Лаура начала всхлипывать. У Волка вдруг сильно забурчало в животе, он напряг пресс, пытаясь взять под контроль бунтующие кишки. Но партнерша ничего не слышала: она уткнулась головой ему в грудь и тихо подвывала, будто плакала. Все было настолько не похоже на близость с Софьей, что казалось, будто сейчас он занимается совсем другим делом. Там была битва, яростная схватка, в которой измотанные стороны находили отдохновение и в которой не оказывалось победителей. Сейчас он владел маленькой беззащитной девочкой, он был всемогущим господином, а она – покорной рабыней. И осознание своего могущества дало толчок к развязке: Волк застонал, а его рабыня громко всхлипнула и забилась в конвульсиях.

Некоторое время они лежали неподвижно, потом Волк повернулся и, не удержавшись, скатился на пол.

– Надо было сразу тут устроиться...

– Я люблю тебя, – прерывающимся голосом сказала Лаура.

– Что?

– Я те-бя-люб-лю! – по слогам произнесла она. – И ты должен сказать мне правду...

– Какую правду?

Волку было не до откровений: кишечник крутило все сильнее, он даже покрылся испариной, проклиная жирный торт, шампанское и сырую воду.

– Ты имеешь отношение к КГБ? – Лаура легла на бок и взглянула на него в упор. – Можешь не отвечать, и так видно... Ты покраснел и вспотел!

– Да вы что, с ума посходили? Просто мне в сортир надо! – в крайнем раздражении воскликнул он и ринулся к Двери, украшенной небольшим пластмассовым горшком. – Откуда у вас эта мания?! – в сердцах спросил он, вернувшись в комнату. – Почему вы с матерью зациклились на КГБ? Сколько таких, как ваша, семей по Москве, неужели вы думаете, что за всеми следят? Но зачем?

– Конечно, не за всеми, – пальцы Лауры нервно тарабанили по дивану. – Но мама была одной из первых советских гражданок, вышедших замуж за иностранца. В шестьдесят третьем году это было равносильно измене родине! Ее лишили гражданства и вообще попили много крови... А потом, когда она развелась с отцом и мы вернулись, – все повторилось. В нас подозревали шпионок, с большим трудом выдали советские паспорта... Так что наша «мания» имеет под собой основания!

– Подожди, подожди... Твой отец – иностранец?!

– Да. Урбано Маркони – инженер макаронной фабрики во Флоренции.

– А ты итальянка?!

– Ну конечно! Так и записано в паспорте. Мне предлагали изменить национальность и взять фамилию Маркова, но тогда отец перестал бы платить алименты... Что с тобой?

– Да нет. Ничего...

Курсанту Высшей школы, как и любому сотруднику контрразведки, категорически запрещалось вступать в неделовые контакты с иностранцами. Если все-таки это происходило, он был обязан немедленно написать рапорт руководству с изложением всех обстоятельств происшедшего. А обстоятельства «контакта» с Лаурой дадут стопроцентное основание для увольнения со службы...

– Ты мне так и не ответил.

– Хорошо. Я не работаю в КГБ. Просто после армии я поступил в школу КГБ и сейчас заканчиваю первый курс. С тобой я познакомился чисто случайно, и о том, что ты итальянка, узнал только сейчас.

– У меня с самого начала было подозрение... Да и мама сразу определила...

– Но ведь все это просто совпадение, стечение обстоятельств!

– Совпадение...

Лаура резко села, подтянув колени к подбородку. Распущенные волосы накрыли голые плечи и неразвитую грудь. Тонкие ноги были плотно сдвинуты, но Волк все равно видел маленькие бледные ягодицы.

– Это ведомство преследует нас всю жизнь. Мы вздрагиваем от одного его названия. Вокруг нас постоянно крутятся его люди. И наконец появляешься ты. Ты тоже оттуда. И это ты называешь совпадением?

Она уткнула лицо в колени и заплакала. Сначала тихо, потом все громче.

– Перестань! Ты убедишься, что это совпадение. И перестанешь бояться КГБ. Я хочу на тебе жениться! Ты слышишь? Ты пойдешь за меня замуж?

Он сам не ожидал, что скажет это. Но не пожалел о вырвавшихся словах.

– Жениться? – Лаура вскинула голову. Тушь вокруг глаз размазалась, по щекам протянулись черные полоски. – Ты смеешься? Кто же тебе разрешит жениться на итальянке?

