Муха ничего ему не ответил, только сильнее прислушался, заткнув свободное ухо, чтобы оградиться от шума двигателей.

Все молчали. Ждали, что скажет Муха.

— По-английски говорят, — с изумлением протянул старлей. — Че за черт? Поймали какой-то посторонний сигнал, что ли? Или мож я уже того… Ку-ку…

— Дайте-ка… — протянул я руку.

Муха медленно передал мне гарнитуру. Я прислушался.

И действительно, сквозь статику и шум помех я услышал приглушенные, едва слышимые разговоры на английском языке.

Да только сквозь тихие иностранные голоса я услышал еще кое-что — далекое бубнение на русском и даже смех.

Тогда, недолго думая, я крикнул в микрофон первое, что пришло мне в голову:

— Рота, подъем!

Признаться, на особый результат я не рассчитывал, даже скорее крикнул на удачу. И тем не менее эффект оказался немедленным. Практически тут же на том конце началось зверское копошение. Что-то бухнуло, что-то грохнуло. Послышались шёпотки, а потом и голоса:

— Ой, мамочки… Я ж на «ЗЧ» перевел…

— Да ничерта не перевел ты… Вон! Гляди!

— Сука…

— «Ветер два», что у вас за безобразие в эфире? — строго сказал я, добавив в голос офицерского тона.

— «Ветер один», это «Ветер два». Ждали, когда выйдете на связь. За время несения службы чрезвычайных ситуаций не было. Как слышно? Прием.

— Вышли? — спросил Волков несколько удивленно.

Муха нахмурился. Проговорил мне:

— Че у них за черт творится?

— «Ветер два», — продолжил я, — что за посторонний шум в эфире? Что за голоса? Повторяю: слышу посторонний шум в эфире. Прием.

Несколько мгновений в гарнитуре было тихо. Потом с «Ландыша» наконец вышли на связь:

— У нас все чисто, «Ветер один». Никаких посторонних голосов. Возможно, помехи, или сигнал чужой поймали. Прием.

Голос звучал неуверенно. Тот, кто болтал сейчас со мной по связи, явно сконфузился.

Я передал гарнитуру Мухе.

— Че-то они там учудили, — сказал я с ухмылкой.

— Вот гавнюки… — зло протянул Муха.

Потом он принялся ругать связиста, требовать прекратить безобразие и доложить обстановку. Предупредил, что мы возвращаемся на «Ландыш».

— Ну не отвертятся, — сказал Муха мрачно, — ей-бо не отвертятся. Сейчас вернусь, такой им разнос устрою, что мало не покажется.

Когда мы вернулись на «Ландыш», уже стемнело. Бойцы на точке несли службу спокойно. За эти несколько дней никаких серьезных происшествий не произошло.

Зато явно случился какой-то цирк. И Муха первым делом попытался в этом цирке разобраться.

Когда машина остановилась у одной из землянок, старлей немедленно спрыгнул с брони и энергичным шагом пошел в землянку.

— Парни! А мы с гостинцами! — кричал всем Махоркин, когда у БТРа собрались пограничники.

Я был на броне и спрыгнул на землю. Волков же открыл боковой люк и сразу, не здороваясь, выкрикнул:

— Помощь нужна! Давай, бойцы, вытягивай!

С этими словами он стал пихать в люк овцу.

— Шашлыки у нас будут! — крикнул им радостный Махоркин из люка мехвода.

Новость солдаты встретили громким и веселым «О-о-о-о», принялись вытягивать овцу наружу.

— Кулябов? Где Кулябов⁈ — вышел из землянки Муха. — Куда девался?

Я видел, как Пчеловеев хлопнул одного из помогающих с овцой бойцов по плечу.

— Куляба, там че-то Муха от тебя хочет.

Кулябов перепуганно обернулся. Даже в темноте я заметил, как его лицо побелело от страха. Он сглотнул.

— Кулябов! — снова позвал Муха.

Некоторое время он помедлил, а потом крикнул:

— Я!

— Ко мне, быстро!

Несколько мгновений Кулябов выглядел словно обреченный на расстрел смертник. Потом подтянул ремень и как ни в чем не бывало пошел к Мухе.

Я хмыкнул. Уже тогда я понял — он действительно как-то накосячил. Да только отпираться будет до последнего.

Муха с Кулябовым скрылись в землянке.

— Сашка! — вдруг позвал меня кто-то.

Я обернулся.

