Она вставила ноги в стремена и подобрала повод.

– Самка была моей. Ты забрал ее у меня. Ты не имел права.

– Я пытался спасти твою жизнь, – напомнил я. – Для тебя это ничего не значит?

Она сидела очень прямо, алый шелк бурнуса горел на солнце.

– Значит, – согласилась она. – Конечно значит, Тигр. Это благородно с твоей стороны, – Северный акцент искажал слова. – Но добавив славы себе, ты лишил ее меня.

– Ну хорошо, – сдался я. – В следующий раз я позволю тебе умереть.

Я повернулся к ней спиной. Бесполезно спорить с женщиной когда она рассержена или в голове у нее что-то засело. Я и раньше бывал в подобных ситуациях и успел понять, что споры могут продолжаться до бесконечности (конечно признаю, что никогда не ввязывался в спор о праве убить песчаного тигра, но, ради валхайла, лучше было и тут замолчать первым).

Жеребец затанцевал, когда я вскочил в седло, и я с трудом поймал стремена. Хвост с шипением разрезал воздух, красноречиво выражая лошадиный протест против моего присутствия. Гнедой низко опустил голову и медные украшения уздечки зазвенели. Я услышал тихое вопросительное хныканье в одной из сумок и только тут понял, что везу с собой двух котят песчаного тигра. Я получил свое имя убив одного пустынного хищника, потом убил еще двоих, а теперь тащил двух тигрят через пески как полный идиот.

Или добросердечная женщина.

– Давай я возьму их себе, – предложила Дел.

Еще несколько минут назад она утверждала, что у нее нет места. Так что предложение было бессмысленным, если не являлось началом мирных переговоров. Или, что более походило на правду, Дел опасалась за жизнь тигрят на моей лошади.

Я помрачнел, врезал жеребцу по бокам и он легкой рысью пошел по песку. Спина гнедого выгнулась – жеребец, когда хотел продемонстрировать свое несогласие, умел устраивать из этого захватывающее представление – и я напрягся, ожидая опустит он резко голову или поддаст задом, что послужит началом битвы. Это было вполне в его характере – дождаться пока мне раздерут ногу, к седлу прицепят мешок полный песчаных тигров, доведут меня до бешенства и тут он внесет свой посильный вклад в это издевательство. Добавить будет уже нечего.

Но жеребец неожиданно успокоился, еще немного потанцевал, чтобы я не забывал о нем, и пошел очень спокойно, по его понятиям. Дел ехала рядом на своем тихом мерине и косилась на мою переметную суму. Тигриного писка я больше не слышал и решил, что малыши уснули. Если в их головах было хотя бы по одной извилине, они уже должны были понять, что им лучше было погрузиться в вечную спячку. По крайней мере в ближайшее время вытаскивать их на свет я не собирался.

– Ну? – спросил я. – Так что ты решила? Будешь их растить и воспитывать?

Дел покачала головой. Она успела надеть капюшон и ее волос я не видел, а лицо, даже затененное красной тканью, казалось белым как молоко. Выделялся только обожженный солнцем нос.

– Они дикие звери. Ты правильно сказал, через месяц они будут опасны, но… Я хочу подарить им этот месяц. Нельзя же позволить им умереть от голода из-за того, что их мать погибла. Через пару недель они окрепнут и мы сможем их отпустить.

Пара недель. Она окончательно спятила.

– И чем ты будешь их кормить вместо молока?

– У нас только мясо кумфы. Придется им, – кончики ее губ изогнулись, а голубые глаза заблестели. – Если люди могут его глотать, то и песчаные тигры могут.

– Не настолько оно плохое.

– Оно ужасное.

Ну пусть даже и так, спорить не буду. Но это лучшая еда, когда пересекаешь Пенджу, где не найдешь ни одной съедобной твари, а если даже и найдешь, никогда нельзя поручиться, что сам не станешь обедом.

Я прищурился, когда солнечный свет отразился от рукояти ее меча. До чего же странно было видеть оружие за спиной женщины.

– Слушай, ты действительно знаешь как обращаться с такими штуками? – я потрогал рукоять Разящего, торчавшую из-за моего плеча. – Или просто пытаешься отпугнуть мужчин, с которыми не хочешь иметь дело?

– Тебя это не отпугнуло.

Этот выпад я не удостоил ответом.

