Подростку, который должен бороться со своими родителями; родителю, который становится влюбленным подростком; учителю, бросающему своих учеников, или взбунтовавшемуся члену группы трансформация доставляет моментальное страдание. Следовательно, вам необходима внутренняя дисциплина и смелость, чтобы, думая о быстро проходящей боли, не забывать о вечном.
Дон Хуан придает исключительное значение храбрости и медитации в одиночестве, которые так необходимы при выборе пути сердца. Тут нужно быть свободным от страха и честолюбия и обладать мудростью старика. Главный вопрос состоит в том, есть ли у вашего пути сердце? Если есть, вы выбрали правильно. Если нет, то все бесполезно. Один путь сделает вас счастливым и сильным, другой ослабит вас.
Путь сердца дает ощущение счастья и силы, так как человек следует своим мечтам, своему сновидящему телу, своей мифической задаче. Другой путь связан главным образом с вашими первичными процессами, с вашей старой идентичностью и ее строго запрограммированными делами. На этом пути вы становитесь беспокойным, жалуетесь на судьбу, ощущаете себя жертвой своего пути, вы, так сказать, «живете ради других».
Путь сердца — изменчивый и текучий, у него нет жестких рамок. Это древний китайский путь, это — дао, это вода. Он не имеет формы и не имеет планов, а просто течет там, где есть для него проход. Воин на духовном пути подобен флейте, позволяющей ветру дуть через нее, рождая собственную музыку.
Только вы можете принять решение о пути сердца, поскольку только вы можете осознать или почувствовать свое сновидящее тело и следовать ему. Ваша старость напомнит вам о том, что ничего более важного не существует. В конечном счете у вас ведь нет ничего, кроме ваших внутренних импульсов. То, что вам дано в ощущениях, — это единственное, что действительно принадлежит вам. Возможно, только старость и поможет вам понять, что самое ценное, что вы можете сделать, — это уважать собственные ощущения и не придавать особого значения мнению других людей. Вы страдаете, если у вашего пути мало духовности, и глубоко подавлены, если ощущаете бессмысленность своего существования.
Несколько раз я был вынужден оставлять путь без сердца, не имея ни нужных знаний, ни мужества. И каждый раз была борьба. Такие перемены требуют полной ясности и безжалостности, основанных на внутренней уверенности, то есть качеств, которых мне обычно недоставало.
Впервые я сознательно оставил свой путь, когда мне не было и двадцати: я ушел от женщины, с которой жил, так как знал, что наши отношения бесперспективны. Позднее я должен был сделать то же самое в других отношениях, и, хотя я был старше, от этого было не легче. Один раз встать на путь сердца означало сменить профессию физика на профессию психолога. Позднее я изменил метод в психологии, которому обучался. Каждая перемена воспринималась как вопрос жизни и смерти. Каждый раз я надеялся, что мне в последний раз пришлось принимать столь серьезное решение. Едва ли я понимал, что путь, к которому стремился, был вечно меняющимся.
Так как на данном этапе ученичества вам, похоже, все время не хватает ни дисциплины воина, ни сердечности даоса, то вы спрашиваете себя: «А возможно ли вообще жить в сновидящем теле в реальном мире?» Или же на путь сердца можно вступить только в том случае, если вы живете в одиночестве, если у вас есть учитель или если вы проходите курс психотерапии? Возможно ли это в городе?
Дон Хуан на этом этапе говорит Кастанеде, что оживленная улица рядом с его домом — это его мир, его «охотничьи угодья».[31] Так как никто не может избежать мирских дел, воин изменяет свое отношение к миру на прямо противоположное и делает полезной для себя каждую его частицу.
В дзен этому соответствует начало второго этапа обучения, когда монах покидает монастырь и направляется в мир. Это соответствует моменту, когда вы получаете диплом. Наступает время жить, используя то, чему вы научились. В духовной традиции коренных американцев этот момент считается правильным и единственно возможным. В нем объединились все миры. Вне этого момента нет ни неба, ни земли.
