Попытка врага наступать свидетельствовала о сосредоточения им на этом направлении значительных сил, особенно танковых. Это вас встревожило. К вечеру 26 октября, выслушав доклады командармов о готовности к наступлению, мы дали разрешение начать его на следующее утро. Время начала артиллерийской и авиационной подготовки должны были уточнить утром: приходилось учитывать капризы осенней прибалтийской погоды.
К 9 часам 27 октября туман немного рассеялся, и, хотя утро оставалось хмурым и сырым, я распорядился начать артиллерийскую и авиационную подготовку. Послышалась уже привычная для слуха канонада. Генерал-полковник Н. М. Хлебников не отходил от телефона, поддерживая непрерывную связь с командующими артиллерией армий. Он, словно опытный дирижер, улавливал на слух, когда что-то не срабатывало, когда кто-то не подавал свой «голос» в нужную минуту. Сходная картина была и на передовом командно-наблюдательном пункте генерал-полковника Н. Ф. Папивина, который с такой же твердостью руководил действиями фронтовой авиации. Все шло вроде бы по плану, однако, поскольку подготовка к наступлению из-за недостатка времени была поспешной, смутное чувство тревоги не покидало меня.
Атака началась почти одновременно по всему фронту. Первые часы принесли радость: наступающие ворвались в оборону противника! Это предвещало успех. Но потом начались изнурительные стычки с непрерывно контратакующими фашистскими частями. К вечеру начальник разведки доложил, что наше наступление отражают 4 — 5 пехотных дивизий врага при активной поддержке основных сил 4-й и 14-й танковых дивизий, а также 502-го и 510-го ударных дивизионов тяжелых танков «тигров». Пленные рассказали, что они готовились прорваться к Клайпеде, чтобы в последующем восстановить связь с Восточной Пруссией, а теперь были брошены для срыва наступления наших войск.
Для поддержки наших армий генерал Н. Ф. Папивин по моему требованию нацелил против танков противника свои штурмовики. А тем временем командующий авиацией Балтфлота генерал-полковник авиации М. И. Само-хин сообщил о подходе в порт Лиепая значительного числа транспортов. По нашим предположениям, они доставляли блокированным войскам пополнение и боеприпасы. В дальнейшем это подтвердилось: в Курляндию регулярно прибывали морем подкрепления. Случалось, за декаду выгружалось не менее 10 тысяч солдат и офицеров и большое количество оружия и боеприпасов.
Однако многим фашистским воякам не удалось ступить на берег: они вместе с транспортами шли на дно под ударами морской авиации. Особенно много фашистских кораблей было потоплено со второй половины октября, когда энергичный и смелый М. И. Самохин попросил нас «приютить» его крылатые машины на фронтовых аэродромах поближе к портам Лиепая и Вентспилс. Я приказал генералу Папивину позаботиться о самолетах флота, как о своих собственных. И он сделал все, для того чтобы надежно обеспечить боевую работу морских летчиков. В первый же день нашего наступления 180 самолетов флотской авиации беспрерывно бомбили и штурмовали фашистские корабли, скопившиеся в Лиепае и Вентспилсе.
На земле, однако, события развивались менее успешно. За три дня наши войска сумели продвинуться в глубь фашистской обороны лишь на 6 километров. На следующий день благодаря принятым нами мерам наступление несколько оживилось, тем не менее каждую пядь земли на Курляндском полуострове приходилось освобождать лишь в итоге настойчивых и зачастую многократно повторяемых атак. Ожесточенные бои велись за каждый хуторок, за каждую высотку. Ведь удержание их было для фашистов вопросом жизни и смерти, а для советских воинов задача вырвать их у гитлеровцев — делом воинской чести, долгом перед Родиной.
