Похоже, весь поселок решил посетить собрание Совета. Мы с Бобби прокладывали себе путь сквозь толпу, медленно подплывающую к огромным дубовым дверям. Информация о человеке, способном сообщить новости об оставшихся дома близких, заставила людей всех национальностей, рас и верований тысячами стекаться к зданию. Раскаленное апельсиновое солнце скрывалось за соснами, и свет от него дробился, как в стробоскопе, когда мы торопливо лавировали в человеческом потоке. В небе над нами соколы нарезали круги в опасной близости к верхушкам деревьев. И я ощущала направленные на меня со всех сторон выжидающие взгляды людей, словно готовых к броску.
Вырезанные на гигантских дверях деревянные фигуры, стоящие плечом к плечу, разошлись в стороны, и толпа начала втекать внутрь. По сравнению с небрежным декором репетиционных часов помещение театра сильно преобразилось. Я ощутила потрясение, осознав, насколько оно больше и значительнее, чем казалось. Теперь оно предстало передо мной в элегантном убранстве, торжественное и гордое, словно монарх, которого я сперва приняла за придворного. Сотни кресел рядами разбегались от сцены, полотнища красного бархатного занавеса были перехвачены толстыми витыми золотыми шнурами с мощными кистями, бахрома которых скользила по полу. На сцене стояли перевязанные лентами кресла, в которых сидели представители разных народов, некоторые в национальных костюмах, другие в обычной современной одежде. Костюм-тройка соседствовал с украшенным вышивкой диш-дашем[11], расшитая блестками галабея[12] — с шелковым кимоно, мелькали вперемешку кипы, тюрбаны и фески, звенели украшения из бусин, костей, золота и серебра, женщины блистали замысловатыми платьями, на которых были вышиты пословицы на суахили, дарившие недоступные моему пониманию жемчужины мудрости, а рядом сидели мужчины в роскошных ханбоках[13]. Обувь тоже поражала разнообразием — куса[14] и туфли от Джимми Чу, семимильные сапоги, шлепанцы и вычищенные до блеска кожаные ботинки на шнуровке. Во втором ряду я узнала Иосифа, укутанного в фиолетовый балахон с золотой отделкой. Зрелище было потрясающим: смесь роскошных одеяний, представляющих разные культуры, являла истинное пиршество для глаз. Несмотря на предчувствия, не покидавшие меня в ожидании сегодняшнего вечера, я подняла фотоаппарат и сделала снимок.
— Эй! — Бобби выхватил камеру у меня из рук. — Нечего зря тратить картриджи.
— Тратить?! — ахнула я. — Да ты погляди на них!
Я показала на расположившихся на сцене представителей всех наций, величественно возвышающихся над морем обитателей поселка, которые смотрели на них с надеждой, отчаянно дожидаясь вестей из старого, давно покинутого мира. Мы заняли места примерно в центре зала, чтобы не очутиться на линии огня. Хелена, устроившаяся ближе к первым рядам, напряженно всматривалась в толпу с выражением не то озабоченности, не то испуга на лице: мне не удалось его расшифровать. Решив, что она ищет нас, Бобби приподнялся и энергично помахал ей. Я не могла шевельнуться. Неведомый доселе страх сковал тело, а театр тем временем очень быстро наполнялся гулом тысяч собравшихся, и этот гул звучал в ушах все громче и громче. Я оглянулась. Десятки тех, кто не смог найти свободное место, стояли в задней части зала, блокируя выходы. Громкий стук захлопнувшихся и запертых гигантских дверей эхом отдался в помещении, и все сразу стихло. Дыхание сидевшего за моей спиной мужчины нестерпимо грохотало у меня в ушах, а реплики, которыми шепотом перекидывалась пара впереди, доносились как из громкоговорителя. Сердце выстукивало барабанную дробь. Я перевела взгляд на Бобби, ища поддержки, но напрасно. Яркий свет, лившийся сверху, не давал никому спрятаться за чьей-нибудь спиной или скрыть свои реакции. Все и всё были видны как на ладони.
