Когда Дьюан свернул на широкую, поросшую травой площадь на окраине Орда, он увидел группу оседланных лошадей, стоявших перед таверной. Он понял, что это означает. Удача все еще благоволит к нему. Если бы так продолжалось и дальше! Но он не мог требовать у судьбы большего. Остальное зависело от того, как ему удастся использовать свои преимущества. Открытая стычка в столь неравных условиях могла привести к плачевному результату. Подобный исход означал бы крушение всех его надежд, и чтобы избежать этого ему придется положиться на свое имя, напугать всех своим неожиданным появлением. Он знал привычки и особенности беглецов от закона. Он знал, какие качества могут удержать их от решительных действий. Он знал, на чем можно было сыграть.

Ни один бандит не попадался ему на глаза. Запыленные, усталые лошади проделали немалый путь сегодня утром. Дьюан спрыгнул с седла и услышал громкие, сердитые голоса в таверне. Он снял куртку и жилет и перекинул их через луку седла. Один револьвер он сунул в кобуру на поясе с левой стороны, другой висел у него справа, низко подвязанный к бедру. Вместо того, чтобы заглянуть внутрь или прислушаться, он храбро толкнул дверь таверны и вошел.

Большая комната была полна людей, и все лица сразу повернулись к нему. Лицо Нелля первым мелькнуло в поле зрения Дьюана; затем лицо Больдта, Блоссома Кейна, Пэнхендля Смита, Флетчера, затем лица других знакомых и, наконец, Поггина. Хоть Дьюан никогда прежде не видел Поггина и не слышал его описания, он сразу узнал его. Потому что он увидел лицо, представляющее собой настоящую летопись благих и низменных поступков и душевных страстей.

В комнате воцарилась полная тишина. Бандиты столпились позади длинного стола, на котором лежали бумаги, стопки серебряных монет, пачка банкнот и большой револьвер с инкрустированной золотом рукояткой.

— Вы искали меня, джентльмены? — спросил Дьюан. Он придал голосу насколько мог сильное и властное звучание. И он отступил на шаг, обеспечив себе свободу действий, держа бандитов на виду перед собой.

Нелль стоял, весь дрожа, хотя лицо его можно было принять за бесстрастную маску. Другие бандиты переводили взгляд с него на Дьюана, и обратно. Джим Флетчер взмахнул руками.

— Боже мой, Додж, зачем ты сюда ворвался? — с досадой спросил он и медленно шагнул вперед. Его действия были продиктованы натурой человека, верного своим принципам. Он считал, что поскольку он рекомендовал Дьюана, то должен поддерживать его до конца.

— Назад, Флетчер! — приказал Дьюан, и этот окрик заставил бандита подпрыгнуть на месте.

— Постой, Додж, и вы все погодите, — запротестовал Флетчер. — Дайте мне сказать, поскольку я вижу, что меня здесь неправильно понимают!

Его увещевания не ослабили напряжения.

— Ладно, валяй. Говори, — сказал Поггин.

Флетчер обернулся к Дьюану:

— Приятель, я принимаю на себя то, что ты встретил здесь врагов, тогда как я уверял тебя, что ты встретишь друзей. Это моя вина. И я буду вместе с тобой, если ты позволишь.

— Нет, Джим, — ответил Дьюан.

— Но зачем ты пришел без моего сигнала? — в отчаянии выпалил Флетчер. Он не видел в этой встрече ничего, кроме катастрофы.

— Джим, я никому не навязываю своего общества. Но если меня очень хотят видеть…

Флетчер остановил его жестом поднятой руки. Затем он с грубоватым достоинством обернулся к Поггину:

— Погги, он мой друг, и сейчас он немного не в себе. Я никогда не говорил ему ничего такого, что могло бы его обидеть. Я только сказал, что Нелль недолюбливает его так же, как и меня. Теперь как ты скажешь, так и порешим. Я никогда в жизни не подводил тебя. Вот мой друг. Я ручаюсь за него. Поддержишь ли ты меня? Ведь черт знает, что может произойти, если не поддержишь! А у нас еще такое большое дело на руках!

Пока Флетчер мучительно преодолевал трудности в выражении своих искренних доводов и убеждений, Дьюан не сводил глаз с Поггина. В нем было что-то львиное. Он был рыжеволос и, казалось, пылал каким-то внутренним всепоглощающим огнем. В нем таилось нечто притягательное, очаровывающее, как в живом пламени костра. С точки зрения физической это был крепкий мужчина отличного телосложения, с превосходно развитыми мышцами, выпирающими из-под одежды, с великолепной головой и лицом жестокого, свирепого, желтоглазого ягуара.

Глядя на этого странного человека, невольно ощущая его необычную и страшную силу, Дьюан впервые в жизни почувствовал внутреннюю холодную дрожь. В нем словно зазвучал тревожный колокол, заставивший замереть его сердце. Прежнее инстинктивное пламя в крови, вспыхнувшее в нем, не уняло этой дрожи. Он понял. Он постиг нечто, значительно более глубокое, чем обычно доступно разуму. И он возненавидел Поггина.

Сейчас этот человек обдумывал предложение Флетчера.