Если вы смотрите на мир с точки зрения пути сердца, вы воспринимаете его как место временного пребывания, как место, необходимое для вашего роста. Мир ужасен и удивителен одновременно. С точки зрения пути сердца каждая ситуация должна быть использована, прожита целиком и полностью; жизнью правит время сновидений. Мир — это не только обыденная реальность, это вселенная, это деревня, где мы все вместе боремся, чтобы в результате каждый смог обрести свое «я». Здесь вы находите своих величайших учителей, свое тело, свои отношения, свои сны, свою окружающую среду. Где еще вы можете стать самим собой, как не в дикой местности, с ее медведями и пумами, или в городе, с его конфликтами, наркотиками и опасностями повседневной жизни?
Но наставления мастеров всегда как-то не до конца однозначны. В них говорится о нагвале — вторичном процессе — в повседневной жизни, однако, похоже, что действие их всегда происходит в ашрамах или в дикой местности. Большинство мастеров не живут в городе. Почти никто из них не стремится к политической карьере. Может, потому мы так редко ходим на выборы? Почему великие учителя живут только в наших снах или в уединении? Почему путь сердца уводит их в горы или в ашрам? Не потому ли, что они не принимают обычной жизни? А может, потому, что некоторые учения далеки от проблем людских взаимоотношений, повседневной жизни и современного мира? Может быть, мы должны стать новыми учителями, восседающими в центре уличной драки или расовых бесчинств, и объявить, что это и есть самое подходящее для охоты место? Может быть, учителя, говорящие, что драка — это плохо, что люди не должны бунтовать, что город — это не лучшее место, так же как и мы, просто не знают, что делать с этим миром?
Учителя Кастанеды стараются уравновесить дихотомию между путешествием в другие измерения и городской жизнью, объясняя, как это болезненно возвращаться домой, пережив интенсивный внутренний опыт. Человеку, после сильных внутренних переживаний, дом иногда кажется неподходящим местом: все вокруг так материалистичны. Учителя из племени яки в работах Кастанеды, как и многие духовные учителя, считают наши повседневные «я» непросвещенными идиотами.
До того как вы столкнетесь с союзником, мир состоит из предсказуемых событий и ситуаций, трудных, но неизбежных. После вашего признания союзника и сновидящего тела мир, из которого вы пришли, кажется ограниченным, а люди в нем — отрезанными от жизни. Интеграция с союзником и создание двойника резко изменяют вас.
Но это изменение не постоянно: стремление вернуться домой, туда, откуда вы пришли, означает, что вы также обычный человек, иначе вы не любили бы так сильно то, что покинули. Некоторые ваши прежние чувства не оставляют вас, хотя вы уже не можете более идентифицироваться с этим миром. Изменения происходят так быстро, что вы едва успеваете стать старше и позволить безжалостному времени трансформировать ваше прежнее «я». Это похоже на полуфабрикат: одна часть следует судьбе, а другая все еще стремится к воображаемому «золотому веку».
Итак, сначала вы возвращаетесь обратно и делаете попытку жить в полном соответствии со своим «я». Вы возвращаетесь, чтобы вновь открыть мир, и начинаете думать, что должны просвещать других. И тут, оказавшись со своими старыми друзьями, которых вы больше не знаете, вы переживаете момент острого одиночества. Проблема заключается в том, что ваши друзья привязаны к тому, что вы частично отбросили. И вот вы в одиночестве посмеиваетесь над тем, что других не интересует.
Но это одиночество — признак незаконченной работы, так как нужны годы, чтобы адаптироваться к радикальным переменам в себе. Интеграция с союзником означает, что вы непрерывно живете жизнью своего двойника. Юнг так описывает боль и одиночество этого периода: «Во мне поселился демон, и, в конце концов, его присутствие оказалось решающим. Он одолел меня, и если временами я был безжалостен, то только потому, что находился в его власти. Я никогда не мог остановиться на достигнутом, я должен был все время торопиться, чтобы поймать свои видения. Так как мои современники, само собой разумеется, не могли воспринять эти видения, они видели во мне лишь ненормального, несущегося сломя голову».[32]