Она подумала и улыбнулась.

– Спрашивать меня об этом имеет такой же смысл, что и спрашивать тебя.

– Этот ответ я принимаю за твердое да.

– Твердое, – согласилась она. – Да.

Я взглянул на нее, не скрывая сомнений.

– Это не женское оружие.

– Обычно нет. Но это не значит, что женщина не может владеть мечом.

– На Юге значит, – я посмотрел на нее сердито. – Не шути, баска… Ты знаешь не хуже меня, что очень немногие женщины смогут правильно взяться за нож, и ручаюсь, что ни одна из них не касалась меча.

– Может потому что мужчины не позволяют женщинам делать это, – она покачала головой. – Не торопись с выводами. Ты не уважаешь мое мастерство, а хочешь, чтобы я уважала твое.

Я вытянул руку и напряг мышцы.

– Не будешь же ты утверждать, что женщина может сражаться со мной и победить.

Она посмотрела на мою руку, а потом взглянула мне в глаза.

– Ты больше, гораздо больше меня, это так. И, без сомнения, у тебя больше опыта, но из-за этого не стоит делать вывод, что я ничего не умею. Почему ты так уверен, что я никогда не входила в круг?

Я опустил руку на бедро. Засмеяться над ней было бы зло и излишне жестоко, но я не смог срыть смешок, когда услышал эти слова.

– Тебе нужны доказательства? – спросила она.

– Какие? Хочешь войти со мной в круг? Баска… еще ни один мужчина не справился со мной, иначе мы сейчас не разговаривали бы.

– Не до смерти. Как на тренировке.

Я улыбнулся.

– Нет.

Она сжала губы.

– Нет, конечно нет. Ты не вынесешь, если обнаружишь, что я на самом деле хорошо владею мечом.

– Настоящий танцор никогда не говорит, насколько он хорош. Ему это не нужно.

– Ты говоришь. Намеками.

– Нет, баска, – ухмыльнулся я. – Моя репутация складывается не из намеков, не оскорбляй Разящего, – я наклонил вперед левое плечо и встряхнул рукоять.

Дел застыла с открытым ртом и уставилась на меня неверящими глазами.

– Ты произнес имя своего меча?

Я мрачно взглянул на нее.

– У каждого меча есть имя. А у твоего нет?

– Есть… Но ты сказал его МНЕ, – не сводя с меня глаз, она остановила мерина. – Ты назвал мне имя своего меча.

– Разящий, – согласился я. – Ну и что?

Ее левая рука поднялась, как будто хотела для уверенности потрогать рукоять меча, и замерла по полпути. Лицо Дел совсем побелело.

– Чему же тебя учил твой кайдин? – вопрос был из разряда риторических. Она никак не могла разобраться в путанице мыслей, внезапно возникших у нее в голове. – Разве он не говорил тебе, что называя другому имя своего меча, ты отдаешь часть силы меча? – я не ответил, а она медленно покачала головой. – Разделить с другим магию, предназначенную для тебя одного, кощунство. Это идет против всех учений, – бледные брови сошлись у переносицы. – Неужели ты настолько не веришь в магию, Тигр, что так спокойно отдаешь ее окружающим?

– Если кайдин на Севере тоже, что у нас шодо – мастер меча – я могу сказать, что он научил меня уважать достойную сталь, – объявил я. – Но меч это меч, Дел. Он подчиняется рукам человека и живет жизнью человека.

– Нет, – возразила она, – все не так. Это богохульство. На Севере кайдин учил меня другому.

От неожиданности я дернул повод и жеребец споткнулся.

– Ты хочешь сказать, что училась у мастера меча?

Мой вопрос ее не заинтересовал и ответом она его не удостоила, продолжив выспрашивать свое.

– Если ты не веришь в магию, как же ты получил свой меч? – потребовала она. – Как ты утолил его жажду? Какой силе он посвящен? – она не сводила глаз с золотой рукояти Разящего. – Если ты назвал мне его имя, можешь рассказать и все остальное.

– Минутку, – сказал я, – подожди. Прежде всего то, как я получил Разящего мое личное дело. И я никогда не говорил, что не верю в магию. Просто сомневаюсь, можно ли надеяться на нее и есть ли в этом смысл. Но я хотел бы знать, почему ты говоришь так, будто прошла школу меча.