— Ну так, значит, тебе просто повезло и мне тоже, — весело возразил юноша. — Хорошо, что я не давал монашеского обета! А медовые булочки она печет так, что пальчики оближешь!

С этими словами Бенет вонзился белыми зубами в одну булочку, а другую протянул Кадфаэлю.

— А также братья-монахи не должны обмениваться подарками между собой, — продолжал Кадфаэль, принимая угощение. — Действительно повезло! Принимая подарок, я нарушаю устав, но ты, как даритель, остаешься без греха. Стало быть, ты отказался от своего намерения удалиться в монастырь?

— Я?! — Бенет застыл от удивления с недожеванным куском во рту. — А разве я высказывал такое намерение?

— Не ты, друг мой, но твой покровитель за тебя его высказал, когда просил взять тебя к нам на работу.

— Так и сказал?

— Да. Он, конечно, не давал за тебя обещания, но все же намекал, что когда-нибудь ты можешь к этому склониться. Хотя должен признать, что не замечал у тебя никаких признаков такого желания.

Бенет подумал немного и затем, доев булочку и облизав сладкие пальцы, к которым пристали крошки, сказал:

— Видно, он хотел поскорее от меня отделаться и подумал, что так меня легче согласятся сюда принять. Не полюбилась ему моя физиономия. Наверное, потому, что я чуть что — улыбаюсь. Нет уж, даже ради тебя, Кадфаэль, я не согласен долго сидеть тут взаперти! Вот погоди, настанет срок, только меня и видели! Но покуда я здесь, — закончил он, расплываясь до ушей в своей жизнерадостной улыбке, которая постнику и впрямь должна была показаться слишком беззаботной, — я буду работать не за страх, а за совесть.

Не успел Кадфаэль и глазом моргнуть, как Бенет уже снова был в саду подле живой изгороди и принялся орудовать садовыми ножницами, с которыми играючи управлялся одной рукой, а Кадфаэль, проводив его долгим, задумчивым взглядом, остался сидеть в сарайчике.