Кошмар, преследовавший его всю жизнь, обрушился на него с новой силой, когда он только приехал в Вязовку.

Первая ночь, которую он здесь провел, показалась ему сущим адом. И он не мог бы объяснить, сон ли он увидел или то, что случилось с ним более двадцати лет назад, повторилось… Только уже на нервной почве.

Он проснулся в холодном поту и прислушался к звукам спящего дома: но нет, никто не проснулся от его крика. А ведь кричал. Кричал до того, пока не сорвал голос.

Пот катился с него градом. Как тогда.

А что было тогда?

Тогда было море и солнце, ребячьи игры и горы персиков после обеда…

Они жили с семьей под Ялтой. Райское место, о котором, пожалуй, только два человека (или три?) не могут вспоминать без дрожи во всем теле.

Мальчик, который поселился во флигеле соседнего дома, сильно отличался от них с Сашкой. Он был неразговорчив, ходил чуть подпрыгивающей походкой и раздражал Толика своим высокомерным видом. «Новенький, а зазнается…» И они с Сашкой решили его проучить. Встретили как-то на берегу, затащили в воду и чуть не утопили… Хохотали и не могли понять, почему он не плывет. Они и представить себе не могли, что этот мальчик просто не умеет плавать.

Они вытащили его, когда он уже наглотался воды… Вода текла из его носа и ушей… Его рвало крепко соленой водой… Он смотрел на Сашку и Толика таким ненавидящим взглядом, что те сразу поняли: он будет мстить. И как бы в подтверждение этому они услышали: «Вы еще попляшете…»

Но прошел день, другой… Мальчик ходил все с таким же независимым и гордым видом… И хотя они встречали его на улице довольно редко (он все время проводил на каком-то пустыре, напоминающем маленькую сухую пустыню), но стало заметным его, мальчика, еще более пренебрежительное к ним отношение. Но это сквозило лишь в его взгляде. Все.

И вдруг произошло невероятное: мальчик, который всего пару месяцев как приехал сюда (они же с мамой купили дом и собирались там жить), уезжал из Крыма насовсем. Его мама вышла замуж за отдыхающего москвича-военного… Они быстро собрались, и Толик с Сашкой, забыв про угрозы, даже помогали им рвать в дорогу яблоки… Но проводить ранним утром своих соседей ни Толику, ни его другу Сашке так и не довелось.

Утром Толик проснулся от адской боли, раздирающей его ногу. Ничего страшнее этой боли он не помнил… Он вскочил с постели и начал метаться по комнате, сбивая на ходу все, что попадалось ему под ноги… Он начал подергиваться и скакать, а потом его забило, затрясло…

Когда его родители ворвались в комнату, Толик, стоя на одном месте, отбивал неистовую чечетку… Глаза его закатились, по телу струился пот… И как ни пытались родители его уложить в постель, ничего не получалось… Он двигался, как заводная, но с испорченным механизмом кукла…

Последнее, что он помнил, – имя Фрида («Надо немедленно позвать Фриду… Позовите же кто-нибудь Фриду!» – так кричала его мать) и зазвучавшая внезапно, медленная, тягучая, как мед, мелодия… Услышав которую Толик замертво рухнул на пол и уснул…

Когда он пришел в себя (а это случилось уже только поздним вечером), ему сказали, что и с Сашкой произошло то же самое.

Когда через пару дней они вышли на улицу (они шли на цыпочках, осторожно, поскольку на пятки невозможно было наступить), то первое, что они сделали, – это залезли в дом, откуда выехала семья того мальчика, которого им так и не удалось проводить и которого они чуть… не утопили. И там, в пустых стенах, они поклялись ему отомстить.

– Так ты понял, что с нами произошло?

– Понял, он просто заколдовал нас и заставил плясать под свою дудку…

– А что говорит твой отец? Что это было?

– Взрослые не верят в колдовство и не любят об этом говорить… Отец просто накричал на меня, да и все…

– Не верят в колдовство, тогда зачем же звали Фриду? Ведь она же колдунья…

Выслушав рассказ Селезнева, Наталия почувствовала, как по телу ее пробежала нервная дрожь. «Бедная Люся…» И на глаза ее снова навернулись слезы.

Теперь она уже знала, о чем будет говорить с Ванеевым.