Это был боец по фамилии Митин, Витя Митин. Он служил разведчиком в отделении Андро Геворкадзе.

— Что такое? — спросил я.

— А че? Муха Кулябова звал?

— Увел его в землянку уже.

Митин выругался матом.

— Вот зараза, и че? Ты ж с ним ехал. Сильно он злой?

— Как собака, — улыбнулся я.

Митин выругался во второй раз.

— И чего вы натворили-то? — кивнул я вопросительно.

— Да ничего мы не делали! — неубедительно наврал мне Митин.

— А че ж ты тогда так забеспокоился, а?

— Да я просто спросил, — замялся Митин. — Ну лады. Пойду.

Он было обернулся, чтобы уйти, но я остановил его:

— Я слыхал по рации чужие голоса.

Митин застыл. Обернулся.

— Чего? Какие голоса, ты че?

— И ваши тоже слыхал. Ты б лучше Мухе признался. Он же не успокоится. Как вернемся в крепость — весь взвод будет гонять так, что мало не покажется.

Митин не выдержал моего взгляда. Опустил глаза.

— Ну дело твое, — пожал я плечами. — Поступай как знаешь. Да только когда ты всему отделению проблем понаделаешь, никто из парней тебе спасибо не скажет.

— Ниче мы не делали… — выдохнул Митин и поправил ремень автомата на плече.

Я ничего ему не ответил. Только пожал плечами.

— Давай! Давай ее туда! — кричал кто-то из парней, когда Пчеловеев с Бычкой потащили вырывающуюся овцу за землянку. — Вон там за ветку привяжем!

— А откуда ж она взялась? — рассмеялся кто-то другой.

— А вот так! — крикнул Махоркин, выбравшийся уже на броню, — это интернациональная помощь афганского народа советскому!

— Ага… У них попробуй чего выпросить, — хмыкнул Андро Геворкадзе, наблюдая, как парни тащат стреноженное животное к ветке старого, хиленького ореха. — Они скорее с тебя последние сапоги сымут, чем овцой поделятся!

— Ну с нас же не сняли! — крикнул Махоркин.

— Ну, — подтвердил Глебов, стоя у большого колеса БТРа, — нам ее Саша Селихов выменял.

— Это ж на что? — удивился Андро.

— На урок гостеприимства! — разулыбался Махоркин.

— Гля, че учудили? — сказал мне Муха и передал аудиокассету. — Лоботрясы. Решили, что рация — это им магнитофон какой-то!

Следующее утро началось со сменой караульных. Почти сразу на точке началась суета. Кто-то разделывал овечку, другие рыли яму, чтобы соорудить походный «мангал» под шашлык. Третьи заготавливали дрова. Кто-то ушел за водой.

Пчеловеев с бойцом по фамилии Андреев варили в котелке патроны, чтобы обменять их на лук в ближайшем пастушьем поселении. «Приготовленными» патронами потом все равно не пострелять, а лук взводу нужен. Без лука никак.

Я же сидел на большом бревне у кострища и точил нож на куске точильного камня, который позаимствовал у Махоркина. Как только с овцы снимут шкуру, надо было помочь парням с разделкой туши.

Когда Муха отвлек меня, я отложил нож. Взял в руки треснутый футлярчик с кассетой. Сквозь прозрачный пластик рассмотрел рукописные буквы на вложенной внутрь записки — AC/DC.

— Рокеры, блин… — выдохнул Муха. — Решили музыку послушать. Митин где-то достал «Весну» с порванным динамиком. Ну и ума ему хватило Кулябова надоумить к рации его присобачить. Они даже переходник из проволоки скрутили. Тфу… Музыканты чертовы.

С этими словами он глянул на провинившихся бойцов.

Я понял, что Митину хватило духу признаться, как только проснулся. Все потому, что первым делом, выйдя из землянки, я увидел двух бойцов, неустанно роющих окоп для новой пулеметной точки.

Помятые, грязные и хмурые, они без устали работали саперными лопатками, стоя на коленях в сухой афганской земле.

— Я сразу понял, что с Кулябовым тут нечисто, — хитровато улыбнулся Муха. — Ты знаешь, что он пару месяцев назад вытворил?

Я вернул Мухе кассету, не сказав ни слова, отрицательно покачал головой.

— Таким же макаром пытался к нашей взводной рации присобачить какой-то проигрыватель. Дежурный, когда в эфире услышал Высоцкого, очень удивился.