– Родители его опасаются, что лишние эмоции повредят ему, – вяло попыталась оправдать я поведение Ведланов-старших. – Они не хотят, чтобы что-то расстраивало его.

– Человек умирает! Именно это его и расстраивает.

«Интересно, что рассказывал Майкл своим друзьям обо мне?» – подумала я. Вэнди между тем продолжала непринужденно болтать, словно мы были знакомы, по меньшей мере, десять лет.

– Точно так же они отрезали его от нас в больнице. Просто повесили на дверь палаты табличку «Никаких посетителей». Но ведь я – медсестра, и только благодаря этому мне удалось проникнуть к нему. Мистеру Ведлану очень не хотелось, чтобы врачи открыли Майклу правду о том, что он стоит на краю могилы... Но Майкл – взрослый человек, и он имел право все знать. Когда врач объявил ему об этом, я находилась с его родителями возле двери. И что ты думаешь? Кто-нибудь бросился к постели бедного парня, которого только что приговорили? Ничего подобного. Она замерли по обе стороны двери, словно каменные изваяния. Я вбежала в палату – несчастный сидел на кровати и плакал. И только спустя минут десять вошла его мать и сразу же принялась суетиться вокруг присланных его друзьями цветов. Майкл плакал навзрыд. Я набралась смелости и обратилась к ней: «Миссис Ведлан, Майкл сейчас очень подавлен». Мне хотелось обратить ее внимание на состояние сына. Ты знаешь, что она ответила? «О, Вэнди, надеюсь, ты не собираешься забирать сегодня свою вазу?» Ну, подумать только! А потом мы с мистером Ведланом вдрызг разругались. Он попытался забрать у нас вещи Майкла! Понимаешь, его инструменты, одежду, рыболовные снасти... Мерзкая была сцена. Я орала на него в холле больницы: «Но ведь он еще не умер...» И все такое прочее. В конце концов, весь его скарб перекочевал в камеру хранения. А кое-что пока оставил у себя его сосед – Джим. Ну, телевизор там... А ты давно говорила с Джимом?

– Не очень. Думаю, самое время мне созвониться с ним, да боюсь навязываться.

– Навязываться? Да ты же сейчас единственная ниточка, связывающая нас с Майклом! Ведь ты будешь видеться с ним каждый выходной! Правда?

– Надеюсь, что так. Мне бы очень хотелось.

– Мне легче от мысли, что ты будешь рядом с ним. Знаешь, я думаю, что дух и тело связаны друг с другом. Люди могут выдумать себе тяжелую болезнь, например, рак. Но тогда сильные духом могут преодолеть телесную немощь, правда? – наступила тишина, похоже, моя собеседница переводила дыхание. Затем она снова принялась трещать: – Рой говорит, что единственное, что удерживает Майкла в живых, – это ты.

– Не заносись!

Это Пайпер снова принялась давить мне на психику. Мы с ней медленно продвигались в очереди к окошечку на почте. Так я проводила свой законный обеденный перерыв. Прямо перед нами стоял какой-то неопрятного вида мужичок, который все время дергал плечами и противно сопел.

– Вряд ли это можно назвать приятным времяпрепровождением... Такое тесное общение с народом, – Пайпер прошептала это достаточно громко, чтобы довести это до сведения мужичка. В ответ он злобно фыркнул. – Мне казалось, что психологам полагается любить людей...

– А я их и люблю. Мне нравятся люди, с которыми я общаюсь. А вот незнакомых – не выношу!

Тем временем мы продвинулись вперед еще на шаг. Служащая отсчитывала толстыми пальцами сдачу так, будто она никогда до этого дня в глаза не видела американских денег.

– Если тебе скучно, можешь пойти поглазеть на плакаты, – смилостивилась Пайпер.

– Ты сказала, что я заношусь... Что ты имела в виду? Просто хотела меня обидеть или что-то еще?

– «Еще». Впрочем, ты действительно очень высоко себя ценишь. Да и любой, кто думает, что может спровоцировать у кого-нибудь раковое заболевание, – просто самовлюбленный идиот! Думать так, значит считать, что ты можешь управлять ситуацией... И вот здесь ты не права. Этого тебе не дано.

Стоявший за нами мужик, уже несколько минут прислушивавшийся к нашему разговору, перестал жевать свою жвачку и согласно кивнул.