Перед тем как приехать в управление милиции, они с Селезневым долго блуждали по темным улицам райцентра в поисках дома Самсонова. Несколько раз машина застревала в сугробах, и ее приходилось толкать…

Измученные, они нашли все-таки инспектора УГРО Самсонова и коротко изложили ему цель своего визита. Поскольку у него своей машины не было, он сел на заднее сиденье, рядом с телом Люси, уложив ее холодные ноги к себе на колени. «Я привычный», – пояснил он.

Через полчаса к управлению прибыла вызванная Самсоновым «скорая», на которой покойницу перевезли в морг, чтобы сделать вскрытие. Разбудили Курочкина – на этот раз он спал у себя дома.

А Наталию проводили в камеру, где сидел Ванеев.

На этот раз он не балагурил, не шутил и даже не улыбался.

– Вы сказали, что работаете с ними вместе… – Он хмыкнул и отвернулся к стене. Несмотря на поздний час, он не спал, а сидел на кровати и, очевидно, размышлял. – Вот и наработали.

– Я надеюсь, что это ошибка… Но дело в том, что против вас есть кое-что такое, что не поддается никакому объяснению… Вы сказали мне, что ни разу не видели ту одежду, в которой погибла Лариса… Я нашла пункт проката…

– Так это вы были там? – вскричал он возмущенно. – Вы? Я, признаться, не ожидал от вас такого…

– Да, это была я, потому что никому бы и в голову не пришло искать происхождение этого костюма…

– Какого еще костюма?

– Итальянского народного женского костюма… Дело в том, что красная юбка и белая блузка привезены были аж из самой Италии… Вот меня и заинтересовало, как они могли очутиться в Вязовке…

– А почему вы говорите об этих ваших костюмах во множественном числе, интересно? – Видно было, что он разозлен не на шутку.

– Да потому что в доме у Аржанухина был найден точно такой же костюм… Это уже два, так?

– Ну так…

– А сегодня ночью мы нашли на ферме, в двух шагах от того места, где обнаружили вашу жену, еще одну женщину… и тоже в таком же костюме…

– И кого же? – Его голос изменился.

– Людмилу Романову, мою подругу… А вот теперь послушайте меня… Отыскав этот несчастный пункт проката, я поговорила с женщиной, которая там работает, и попросила ее сказать, кто именно брал у нее эти костюмы (всего их, кстати, было двенадцать, а взяли только четыре)… И как вы думаете, что она мне ответила?

– Да я не думаю, а знаю… Она ответила, что это я. Иначе меня бы сюда не посадили… Но я-то никаких костюмов не брал… Клянусь вам! Зачем они мне? Для каких-то там домашних спектаклей? Да я все сделал, чтобы только Ларочка забыла сцену, балет и все такое… зачем бы я стал брать в каком-то там прокате итальянские костюмы, да еще четыре штуки…

– Вот именно, что четыре… Три уже нашли, и они связаны со смертью трех женщин… У убийцы остался еще один… Вот, взгляните… – Она протянула ему записку, которую нашла в шубе вчера вечером. – По-моему, теперь моя очередь… Четвертый костюм предназначается мне…

– Вам?

– Как видите. А теперь взгляните вот сюда. – Она достала из кармана джинсов сложенную в несколько раз газету, которую «взяла напрокат» в читальном зале библиотеки. – Узнаете себя и эту статью?

Ванеев, развернув газету, пожал плечами:

– Ну да, это про меня статья… Я ее читал, и фотография там тоже моя…

– Так вот, тот человек, который назвался вашим именем, пришел в прокат и предъявил вместо паспорта вот эту самую газету, вот, мол, посмотрите, разве это не является удостоверением личности… И женщина ему поверила… Более емкого в информационном плане удостоверения трудно себе представить… Кроме того, этот человек оставил ей довольно приличный залог. Что скажете?

– А что тут можно сказать? Я даже не знаю, где находится этот прокат…

– А вот я вам кое-что скажу. Во-первых, я веду теперь следствие независимо от тех людей, которые вас задержали, а во-вторых, я возвращаю вам ваши деньги… Вот, держите… Если все закончится удачно, то вы заплатите мне за работу, если же нет – пусть они останутся у вас…