Я хочу, чтобы она вернулась.

Не просто слова — молитва. Невыносимо. Может, и я, стоя на рассвете на каменистом берегу реки, похожа на него. Может, поэтому Урара окликнула меня. Я тоже. Я тоже хочу увидеться. С Хитоси. Хочу, чтобы он вернулся. Хочу хотя бы попрощаться с ним по-настоящему.

Дав себе слово ничего не говорить о том, что видела сегодня, и общаться с Хиираги, как ни в чем ни бывало, я повернула домой, так и не окликнув его.

Температура подскочила. Ничего удивительного, — подумала я. Можно сказать, совершенно естественно — если бесконечно болтаться по улицам, когда и так плохо.

Мама сказала смеясь: может, мудреешь, оттого и температура. Я бессильно улыбнулась. Я и сама так думала. Наверное, яд бесплодных мыслей разливался по телу.

Ночью я проснулась, как всегда увидев во сне Хитоси. Мне приснилось, что я бегу, наплевав на температуру, прибегаю к берегу реки, а там стоит Хитоси и улыбается: «Что ты делаешь? Ты же простужена». В общем, хуже некуда. Я открыла глаза — светало, время, когда я обычно встаю и одеваюсь. Было холодно. Хотя я чувствовала жар, руки и ноги оставались холодными. Меня бил озноб, все тело болело.

Меня трясло, я открыла глаза в полутьме, и мне показалось, что я сражаюсь с чем-то невероятно огромным. В первый раз в жизни я подумала, что, быть может, проиграю.

Больно от того, что я потеряла Хитоси. Слишком больно.

Всякий раз, когда мы любили друг друга, я узнавала язык, для которого нет слов. Я думала о чуде — ты рядом с другим человеком, он не твой родственник и не ты сама. Потеряв эти руки, эту грудь, я чувствовала, что прикоснулась к тому, что меньше всего хочется человеку, — к силе самого глубокого отчаяния, с каким встречается человек. Одиноко. Ужасно одиноко. Сейчас хуже всего. Если преодолеть этот миг, то, по крайней мере, наступит утро, и наверняка случится что-то радостное, от чего захочется громко смеяться. Если прольется свет. Если придет утро.

Я всегда так думала и стискивала зубы, но сейчас, когда не было сил встать и отправиться к реке, мне было просто тяжело. Медленно текло время, будто пережевывая песок. Мне даже казалось, что если я сейчас пойду к реке, то там на самом деле будет стоять Хитоси, как в моем недавнем сне. Еще немного и я сойду с ума. Окончательно.

Я медленно поднялась и побрела на кухню попить чаю. В горле ужасно пересохло. Из-за температуры все в доме виделось искаженным, нереальным, домашние тихо спали, на кухне было холодно и темно. Покачиваясь, я налила горячего чаю и вернулась к себе.

От чая стало гораздо лучше. Когда сухость в горле прошла, стало легче дышать. Я приподнялась с постели и открыла занавеску окна сбоку от кровати.

Из моей комнаты хорошо видны ворота нашего дома и садик. Деревья и цветы в саду тихонько покачивались под голубым небом, все оттенки лежали ровно и широко. Красиво. За последнее время я узнала, что в голубом рассветном небе все выглядит таким чистым. Так я смотрела в окно и заметила, как кто-то приближался по дорожке к дому.

Человек подходил всё ближе, и я подумала: уж не снится ли. Я несколько раз поморгала. Это была Урара. Одетая в голубое, она, радостно улыбаясь, смотрела на меня и шла навстречу. У ворот остановилась и спросила: можно войти? Я кивнула. Она прошла через двор и подошла к окну. Я открыла. Сердце колотилось.

— Ой, холодно, — сказала она. С улицы подул ветер, охлаждая мои горячие щеки. Сочный прозрачный воздух.

— Что случилось? — спросила я. Наверное, я довольно улыбалась, как маленький ребенок.

— Гуляю по дороге домой. Что-то ты совсем разболелась. На, возьми леденец с витамином С. — Она достала конфетку из кармана и дала ее мне, очень ясно улыбнувшись.

— Спасибо, как всегда, — ответила я хрипло.

— Похоже, у тебя жар. Тяжело, наверное, — сказала она.

— Да, сегодня утром даже бежать не могу, — ответила я. Почему-то хотелось заплакать.

— Знаешь, если говорить о простудах, — невозмутимо сказала Урара, немного опустив ресницы, — то сейчас тяжелее всего. Может, даже тяжелее, чем умереть. Но скорее всего тяжелее, чем сейчас, уже не будет. Потому что предел, до которого доходит человек, неизменен. Может быть, потом опять простудишься и наступит такое же состояние, как сейчас, но если самому держать себя в руках, то в этом жизнь. И так больше не будет. Просто механизм такой. Когда рассуждаешь так, кто-то скажет: Что? Опять так будет? Не хочу! — а другие подумают: Только и всего, и им не будет больше тяжело. — Она улыбнулась и посмотрела на меня.

Я молча вытаращила глаза. Она на самом деле говорит только о простуде? О чем это она? От рассветной дымки и высокой температуры все было как в тумане, и я перестала различать границу между сном и явью. Слова Урара западали глубоко в сердце, и я просто рассеянно смотрела на ее челку, колыхавшуюся от нежного ветерка.

— Значит, до завтра, — улыбнулась Урара, снаружи медленно закрыла окно и легкой танцующей походкой вышла за ворота.

Я смотрела ей вслед, как во сне. В конце моей мучительной ночи она пришла ко мне. Хотелось сказать ей: мне приятно, как в сказке, — ты пришла ко мне сквозь призрачную голубую дымку утра. Мне даже казалось, что когда я проснусь, всё будет чуть-чуть лучше. Так я заснула.

Проснувшись, я поняла, что по крайней мере самочувствие стало немного улучшаться. Я так хорошо выспалась, что не заметила, как наступил вечер. Я встала, приняла душ, переоделась и стала сушить волосы феном. Температура упала, и, несмотря на слабость, я чувствовала себя здоровой.

Приходила ли Урара на самом деле? — думала я, суша волосы потоками горячего вохдуха. Это мог быть только сон. А то, что она мне сказала, — на самом деле было о простуде? Ее слова звучали, как во сне.

На моем лице, отражавшемся в зеркале, лежали глубокие тени, и я предчувствовала еще одну по-настоящему мучительную ночь. Я так устала, что мне даже не хотелось об этом думать. Действительно устала. Но всё равно хотелось хоть ползком выбраться из этого состояния.

Например, сейчас мне немного легче дышится, чем вчера. Но утомительно думать о том, что несомненно опять придет ночь одиночества, когда невозможно дышать. Если это повторение и есть жизнь, то просто дрожь берет. Однако бывает реальный миг, когда вдруг становится легче дышать. От этого сердце мое учащенно забилось.