— Звучит как угроза смерти.

— Звучит как угроза одиночества и забвения. Ты не родилась для забвения, Петра. Ты родилась блистать. Сейчас есть шанс снова стать героиней. Я знаю, ты искренне думаешь, что тебе все равно, но ты вспомни, признай — хорошо ведь было в джише Эндера?

— А теперь мы в джише этого-как-его-бишь. Уж он точно поделится с нами славой.

— А почему нет? Он все равно будет главным и не против, чтобы под его началом служили герои.

— Влад, он сделает так, что никто даже не узнает о том, что мы были, а когда мы перестанем быть ему нужны, он нас убьет. — Петра не собиралась говорить настолько откровенно, она знала, что все будет передано Ахиллу, а это гарантирует исполнение ее пророчества. Но вот — рычаг сработал. Она была так рада увидеть друга, пусть даже перешедшего на сторону врага, что не могла сдержать слов.

— Ну, Петра, что я могу тебе сказать? Я им говорил, ты крепкий орешек. Я тебе передал предложение — подумай. Спешки нет. У тебя хватит времени принять решение.

— Ты уходишь?

— Таковы правила. Ты отказываешься — я ухожу. Прости. — Он поднялся.

Петра смотрела ему вслед. Ей хотелось сказать что-нибудь смелое и умное. Хотелось найти обидную кличку для Влада, оскорбить его за то, что связал свой жребий с Ахиллом. Но Петра понимала, что все ею сказанное будет так или иначе обращено против нее. Покажет кукловоду еще один рычаг, за который можно тянуть. И без того она слишком много наговорила.

И Петра в молчании смотрела, как закрылась дверь, и лежала на кровати, пока не запищал компьютер, а тогда она подошла к столу, и на экране было новое задание, и она взялась за работу и решила задачу и снова заложила в решение мину, как обычно, и подумала: все идет нормально, я еще не сломалась.

Потом Петра снова легла и плакала, пока не заснула. Всего на несколько минут перед тем, как сон сморил ее, Петру захлестнуло чувство, что Влад — ее вернейший, лучший друг и она все для него сделает, только пусть он войдет вот сейчас в комнату.

Но чувство миновало, и пролетела последняя мысль: будь они такие умные, они бы знали, что я чувствую, и в этот самый момент Влад бы вошел, а я бы спрыгнула с кровати и обняла бы его за шею и сказала бы: да, Влад, я буду с тобой работать, спасибо, что пришел, Влад, спасибо.

А они свой шанс упустили.

Как сказал однажды Эндер: почти все победы в истории — это мгновенное использование глупых ошибок противника, а не собственные гениальные планы. Ахилл очень умен — но не совершенен. Он не всеведущ. И может и не победить. Может быть, я даже выйду отсюда живой.

Успокоившись наконец, Петра заснула.

Ее разбудили в темноте:

— Вставай!

Без приветствия. Не видно было, кто это. Слышались шаги снаружи. Сапоги. Солдаты?

Петра вспомнила разговор с Владом. Отказ от его предложения. Он говорил, что спешки нет, что у нее полно времени. Но вот ее выдергивают ночью из койки. Зачем?

Ни одна рука ее не коснулась. Петра оделась в темноте — ее не торопили. Если бы ее вели на пытку или на допрос, одеться бы не дали — постарались бы, чтобы она была как можно более не в своей тарелке.

Петра не хотела задавать вопросы, потому что это показалось бы слабостью. Да, но не задавать вопросы — это пассивность.

— И куда мы теперь?

Ответа не было. Это плохой признак. Или нет? О таких вещах Петра знала только по кассетам о войне, которые видела в Боевой школе, и нескольким шпионским фильмам, которые смотрела в Армении. Ни те, ни другие не казались ей правдоподобными, но вот сейчас она оказалась в реальной ситуации шпионского фильма, а информация о том, чего можно ждать, была только из этих глупых фильмов и кассет. Что же случилось с ее блестящими аналитическими способностями, из-за которых ее и взяли в Боевую школу? Очевидно, они действуют только тогда, когда думаешь, что играешь в военные школьные игры. В реальном мире страх отупляет до уровня сюжетов, сляпанных людьми, понятия не имеющими о том, как и что происходит на самом деле.

