кой душу бы продал, когда учился в мореходке, ушел за первоначальную цену какому-то типу, явно не имеющему никакого понятия о море; наверняка он выставит этот компас в витрине своего роскошного спортивного магазина, где его купят за цену в десять раз большую.

На сей раз аукционист пристукнул своим молотком лот номер 306 – хронометр «Улисс Нардин», принадлежавший когда-то Итальянскому королевскому флоту, который тоже ушел по первоначальной цене, и заглянул в свои записи, придерживая очки указательным пальцем. Манеры были у него мягкие, вкрадчивые, хотя галстук, повязанный под воротничком рубашки цвета само, казался все-таки несколько вызывающим. Между лотами он мелкими глотками отхлебывал воду из стакана, который стоял рядом с ним.

– Следующий лот – «Морской атлас побережья Испании» Уррутии Сальседо. Номер триста семь.

Это свое объявление он сопроводил почти незаметной улыбкой, которая, как Кой понял, наблюдая за аукционистом, приберегалась для тех лотов, чью ценность он хотел подчеркнуть. Жемчужина картографии XVIII века, добавил он после соответствующей паузы, особо выделив «жемчужину», точно по-настоящему страдал, расставаясь с нею. Помощник, молодой парень в синем халате, немного приподнял том in folio, чтобы его увидели в зале, и Кой грустно поглядел на атлас – в каталоге «Клеймора» сообщалось, что купить его не так-то просто, потому что большая часть экземпляров находится в музеях и библиотеках. Этот экземпляр прекрасно сохранился; скорее всего, в море бывать ему не приходилось, иначе влажность, карандашные отметки и работа с картами обязательно оставили бы свои неустранимые следы.

Аукционист объявил начальную цену, таких денег Кою хватило бы, чтобы, почти ни в чем себе не отказывая, прожить полгода. В первом ряду широкоплечий мужчина с большим лбом и длинными седыми волосами, собранными в хвостик, – его мобильный телефон, к возмущению публики, звонил уже трижды, – поднял картонку с номером 11; поднялись и другие картонки, и аукционист, высоко держа свой деревянный молоточек, внимательно следил за предложениями, очень вежливым голосом он повторял их вслух, профессионально провоцируя дальнейший подъем цены. Заявленная цена увеличилась вдвое, и большинство желавших приобрести атлас сошли с дистанции. Борьбу вели уже только четверо: крепкий мужчина с седой косицей, худой бородач, женщина – Кой мог видеть только половину ее светловолосой головы и руку с картонкой – и прекрасно одетый лысый господин. Когда женщина удвоила предложенную цену, тип с хвостиком рассерженно повернулся к ней, и Кой увидел его зеленоватые глаза, агрессивный профиль, большой нос и высокомерное выражение лица. На пальцах руки, державшей картонку с номером, было несколько золотых колец. Такой человек вряд ли стерпит, чтобы у него перебивали понравившуюся ему вещь. Он резко повернулся направо, к молодой, сильно накрашенной брюнетке, которая прежде, отвечая на звонки, тихим шепотом говорила что-то в телефон, вот ей-то теперь и приходилось испытывать на себе все последствия плохого настроения босса – он что-то раздраженно выговаривал ей вполголоса.