— Я родился здесь, — сказал смертный Хаману. Он говорил негромко; Павеку пришлось потянуться вперед, чтобы услышать его. — Свои первые шаги я сделал в предке этого дома, который тогда стоял во дне езды на север отсюда, прежде чем армия троллей прошлась по тому месту, уничтожая все на своем пути — кроме меня. Тогда я был в армии Сжигателя. Позже, много позже, когда тролли остались только у меня в памяти…

Ровные коричневые глаза Хаману сузились, и, казалось, он всматривается в точку за головой Павека, точку, находящуюся далеко отсюда, как в пространстве так и во времени. Его голос казался эхом другого голоса, раздававшего в том далеком, уже не существующем месте. И я отправился в Башню Пристайн, потому что тролли уничтожили этот дом. Я победил в войне, в которой меня заставили сражаться; в войне, в которой остальные не могли победить. Слово «тролль» ничего не значит для тебя…

Король опять взглянул прямо на Павека.

— Когда война закончилась, и пыль, много пыли, осела, я вновь построил свой дом, и попытался вернуть жен и детей, которых убили тролли. Но они были другими.

Чувство потери, сохранявшееся тысячу лет, наполнило дворик, в котором они сидели.

— Прошу прощения. Я никогда не думал… даже не мог себе представить… Нас учили: вы бог, бессмертный, всемогущий, неизменяющийся. Я сомневался, но… — Слова текли в языка Павека, пока он со стоном не сумел задушить их в себе.

— Ты? И в чем ты сомневался? — Еще одна мгновенная трансформация, и король стал прекрасным юношей. — В моей силе? В моем бессмертии? Давай — выскажи мне свои сомнения. Дай мне укрепить твою веру.

Павек остался где был, молчаливый, стоящий на колене.

— Очень хорошо, ты сомневаешься во всем. Сила имеет пределы. Вечность имеет начало и конец. Я родился — как и ты. Я умирал много раз — Посмотри на меня, Лорд Павек!

Неспособный не подчиниться, Павек выпрямил спину и шею. Человек-Хаману исчез, его заменила та жуткая фигура, которая напугала их всех до смерти в зале для аудиенций, когда он проверял посох Руари. Длинная змееобразная шея обвилась вокруг его, толстой и короткой. Похожий на кнут язык вырвался изо рта и коснулся шрама на его щеке. Порыв горячего, пахнувшего дымом воздуха последовал вслед за языком.

— Гляди, какой я есть на самом деле, Лорд Павек. Борс-Дракон мертв. Хаману-Дракон скоро родится!

Еще один обжигающий порыв воздуха обхватил Павека, по прежнему стоявшего на колене, но он был недостаточно горяч, чтобы растопить холодный ужас, парализовавший все его тело.

Тысячу лет я собирал изменения. И охотился за любым темпларским заклинанием; я хранил Урик от изменений, Лорд Павек. Каждое слово моей магии это песчинка, падающая через стекло, отметка на линии, подходящая к пределу, за которым дракон может родиться. Эта форма, которую ты видишь, сумма моих изменений: тысяча лет, больше чем человек, но на десять тысяч… двадцать тысяч жизней меньше, чем дракон. Этот воплощенный дурак, Калак, готов был пожертвовать всей жизнью в своем городе, только бы стать драконом. Я не пожертвую Уриком ни для какого дракона. Урик мой, и я буду защищать его — но каждый день, пока я нянчу дракона в себе, приближает момент, когда он должен родиться.

Король протянул свою длинную шею к кровавому солнцу. Его массивные, клыкастые челюсти открылись, и, ожидая могучего рыка или языка пламени, Павек закрыл глаза. Но последовало только шипящее проклятие. Когда Павек опять открыл глаза, Хаману опять был в самой знакомой львиноподобной форме.

— Ты можешь оценить мою дилемму.

Павек мог понять, что Урику угрожают как трансформация в Дракона его собственного короля-волшебника, так и трансформации одного из оставшихся королей-волшебников, но что имел в виду Король-Лев говоря о дилемме, осталось за пределами его понимания. Однако он кивнул, так как любое другое могло вызвать еще одно преобразование.

— Хорошо, тогда ты с радостью и желанием расскажешь мне все, что ты знаешь об этой вещи, которую ты поднял, этом друидском страже, этой особенности природы Атхаса, этом подобии, которое сформировалось в Кодеше.