Когда двери закрылись и воцарилась тишина, Хелене пришлось сесть. Я изо всех сил старалась убедить себя, что это просто какое-то дурацкое место на задворках неведомо чего, жалкий плод моего воображения. И вообще все это сон, галлюцинация, не настоящая жизнь. Но все попытки ущипнуть себя, проснуться и выскочить отсюда оказывались бессильными против здешней атмосферы, наполнявшей меня дурными предчувствиями: в конце концов придется признать, что все происходящее так же реально, как биение моего сердца.
Из бокового крыла здания вышла женщина с корзиной наушников. Люди, сидевшие в крайних креслах каждого ряда, брали их и передавали соседям, словно пожертвования в церкви. В ответ на мой немой вопрос Бобби продемонстрировал, что с этим делать, воткнув штекер наушников в гнездо на кресле передо мной. Потом он надел их, и в этот момент со сцены заговорил человек с микрофоном. Он произнес по-японски что-то непонятное, но меня настолько потрясло все происходящее, что я и не подумала надеть наушники. Бобби подтолкнул меня локтем, я вздрогнула и быстро их нацепила. Голос с сильным акцентом переводил на английский. Начало сообщения я пропустила.
— … в воскресенье вечером. Мы редко собираемся в таком количестве. Благодарю вас за то, что вы все сюда пришли. Для нашей сегодняшней встречи есть всего несколько оснований…
Бобби снова пихнул меня, и наушники свалились.
— Это Ихиро Такасе, — прошептал Бобби. — Он председатель палаты представителей. Они сменяются каждые несколько месяцев.
Я кивнула и снова водрузила наушники на голову.
— … Ханс Ливен хочет рассказать вам о планах по строительству нового ветряного двигателя, но до того как мы займемся этим вопросом, давайте разберемся с причиной, по которой многие из вас сегодня здесь. Об этом вам сообщит ирландский представитель Грейс Берне.
Женщина, которой можно было дать лет пятьдесят, встала со своего места и подошла к микрофону. Длинные волнистые волосы рыжего цвета, острые, словно вырезанные из камня, черты лица, строгий черный костюм.
Я сняла наушники.
— Всем добрый вечер! — Судя по акценту, она была откуда-то с севера Ирландии, из Донегола.
Многие из англоговорящих — неирландцев снова надели наушники, так как им понадобился перевод.
— Я буду краткой, — заявила она. — На этой неделе многие представители ирландской коммуны обращались ко мне с сообщениями по поводу того, что новичок из Ирландии располагает информацией о семьях разных жителей поселка. Несмотря на циркулирующие слухи, ничего удивительного в этом нет, если учесть размеры Ирландии. Мне также сказали, что вещь, принадлежащая этому лицу, — как я поняла, часы — пропала, — проговорила она своим четким деловым тоном.
На лицах людей, понимавших английский, выразилось крайнее изумление, и они ахнули, хотя все эти слухи большинству наверняка уже были известны. Через пару секунд, когда перевод услышали остальные, по залу прошла вторая волна ахов и охов. Раздались голоса, и представительница Ирландии подняла вверх руки, призывая к тишине.
— Я понимаю, что эти новости оказали определенное воздействие на все поселение. Подобные происшествия подрывают наши попытки наладить нормальную жизнь, и мы готовы сделать все необходимое, чтобы слухи прекратились.
Мое сердце забилось чуть-чуть спокойнее.
— Мы позвали вас сегодня на собрание, чтобы сообщить: у нас все под контролем, и мы со всем разберемся. Как только мы это сделаем, сообщество будет немедленно проинформировано: так мы всегда поступали и будем поступать впредь. Полагаю, это вновь прибывшее лицо сегодня здесь, среди нас, — продолжила она, — и я хотела бы к нему обратиться.
Сердце заколотилось с новой силой. Люди вокруг меня начали озираться и возбужденно гомонить на разных языках, бросая друг на друга подозрительные взгляды. В полном шоке я посмотрела на Бобби. Он повернулся ко мне.
— Что я должна делать? — прошептала я. — Как они узнали про часы?
Он пожал плечами и отвел глаза. Все-таки ему было только девятнадцать лет.