– Майкл не может, есть, не может ходить... Ты думаешь, что это – твоя вина. На самом деле ты не имеешь к этому никакого отношения.

Пайпер аккуратно оборвала ниточку на своем профессионально элегантном костюме. Мы продвинулись еще на шаг, но все равно от заветного окошечка нас отделяло еще шесть человек. Я понизила голос, чтобы наши любопытные соседи по мукам не услышали моих слов:

– Майкл любил меня, а я бросила его. И он почувствовал одиночество и был так подавлен. А меня не было рядом. Вот он и надумал себе рак, и все так и случилось...

– Тебе не следует винить себя.

– Нет, я права. Видишь, как все просто.

– Но ты же всегда любила его. Просто он оказался для тебя неподходящим мужем.

– Это ничего не меняет, – я энергично тряхнула головой. – Он заслуживал лучшей участи.

– Лучшей, чем ты?

– Лучшей, чем то, что с ним случилось.

– Все мы заслуживаем лучшего, – вздохнула Пайпер. Сосед сзади согласно кивнул головой.

– Я любила его, но бросила. Кто мог знать, чем это все обернется! А теперь его родители отгородили его от меня железным занавесом.

– Майкл жаловался?

– Как он может жаловаться на них? Ведь он от них во всем зависит.

– Зависит? Да они же просто заботятся о нем.

– Но им не следовало бы тогда изолировать его от друзей... Или от меня.

На лице Пайпер определенно угадывалось желание встряхнуть меня.

– Когда все вышло из-под контроля, естественно, возникает желание упорядочить хоть что-то...

– Боже мой, всю эту неделю я ощущала, как он любит меня, – сказала я скорее себе, чем ей. – Не помню, чтобы я чувствовала себя так любимой, как в эти дни.

– Ну, может быть, и он тоже любит тебя больше сейчас.

– Ненавижу Кристофера! – неожиданно для самой себя закричала я. – Если бы не он, возможно, мы бы попытались все уладить! Может быть, у нас бы все получилось!

– Фрэнни, ты пыталась все эти десять лет. И безо всякого результата.

Пайпер наконец прорвалась к окошечку. Парень за стойкой профессионально любезно улыбнулся ей. Затем повесил табличку «Перерыв» и отправился обедать.

Работа была как работа.

Я могла ее выполнять, но, не слишком вдаваясь в детали. Мой напарник никогда не жаловался. У него в семье один раз была подобная ситуация, так что он заверил, что все понимает. Я не была уверена, что это так, но все же испытывала чувство признательности. Внезапно оказалось, что почти каждый из моих коллег и знакомых имеет в запасе историю о каком-нибудь больном с опухолью мозга и ему не терпится рассказать ее мне.

Надин позвонила мне на работу в промежутке между кормлениями грудью.

– Я уже слышала, – начала она. – Это ужасно. Представляю, как ты мучаешься. Друг сестры моей соседки по комнате из колледжа умер от опухоли мозга. Но до этого он несколько месяцев был в отключке. Ничего не соображал, ну прямо как растение... Мне сначала хотелось послать Майклу открытку, но, знаешь... я подумала, что веселенькая открытка для такого случая не подойдет. Как можно писать что-либо веселое человеку, который уже никогда не поправится?

– А ты напиши что-нибудь вроде «вспомни меня».

– Ну не знаю... Он не расстроится от того, что не сможет думать обо мне?

– Он отлично соображает! – закричала я. – Иногда, правда, бывает немного рассеян, и ему все труднее обслуживать себя, но голова у него работает! – Перед тем как бросить трубку, я добавила: – И я уверена, ты – это именно то, о чем он думает!

– Люди – маньяки. Никто не знает, что следует говорить или делать. Кто сможет ответить на вопрос – как следует разговаривать с умирающим? – ревела я, в то время как Холли подавала приготовленный для моей «моральной» поддержки салат. Она сочувственно произнесла:

– Я тут испекла булочек, – и она посмотрела на меня с таким состраданием, что я опять разрыдалась.

– Спасибо, – сказала я, чуть-чуть успокоившись. – А сейчас я должна позвонить в Спрингфилд. Возможно, сейчас мне удастся застать Майкла между ужином и отходом ко сну. Я хочу поговорить с ним. Но как страшно снять трубку!