— Джим, я придерживаюсь того же мнения, как и прежде, — сказал он. — Если Фил не станет поднимать шум и не приведет значительных доводов против, — что ж, будем считать дело улаженным, и твой приятель сможет вступить в игру.

Взоры всех присутствующих обратились к Неллю. Он был бледен, как смерть. Он засмеялся, и всем, кто услышал этот смех, стало ясно, что гнев и ненависть в нем не уступают его убежденности в том, что он является хозяином положения.

— Поггин, ты ведь игрок, не так ли, — козырный туз, самая верная рука во всей Большой Излучине, — проговорил он с язвительной насмешкой. — Ставлю все свои деньги против чумазого песо, что смогу сдать тебе карты, которыми ты побоишься сыграть!

— Фил, ты несешь чепуху, — проворчал Поггин с упреком и угрозой одновременно.

— Если есть что-нибудь такое, чего ты не любишь, то это человек, притворяющийся не тем, кем он является на самом деле. Верно?

Поггин утвердительно кивнул, хмурясь от постепенного накапливающегося раздражения.

— Так вот, новый приятель Джима — этот Додж, — он не тот, за кого себя выдает! Ого-го! Он другой, совсем другой! Но я узнал его. И когда я назову тебе его имя, Погги, у тебя застынут все внутренности. Понял меня? Ты окоченеешь, и рука твоя онемеет, тогда как ей следовало бы быть быстрее молнии. И все потому, что ты поймешь, что вот уже пять минут — целых пять минут! — ты стоишь перед ним живой!

Если не ненависть, то бесспорно большая неприязнь к Поггину проявлялась в насмешливом, издевательском обращении Нелля, в его трясущихся руках, которыми он размахивал перед лицом Поггина. В наступившей мгновенной паузе отчетливо слышалось его учащенного дыхание. Остальные люди, бледные, настороженные, опасливо жались вдоль стен, оставив главных действующих лиц и Дьюана посреди комнаты.

— Так назови его имя, ты… — с проклятием прорычал Поггин.

Как ни странно, но Нелль ни разу даже не взглянул на человека, которого собирался разоблачить. Он наклонился в сторону Поггина, причем его руки, его тело, его продолговатая голова успешно выражали то, что скрывалось за бесстрастной маской его лица.

— Бак Дьюан! — внезапно выкрикнул он.

Это имя не произвело на Поггина сколько-нибудь заметного воздействия. Тем не менее, быстрое, неожиданное заявление Нелля явно было рассчитано на то, чтобы вызвать незамедлительную реакцию со стороны Поггина. Вполне возможно также, что поведение Нелля, важность его разоблачения, скрытый смысл всей этой сенсации повлияли на Поггина сильнее, чем сама неожиданность. Потому что бандит несомненно был удивлен, возможно, даже ошеломлен тем, что он, Поггин, готов был вместе с Флетчером поддержать знаменитого Дьюана, которого ненавидели и боялись все истинные противники закона.

Нелль выждал долгую паузу, после чего лицо его сменило свою холодную неподвижность на необычное выражение дьявольского ликования. Ему удалось втравить великого Поггина в нечто такое, что доставляло ему злобную, нечеловеческую радость.

— Да, Бак Дьюан! — возбужденно повторил Нелль. — Именно он — знаменитый стрелок с реки Нуэсес! Тот самый одинокий волк, чей двойной выстрел можно прикрыть одним пиковым тузом! Ты и я — мы оба тысячу раз слышали о нем, не раз упоминали о нем в разговоре. И вот он здесь — перед тобой! Поггин, ты поддерживал нового дружка Флетчера, Бака Дьюана! Не будь меня, он обвел бы вас обоих вокруг пальца. Но я узнал его. И я знаю, почему он явился сюда. Чтобы взять на прицел Чизельдайна, тебя, меня! Ба! Не говори мне, что он хотел присоединиться к банде. Ты знаешь профессиональных стрелков, ты сам один из них. Разве тебя не мучает постоянное желание убить кого-нибудь? И разве тебе не хочется встретить наконец настоящего противника, не хвастливого зазнайку? Это болезнь всех профессиональных стрелков, я знаю. Так вот — Дьюан стоит перед тобой, вызывает тебя! И когда я назвал его имя, что должен был бы сделать ты? Чего ожидал бы хозяин — да и любой из нас! — от знаменитого Поггина? Разве ты выхватил револьвер, так же быстро, как ты это делал всегда? Нет ты просто оцепенел! А почему? Потому что перед тобой человек, выдержке и нервам которого ты мог бы позавидовать. Потому что тебе известно, какие чудеса он проделывает с револьвером, а ты любишь жизнь. Потому что и ты, и я, и любой из нас здесь должен выступать против него один на один, каждый сам за себя. Если мы все вместе откроем по нему огонь, мы убьем его. Разумеется! Но кто начнет? Кто захочет быть первым? Кто заставит его схватиться за револьвер? Только не ты, Поггин! Ты готов предоставить эту честь более мелкой сошке — мне, например, — дожившей до того, чтобы увидеть, как ты струсил! Такое случается однажды с любым стрелком. Ты встретил равного себе противника в Баке Дьюане. И, Бог свидетель, я рад этому! Потому что наконец я показал всем, чего ты стоишь!