Павек хотел бы скорее истечь кровью до смерти, как он собственно говоря и собирался, чем отвечать на это требование. Хотел бы он быть таком же умным как Телами — и тут он вспомнил слова Телами, что когда-то она и Король Урика были больше, чем друзьями.

— Великий Король, едва ли я смогу рассказать вам больше, чем Телами уже рассказывала вам. Я совсем новичок в тайнах друидов — неофит — не намного больше, чем регулятор третьего ранга.

— Телами говорила, что наши города омерзительны. Зияющие раны на теле Атхаса, так она называла их, в которых естественный ход вещей исказился.

— Она еще говорила, что Урик уничтожил землю, из которой вырос, и клялась, что никакой страж не вынесет моего присутствия. Я поверил ей тогда, и верил все эти годы, пока ты явился в Урик — не в этот раз, а в прошлый. Что-то зашевелилось, когда ты стоял за стенами Дома Экриссара.

Кровь отхлынула от лица Павека. Неужели, развлекаясь или с другой целью, король вытащил все его воспоминания? Каждый момент его победы? И каждый момент его многочисленных неудач?

Да, Лорд Павек, ответил король, его голос прозвучал как в ушах Павека, так и между ними. Я знаю о Доме Экриссара. Потом он улыбнулся своей жестокой совершенной улыбкой. Я знал это уже тогда; для этого не надо было зарываться в глубь твоего прошлого.

— Великий Король, что я могу рассказать тебе, если ты и так все знаешь?

— Расскажи, как ты поднял стража, если Телами клялась чем угодно, что он не существует.

— Великий Король, я не могу ответить на этот вопрос. В тот первый раз, вне Дома Экриссара, я вообще не знал, что я сделал. А в Кодеше я был в отчаянии, — Павек не стал упоминать почему. — И, внезапно — я ничего специального не делал — страж оказался там.

— Если отчаяние это настоящее побуждение… — Король-Лев выпустил когти. — Подними стража сейчас.

Павек, который все еще стоял на коленях, поставил свои одинаковые ладони на землю. Если отчаяние явлется необходимым условием для друидства, он способен поднять десять стражей. — Скажи своему стражу, что Лев Урика, Король Гор и Равнин, требует гарантии, что тот не является пешкой моих врагов.

В Кодеше, и почти год тому назад, когда они в поисках Акашиии были рядом со стенами Дома Экриссара, сила стража прыгнула в тело Павека, но здесь, во дворце, в сердце сердца Урика, земля была пуста — выжжена — в точности, как Телами описывала ее. Деревья, в тени которых они сидели, оказались обыкновенными безжизненными палками, рожденными магией Хаману и питающимися ею. Каждый камень в стенах города был могилой, проявлением огромного, но давно исчезнувшего стража.

Что бы Павек не делал, ничто не могло оживить эту землю: никакая магия друидов, даже самое простое заклинание воды не работало там, где он стоял на коленях. Он опять сел на пятки.

— Ничего нет, — прошептал он, даже забыв упомянуть королевский титул Хаману. — Совсем ничего, как если бы никогда и не было.

— И тем не менее в ту ночь за домом Элабона Экриссара что-то зашевелилось, да и в Кодеше ты поднял невообразимое создание из пыли и отбросов.

Павек кивнул. — Да, но теперь нет ничего. Ни стража, ни природы, ничего. Магия друидов не должна работать в Урике, Великий Король — тем не менее она действовала, и не только для меня. Я не понимаю; наверно я что-то сделал не правильно. Тысячу извинений, Великий Король. Я не Телами; у меня нет ее мудрости или силы. Возможно если бы я попытался опять, если бы я вернулся в Дом Экриссара-Возможно, — согласился Хаману и нахмурился. Кара, которой боялся Павек, похоже откладывалась, так как Хаману задумчиво почесал свой подбородок острым черным когтем. — Телами могла заставить свои заклинания действовать по всему Урику, но только не тогда, когда я был поблизости. Но даже и так, она использовала только более низшие формы друидства, никогда не высшие, и никогда даже не пыталась вызвать стража. Загадка в тебе, и я разгадаю ее, когда ты вернешься в Урик.