Но эти люди тоже смотрели те же идиотские фильмы и кассеты, так что откуда Петре знать, что они не строят свои действия и даже слова по тем моделям, которые видели в фильмах? Вряд ли кого-нибудь обучают, как иметь крутой и зловещий вид, когда поднимаешь девушку-подростка посреди ночи. Петра попыталась представить себе соответствующую инструкцию. «Если ее необходимо перевести в другое место, прикажите ей поторапливаться, а то она всех заставляет ждать. Если ее необходимо отвезти на допрос с пристрастием, делайте зловещие замечания на тему о том, что скоро она отдохнет как следует. Если ей следует ввести наркотик, скажите, что это совсем не больно, но при этом злобно хихикайте, чтобы она решила, что вы лжете. Если ее везут на казнь, не говорите ничего».

«Тоже мне, придумала! — одернула себя Петра. — Запугивать сама себя — это самое худшее. Нагнать на себя максимум паники».

— Писать хочу, — сказала Петра.

Снова нет ответа.

— Я это могу сделать здесь. Могу в штаны. Могу голой, Могу сделать в штаны или без штанов там, куда мы едем. Могу пускать струю по дороге. Могу написать на снегу свое имя. Девушке это трудно, требует хорошей спортивной подготовки, но я могу.

И опять нет ответа.

— А можете пустить меня в туалет.

— Ладно, — сказал кто-то.

— Что ладно?

— В туалет. — Человек пошел к двери.

Она за ним. Конечно же, за дверью стояли солдаты. Десять человек. Петра остановилась перед самым большим из них и посмотрела на него снизу вверх.

— Хорошо, что тебя сюда привели. Если бы тут были только вот эти остальные, я бы упиралась и дралась бы до смерти. Но раз ты здесь, у меня нет другого выхода, только подчиниться. Ты молодец, солдат!

Петра повернулась и пошла к туалету, гадая по дороге, действительно ли на лице солдата мелькнул намек на улыбку. Этого ведь в сценарии не было? Хотя погоди, герой должен быть остроумен и хладнокровен. Это в характере персонажа. Только теперь Петра поняла, что все остроумные реплики героев должны маскировать страх. Равнодушные герои не ведут себя храбро или свободно — они только стараются не нагружать себя излишне в последние минуты.

Петра вошла в туалет, и этот человек, конечно же, вошел вместе с ней. Но Петра училась в Боевой школе, и если бы она стеснялась мочиться при других, то давно уже умерла бы от острой уремии. Она спустила трусы, села на унитаз и начала. Этот тип оказался за дверью куда раньше, чем Петра готова была спустить воду.

В туалете было окно, были вентиляционные ходы. Но Петра понятия не имела, где она, и вряд ли ей здесь было куда бежать. Как это делается в кино? Ах да — какой-нибудь друг уже поместил оружие в потайном месте, герой его находит, собирает и стреляет прямо при выходе. Вот что было неправильно в этой ситуации — ни одного друга.

Петра спустила воду, оправила одежду, вымыла руки и вышла к своему дружелюбному эскорту.

Наружу вышли колонной. Там стояли два черных лимузина и четыре машины сопровождения. В каждом лимузине сидели девушки примерно того же роста и цвета волос, что и Петра. А Петру держали рядом со стенкой, не на виду, пока не подвели к задней двери хлебного фургона.

Она туда влезла, и ни один охранник за ней не последовал. В фургоне сидели двое мужчин, оба в штатском.

— Я вам что, хлеб?

— Мы понимаем, что юмор помогает тебе делать вид, будто ты контролируешь ситуацию, — сказал один из них.

— Как? Психиатр? Это хуже пытки. Неужто Женевскую конвенцию уже отменили?

Психиатр улыбнулся:

— Петра, ты отправляешься домой.

— К Богу? Или в Армению?

— Сейчас — ни туда, ни туда. Но ситуация остается… гибкой.

— Уж действительно гибкой, если я еду домой куда-то, где никогда не бывала.

— Не были урегулированы вопросы подчиненности. Ведомство, которое похитило тебя и остальных детей, действовало без ведома армии и избранного правительства…

— Или это они так говорят.