Как ни тяжелы были бои, наши войска шли вперед. Фашистские дивизии, беспрерывно контратакуя, все-таки оставляли одну позицию за другой. Введенные в сражение корпуса 5-й гвардейской танковой армии несколько вырвались вперед и к полудню захватили плацдарм на реке Дзелда в районе Лиелдзеллы. К этому времени соединения 6-й гвардейской и 61-й армий прорвались к реке Вента от населенного пункта Нигранда до устья реки Штервелке. И в этот момент, видимо, не выдержали нервы у Шернера: он разрешил отступить частям, упорно оборонявшимся в выступе к югу от железной дороги Мажейкяй — Ауце. К 6 ноября эта дорога была занята нашими войсками. Но тут наступление пришлось снова прекратить. Беспрерывные осенние дожди настолько усилили распутицу, что продвижение вперед стало попросту невозможным.
27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции мы отпраздновали в относительно спокойной обстановке. Во всех частях били проведены торжественные собрания. В этот день все командиры и политработники находились среди солдат на переднем крае, информируя их о результатах наступления, о событиях, происходивших на других участках советско-германского фронта.
Хорошо помнится, что к бойцам нашего фронта на праздник Великого Октября приехали делегации Белоруссии, Литвы, Латвии, Армении и Дагестана. Они привезли нам свой дары, а главное — теплые чувства, сердечные праздничные поздравления советского народа и наказ Родины — приблизить час победы над фашистской Германией. Пребывание делегаций братских народов непосредственно в войсках оставило неизгладимое впечатление у воинов. Небезынтересно вспомнить, что на протяжении почти целого месяца с большим успехом выступал в частях фронта с концертами талантливый ансамбль народных песен и танцев Армении во главе со своем замечательным художественным руководителем Дату Тиграновичем Алтуняном.
…После прекращения наступления полковник А. А. Хлебов завалил меня многочисленными выписками из показаний пленных, различными документами фашистского командования. Их изучение укрепило мое убеждение, что верхушка блокированной немецко-фашистской группировки не рассчитывает на эвакуацию морем. По всей видимости, Гитлер не оставлял Шернеру такой надежды. Судя по всему, солдаты и офицеры невольно сравнивали свое положение с судьбой окруженных под Сталинградом. Пытаясь бороться с такими настроениями, Шернер, обращаясь к войскам, писал: «Tем, кто по своей глупости или злонамеренности сравнивает положение наших войск с судьбой армии Паулюса под Сталинградом и болтает о котле, следует заткнуть глотку». Вторя Шернеру, командир 10-то армейского корпуса, войска которого оборонялись в полосе наступления нашего фронта, в одном из своих приказов предупредил: «…Тот, кто побежит, будет расстрелян, как заяц. И только тот, кто останется на месте, может рассчитывать на помощь артиллерией и контратаками… Это необходимо внушить каждому солдату». Словом, фашистские генералы поставили своего солдата перед дилеммой: если не хочешь погибнуть от немецкой пули, погибни от советской.
По распоряжениям, которые продолжали поступать из Ставки, мы видели, что в Москве не отказываются от мысли о возможности попыток со стороны гитлеровского командования вывезти группу армии «Север» морем, чтобы использовать ее в решающей схватке на территории Германии. Только этим можно было объяснить настойчивые требования Ставки о продолжении наступления. Выполняя их, мы короткими, но сильными ударами не только держали врага в постоянном напряжении, но постепенно изматывали гитлеровцев и не позволяли вражескому командованию снимать с фронта сколько-нибудь значительные силы. Эта задача довольно успешно выполнялась в тесном взаимодействии с войсками 2-го Прибалтийского фронта.
Между тем Ставка в предвидении крупного наступления Красной Армии на главном, западном направлении решила вывести в свой резерв из состава нашего фронта 61-ю, 2-ю гвардейскую и 5-ю гвардейскую танковую армии. От А. И. Еременко ушла 3-я ударная.
В эти же дни с глубоким сожалением проводили мы и члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта Д. С. Леонова, который был отозван Ставкой для получения нового назначения.
Его сменил генерал-лейтенант Михаил Васильевич Рудаков. Хотя он был еще молод, но уже обладал большим опытом политической работы во фронтовом звене: был членом Военного совета 3-го Прибалтийского фронта. Новый член Военного совета был очень энергичен, добродушен, спокоен, внимателен к людям. Он как-то незаметно, но прочно вошел в нашу дружную фронтовую семью.