– А кто запретит! И кстати, ты знаешь, что я сам немец?!

– Как немец? Ты шутишь?

– Нет. Родители из Поволжья, в войну их высылали в Казахстан, только в шестидесятых вернулись. Губы Лауры дрогнули.

– С ума сойти! Если ты не врешь... Получается какой-то анекдот!

Девушка засмеялась. Глядя на нее, расхохотался и Волк.

– Я хочу есть. Ты покормишь меня чем-нибудь?

В очередном письме отец написал, что собирается в командировку в Москву. Волк озадаченно почесал в затылке. Родители были уверены, что он служит сверхсрочную. Может быть, поэтому он все оттягивал поездку в Тиходонск: слишком многое пришлось бы объяснять... И вот судьба положила конец отсрочкам.

Через неделю Волк встретился с Генрихом у входа в гостиницу «Пекин». Отец хорошо выглядел: в костюме, при галстуке, со своими обычными педантичными манерами и добавившейся уверенностью он был похож на импозантного иностранца. Трудно было поверить, что когда-то он ходил с нехитрым инструментом по тиходонским трущобам, чинил бачки и прочищал унитазы, что какие-то алкаши били его в подворотне...

Отец и сын обнялись.

– Ты очень повзрослел, Владимир. И чувствую, что встал на ноги. Жениться не надумал?

Генрих широко улыбался. Он явно обрадовался встрече.

– Ты угадал. Сегодня или завтра познакомлю с невестой. А что у тебя за дела в Москве?

– Совещание по линии коммунального хозяйства. За эти годы я сделал неплохую карьеру. Даже поступил в заочный институт, через год получу диплом! Приличная зарплата, премии, я даже уговариваю маму оставить работу. Но она не хочет: не привыкла сидеть без дела. Она очень скучает по тебе и мечтает, что ты вернешься. Тогда можно остаться дома и воспитывать внуков. Такое возможно?

– Не знаю. Вряд ли. Хотя жизнь по-всякому оборачивается.

Волк привел отца в бар «Метрополя», стремящийся загладить вину Гриша быстро зажарил в гриле цыпленка, сделал свежие салаты и выставил четыре бутылки «Баварского».

– Видишь, какая пена? – гордо спросил Волк. – Давай за то, что мы все же выпили «Баварского»! Генрих жадно осушил стакан...

– Хорошее пиво. Но лучше расскажи о себе. Судя по письмам, служба у тебя была довольно спокойной.

– Да, грех жаловаться...

– Очень хорошо, что ты не попал в Афганистан. Просто повезло.

– Да, очень повезло.

– Ты не очень разговорчив. И совсем не похож на сержанта-сверхсрочника. Кто ты, Вольдемар? И почему мы пишем письма какому-то Волкову?

Волк отхлебнул глоток, второй, третий... Но вскоре в стакане остались только белые хлопья пены, и он со стуком опустил его на стол.

– Теперь я Владимир Григорьевич Волков. Вот...

В баре никого не было, и он протянул отцу раскрытое удостоверение. Тот долго читал документ, потом медленно закрыл и протянул обратно. Вид у него был какой-то потерянный.

– Это невероятно. Мы всю жизнь боялись этой организации, а ты пошел в нее работать... И даже переменил имя! А как же наш род?

– Брось, отец! – Волк налил еще пива и оторвал хрустящее крылышко цыпленка. – Я, конечно, не похож на сверхсрочника. Но и ты мало похож на служащего коммунального хозяйства. Кстати, их селят по окраинным клоповникам типа «Зари» и «Алтая». А в «Пекине» живут командированные в ту самую организацию, которой ты всю жизнь боялся! Так что не надо драматизировать. Пей лучше пиво и ешь, ты наверняка проголодался...

Генрих выпил пива и поковырялся в цыпленке. Настроение у него было испорчено.

– Я не заслужил этих упреков, Вольдемар. То, что я делал, я делал только из страха. И из желания добиться благополучия семье. Тебе – в первую очередь. И я хотел оградить тебя от всего этого... А ты по доброй воле сделал свой выбор. И мне это очень горько!

Волк вспылил. «А дяде Иогану не горько?» – в последний миг он сдержал навернувшуюся на язык фразу. Правильную вроде бы фразу, но неверную и дьявольски несправедливую.